Впрочем, самому Гийнару явно не было никакого дела до его ненависти. Он почти не разговаривал с Инди - кроме случаев, когда делал замечания насчёт платка или ещё что-нибудь в том же духе. На ночь им ставили палатку - одну на двоих. На земле расстилали толстые одеяла, на расстоянии локтя друг от друга. Возле палатки ставили караульного стража. Цепей с Инди не снимали даже на ночь, и если среди ночи ему вдруг хотелось по нужде, он должен был разбудить евнуха и попроситься - иначе его не выпустили бы из палатки. Но он скорее бы умер, чем прикоснулся первый к дряблой, пухлой руке человека, негромко храпевшего с ним рядом, той самой руке, что убила Эльдина. Поэтому он всегда терпел до утра, зачастую не в силах сомкнуть глаз, ловя взглядом скупые отблески звёзд в ветровой отдушине шатра.

Путешествие длилось более двух недель. Инди прикинул, что он теперь примерно в шестистах милях от Ильбиана - невероятно, невообразимо далеко. Однообразные дни и ночи среди пустыни слились в одно и тянулись, казалось, бесконечно - так, что всё, что было до них: море, пираты, торг в Ильбиане, Арджин, старый Язиль, мягкие руки Эльдина - всё казалось теперь тягучим, полузабытым сном. Но и впереди был тоже сон, столь же, а может, и ещё более тяжкий. Инди мало ел, и только когда его заставляли, почти перестал разговаривать - да и не было случая, потому что с ним никто не заговаривал первым. Он только смотрел и смотрел в неизменную пыльную даль, до тех пор, пока в ней вдруг не стали вырисовываться очертания чего-то большого, сперва показавшиеся ему миражом или плодом его собственного бреда.

После девятнадцати дней пути они прибыли в княжество Ихтаналь.

Его действительно нет на большинстве общефарийских карт. Оно чересчур далеко, и люди там чересчур своенравны и слишком неприхотливы - всё, что им нужно, они изготавливают на месте, поэтому Ихтаналь почти не торгует с другими землями Фарии. Само княжество представляло из себя два десятка деревушек, разбросанных по небольшому клочку земли, способной родить хоть что-то кроме колючек и перекати-поля. В основном здесь выращивали хлопок, потому все здесь - от последнего нищего до царедворцев паши - ходили преимущественно в хлопке, отличавшемся лишь вышивкой и расцветкой. Хлопок же ихтанальцы вывозили на продажу в соседнее княжество, где выменивали его на специи, вино и дерево. Утварь и украшения здесь делали из стекла, ибо чего-чего, а песка было вдосталь.

И ещё чего было вдосталь - так это воинов. Земли, ныне подвластные Бадияру-паше, некогда были населены агрессивными и злобными племенами кочевников, убивавших или угонявших в рабство всех, кто ступал на землю, которую они считали своей. Первый паша Ихтаналя, пожелавший осесть здесь и выращивать хлопок, столкнулся с ними на заре своего правления. Он быстро понял, что без сильной армии с таким врагом не справиться. И он создал армию. Ныне войны с кочевниками остались в далёком прошлом, да и сами кочевники ушли на север, подальше от Ихтаналя - но и теперь, видимо, по старой памяти ихтанальцы готовы были стереть в порошок каждого, в ком мыслили себе врага. Многие столетия жизни в постоянной войне сделали этот народ суровым и безжалостным. Убей или будешь убит, захвати или будешь захвачен, сделай всех недругов своими рабами - или сам превратишься в раба. Так они рассуждали, и это сделало их сердца жёсткими, как песок, по которому они ходили, а совесть летучей и невесомой, как хлопковый пух. На одного мирного жителя в Ихтанале приходилось по двое воинов и по одному шимрану - так говорили, и даже если это было преувеличением, то не столь уж сильным.

Всё это Инди узнал много позже, а в тот день, когда перед ним выросли стены ихтанальской столицы, лишь смотрел, как они приближаются, для того, чтоб навсегда его поглотить. В Ихтанале не было ни вычурной роскоши, ни жестокого легкомыслия Ильбиана - это был небольшой, тёмный, угрюмый город с домами из необожжённого кирпича, с уродливыми колодцами вместо фонтанов и бледными кустиками, жавшимися к камням, вместо раскидистых пальм и стройных кипарисов. Здесь было плохо с водой, поэтому болезни и смрад держали город в цепких лапах, обминая, и то не повсеместно, лишь квартал богачей и, конечно, дворец паши, стоящий в самом центре столицы и огороженный тройным рядом высоких зубчатых стен.

В этот-то дворец и направился караван Гийнар-бея, дабы возвестить своего господина о полном исполнении его воли.

В тот день они встали до рассвета, а в город пришли на вечерней заре, так что Инди измучился настолько, что даже оглядеться не мог как следует. У первых ворот дворца караван распался: воины пошли в одну сторону, слуги во главе с Гийнаром - в другую. Инди они повели с собой - за вторую, потом за третью стену, где совсем не было хозяйственных построек и стоял лишь огромный, беспорядочно построенный дом со множеством входов, главный из которых венчала крутая мраморная лестница. Позже Инди узнал, что мрамор для этой лестницы в давние времена возили на спинах рабов из далёкой каменоломни, и не менее тысячи их погибло во время этого перехода, так что дворец Бадияра в буквальном смысле зиждился на костях. Но это тоже потом, а пока его провели в одну из частей этого огромного дома, огороженную деревянной изгородью, у калитки в которой стояли двое стражей. Внутри оказалось темно и прохладно - это было как благословение после палящего и слепящего дня, оставшегося позади. Инди отвели в маленькую тесную комнатку - как он потом узнал, в ней жили рабы, обслуживающие гарем паши; сегодняшнюю ночь ему предстояло провести здесь. С него сняли цепи и тяжёлые одежды, наконец позволив вдохнуть полной грудью, покормили, отвели на низкую лежанку в углу комнаты и велели спать. И он в самом деле уснул, как убитый, и спал в ту ночь крепко и беспробудно. Ему снился Эльдин.

Утром его разбудило чувство лёгкости. Инди сел в постели, сонно моргая, и не сразу понял, чем оно вызвало. Странно, как быстро тело привыкает к цепям - без них он чувствовал себя теперь непривычно, как будто голым. В комнате он был один, поэтому ещё немного посидел на лежанке, протирая глаза. И уже когда собирался встать, низкая деревянная дверь открылась, и в комнату вошёл человек.

Инди взглянул на него - и онемел.

Это был юноша, почти мальчик, лет семнадцати с виду. Он был высоким, стройным и тонким, и облегающие одежды выгодно подчёркивали его безупречно сложенное, грациозное тело. Но не тело его привлекало взгляд - а лицо. Оно было таким невыразимо, почти пугающе прекрасным, что у Инди перехватило дыхание. Он не знал, что люди бывают такими: тонкие, точёные черты юноши были слишком идеальны для живого человека - настолько, что он походил на фарфоровую куклу. Сходства добавляла кожа молочной, слепящей белизны - Инди никогда не видел таких белокожих людей, а здесь, в Фарии, светлая кожа вообще была огромной редкостью. Однако самым удивительным в нём были, при этой фарфоровой бледности и изяществе черт, волосы и глаза. Спереди на плечи ему ложились чёрные, как смола, очень длинные пряди, спускавшиеся на грудь, сзади же волосы были подстрижены коротко и ярко блестели даже в сумрачном свету комнатки. А когда Инди взглянул ему в глаза, то и вовсе обомлел - они были ярко-синими, цвета того самого моря, которого ни один из них уже никогда не увидит, и почти болезненно выделялись на неподвижном, серьёзном, совершенно спокойном лице.

Нет, живой человек не мог быть настолько прекрасен. Инди молча смотрел, как юноша приближается к нему - и лишь когда тот, пройдя на середину комнаты, остановился, заметил под его ключицей, обнажённой вырезом туники, маленькую семиконечную звезду в треугольнике.

"Вот, значит, как это выглядит", - подумал Инди, невольно трогая клеймо у себя на шее. Прошло ещё несколько мгновений, прежде чем он осознал очевидное: это немыслимо прекрасное создание было таким же рабом, как и он.

Если юноша и заметил жест Инди, то ничем этого не выдал.

- Мне велено проводить тебя и помочь обустроиться, - сказал он чистым, высоким и звонким голосом. - Это приказ главного евнуха. Меня зовут Тхан.