Внезапно ему показалось, будто кто-то на него смотрит. В последнее время это чувство очень часто его посещало - Инди не мог к нему привыкнуть, но уже научился распознавать. Обернувшись, он вздрогнул. На пороге комнаты стоял рыжебородый человек - одежды его сменились, но были такими же богатыми, как накануне, - а рядом с ним, слушая его негромкую певучую речь и глядя на Инди неподвижными водянистыми глазами, стоял Белый Дьявол. Он был, как обычно, в белом, кажется, точно таком же костюме, как тот, в котором Инди увидел его впервые, только на сей раз на бархате не было крови. И вновь Инди почудилось, что этот человек видит в нём исключительно вещь, неодушевлённый предмет, безделушку - как выяснилось, дорогую, но всего лишь одну из многих, которые он вынес с корабля своего врага. Рыжебородый выглядел недовольным, он указывал в сторону Инди и что-то говорил довольно решительно, даже непримиримо, однако нечто в его жестах и речи неуловимо отличалось от того, как говорил он вчера с одноглазым боцманом. Инди мгновенно понял, что это было. Страх. Рыжебородый щёголь боялся этого человека.

Что ж странного - его боялись все. Нельзя было не бояться этих мертвенно-белых глаз.

Инди боялся тоже. Страх был тем чувством, которое он постоянно испытывал в последние недели - он питался страхом, когда недоедал, и страх наполнял его сны, если ему удавалось сомкнуть глаза. Но всё же было в нём что-то сильнее страха, и даже сильнее желания жить. Он испытал это, видя, как на его глазах убивают несчастного, которому животный ужас сковал ноги. Это он испытал, когда капитан пиратов насиловал его в своей каюте в неверном свете масляной лампы. Это он чувствовал, сидя в цепях в корабельном трюме и потом, во временной тюрьме для рабов.

Это чувство он мог описать одним словом: неправильно. Неправильно, так нельзя.

- ...чересчур худ, - недовольно говорил рыжебородый; Инди вдруг осознал, что понимает почти всё им сказанное. - Я не смею судить тебя, мой господин, но впредь, предоставляя рабов для Большого Торга, вели своим людям быть с ними чуточку бережнее. Я советую тебе придержать его, пока он не примет более товарный вид. Если ты продашь его прямо сейчас, клянусь тебе, больше пяти сотен ты за него не возьмёшь.

Белый человек слушал молча, скрестив руки на груди и разглядывая Инди так, словно видел его впервые в жизни. Когда рыжебородый умолк, он чуть склонил голову набок, отчего стал похож на какую-то огромную чудовищную птицу, и тихо произнёс несколько слов голосом, от которого разом смолкли все звуки - даже, кажется, замерло журчание фонтана за окном.

Однако рыжебородый, как ни странно, улыбнулся, не скрывая подобострастия, однако с явным одобрением.

- О да, мой господин! Как точно подмечено. Аль-шерхин! - воскликнул он и весело рассмеялся. Инди вздрогнул. Аль-шерхин - вот уже второй раз он слышал, как его называли так, но всё ещё не знал, что это значит. Слово звучало тепло и мягко, как песнь ручейка, но отчего-то сердце у Инди сжималось, когда он его слышал.

И как ни странно, но именно оно, это слово, заставило его сделать то, о чём он и не помышлял минуту назад - сбросить со своего плеча руку цирюльника, кинуться к Белому Дьяволу и вцепиться в его рукав.

- Господин, я прошу вас! - воскликнул он на фарийском, молясь, чтобы его знаний хватило и его поняли. - Прошу, выслушайте! Не продавайте меня! Я из богатой семьи, у меня дядя в Аммендале. Прошу, позвольте мне ему написать. Он заплатит за меня выкуп, какой угодно. Только, пожалуйста, не надо меня продавать!

Он задохнулся, словно ему не хватало воздуха, и умолк, тяжело дыша и с мольбой глядя на человека, которого так смертельно боялся и за рукав которого продолжал цепляться. Он вдруг почувствовал, каким жёстким был этот рукав, он почти царапал Инди кожу на ладонях. Белый Дьявол смотрел на него, слегка приподняв брови: ни гнева, ни любопытства не было в его лице, лишь едва заметная тень удивления, словно диванная подушка кинулась к нему или собака, смирно лежавшая у ног, вдруг встала и заговорила человеческим голосом. И глядя в это лицо, Инди понял, как глуп он был, какой опасности подверг себя - и всё ещё подвергал. Его слова были ложью больше чем наполовину: семья его не была богата, ибо у него вообще не было семьи, и он вовсе не был уверен, что дядя согласится выкупить его, даже если цена выкупа будет средней - а пятьсот дайраров, о которых Инди слышал, это отнюдь не средние, это очень большие деньги. Но даже не в этом было дело. Дело в том, что он осмелился просить - осмелился подать голос, тогда как ему полагалось стоять на месте, пока его хозяин и тот, кто собирался найти ему покупателя, будут его осматривать. То, что он сделал, было неслыханной дерзостью. Просто Инди неоткуда было знать это, ведь он не родился рабом.

Рыжебородый что-то сказал - не Инди, а слуге, который опрометчиво выпустил его. Тот тут же подскочил сзади и стал оттаскивать мальчика прочь от неподвижной белой фигуры, ничем не ответившей на его мольбу. И это вдруг разозлило его. Злость придала смелости - что, в конце концов, ему было терять? Жизнь? Но разве же это жизнь?.. Нет, он должен вырвать хоть какое-то чувство из этого соляного столба, этого белого дьявола, что смеет смотреть на живых людей, как на вещи. Он должен.

Вывернувшись из рук слуги с неожиданной ловкостью, Инди снова метнулся к корсару и рывком развернул его к себе.

- Ответьте мне! - в ярости выкрикнул он прямо ему в лицо. - Ответьте хоть что-то!

Он всё ещё кричал, когда его оттащили прочь - и на этот раз не позволили вырваться. Совершенно забывшись, будто обезумев, Инди кричал и кричал, пока ему выкручивали руки и связывали их за спиной - в локтях, так, чтобы нарочно причинить больше боли. Рыжебородый смотрел на него с изумлением и неприязнью, как будто Инди глубоко его разочаровал. А на лице белого пирата всё так же не отражалось никаких чувств.

Оба мужчины молча смотрели, как пленнику выворачивают руки. Когда Инди, задыхаясь, наконец прекратил рваться и смолк, рыжебородый повернулся к корсару и сказал голосом холодным, как северные воды:

- Если этот раб окажется столь строптив, будет очень трудно продать его.

Белый пират посмотрел на Инди. И в глазах его в первый и последний раз мелькнуло некое подобие живого, человеческого чувства.

Чувство это было сожалением.

- Ты знаешь, что делать, - сказал он своим тихим блеклым голосом и вышел прочь. Рыжебородый поклонился ему вслед и распрямился, лишь когда дверь за пиратом закрылась.

Тогда он повернулся к пленнику.

Сделав три шага, рыжебородый вскинул руку, и лицо Инди обожгла пощёчина - тяжёлая и звонкая, словно удар в гонг.

- Я научу тебя смирению, тхеньяр, - сказал он всё тем же ледяным тоном. Позже Инди узнал, что значило это слово. Щенок - самое презрительное из оскорблений, которое может отпустить фариец в адрес младшего, ибо собака считается у них нечестивым, грязным животным.

Почти таким же грязным, как раб.

Инди выволокли из светлой комнаты, в которой он так сладко спал всего час назад. Он не сопротивлялся: после ухода белого человека он разом ослаб, вся воля и все силы как будто покинули его. Его протащили по коридору и поволокли куда-то вниз по лестнице, в сырой и холодный подвал. Это были карцеры: Большой Торг был прежде всего местом содержания рабов, потому, разумеется, тут нашлась и своя тюрьма. Карцер представлял из себя каменный мешок четырёх локтей в длину и трёх - в высоту и ширину. Там нельзя было ни лечь, ни встать, ни даже сесть, вытянув ноги. По сути, это была просто ниша в стене, только прикрытая толстой железной дверью, запиравшейся на засов. В это нишу бросили Инди, не развязав ему рук, и там его заперли. Дверь захлопнулась с грохотом, и наступила тишина и тьма.

Какое-то время он лежал, не в силах сделать вдох. Потом попытался повернуться - и обнаружил, что кругом одни стены, стены и только стены. Тогда его накрыл ужас, такой, какого он никогда не знал, и он закричал. Он сел и кричал, что просит прощения, что он будет послушным, что сделает всё, всё, что они скажут, только пусть его выпустят отсюда. Но никто не пришёл. Инди кричал, пока не охрип, а потом смолк.