- Как поживаете?

Я не сразу пришел в себя, даже не догадался встать.

- Спасибо… Хорошо!

Она села напротив меня, тряхнула головой, откинула волосы со щек и, внимательно посмотрев на меня, спросила:

- Вы не обиделись на меня?

Я совсем опешил. Несколько мгновений, теряясь в догадках, не знал, что и ответить.

- Нет, - наконец выдавил я. - По-моему, для этого не было причин.

Голос ее показался мне знакомым. Целыми днями простаивая перед ее портретом, я изучил ее лицо, если можно так сказать, наизусть, находил в нем тайный смысл, не замечаемый другими. Нет ничего удивительного, что образ мадонны глубоко запечатлелся в моей памяти. Но голос? Где и когда мог я его слышать? Может быть, в далеком прошлом, в раннем детстве? Или он знаком мне по мечтам?

Я встряхнул головой, стараясь отделаться от этих мыслей. Нелепо предаваться им, когда она сидит напротив меня.

Женщина заговорила снова:

- Так вы не обиделись? Почему же вы больше ни разу не пришли?

Вот тебе и на! Она и в самом деле принимает меня за кого-то другого. У меня так и вертелся на языке вопрос: «Откуда вы меня знаете?» Останавливал только страх, что, осознав свою ошибку, она тотчас поднимется и уйдет. Пусть длится прекрасный сон. Я не вправе обрывать его на половине, пусть даже ради торжества истины.

Так и не дождавшись от меня ответа, женщина задала мне еще вопрос:

- Ну, а от матери-то вы письма получаете? Я вскочил со стула.

- О господи! Так это вы! - воскликнул я, схватив ее за руки.

Наконец-то все прояснилось, и я тотчас понял, почему ее голос показался мне знакомым. Она звонко рассмеялась:

- Какой же вы чудак!

И ее смех был мне хорошо знаком. Почему же я не узнал ее сразу? Странно, что портрет заслонил собою образ реальной женщины.

- Но вы совсем не походили тогда на свой портрет… - промямлил я, оправдываясь.

- Как вы можете знать? Вы даже не взглянули на меня.

- Нет, почему же? Я смотрел.

- Может быть, и смотрели, но только старались меня не видеть.

С этими словами она высвободила свои руки.

- Я так и не сказала своим товарищам, что вы меня не узнали. А то они посмеялись бы над вами!

- Очень вам признателен!

Она задумалась. По лбу ее пробежало облачко.

- И вы по-прежнему хотите, чтобы у вас была такая мать? - спросила она вдруг серьезным тоном.

Я не сразу понял, что она хочет сказать. Но, когда наконец догадался, поспешил ответить:

- Конечно… Конечно… Очень даже хочу.

- Вы и тогда так сказали.

- Вполне возможно…

Она опять рассмеялась:

- Но ведь я не гожусь вам в матери. Разве что могла бы быть вашей старшей сестрой!

- Сколько же вам лет?

- О таких вещах дам не спрашивают. Ну, да уж так и быть, скажу. Двадцать шесть! А вам?

- Двадцать четыре.

- Ну вот, видите! Вполне могу быть вам старшей сестрой.

- Да.

Воцарилось молчание. А мне так много хотелось ей сказать. Выложить все, что накопилось на душе. Но в голову не приходило ничего хорошего. Она сидела молча, глядя перед собой. Одна рука ее покоилась на белой скатерти. Тонкие длинные пальцы с покрасневшими, будто от холода, кончиками нервно вздрагивали. Тут я припомнил, что руки у нее и в самом деле были холодными. Я решил зацепиться хотя бы за эту мысль.

- У вас очень холодные руки, - сказал я.

- Что ж, согрейте их.

Я заглянул в ее властные, решительные глаза. Она, видимо, не находила ничего дурного в том, чтобы протянуть свои руки мужчине, с которым впервые разговаривает. В голову мне снова полезли всевозможные сомнения. Стараясь от них избавиться, я перевел разговор в другое русло.

- Право, мне совестно, что я не узнал вас. На выставке вы были такая веселая, я бы даже рискнул сказать, насмешливая, полная противоположность портрету… Подстриженные волосы. Короткое узкое платье. И походка быстрая, стремительная. Трудно было угадать в вас серьезную, задумчивую и даже немного грустную мадонну, изображенную на портрете. И все-таки странно, что я вас не узнал… Вероятно, я витал в облаках.

- Да, похоже, что так. Я приметила вас в первый же день, когда вы появились на выставке. Вы ходили со скучающим видом и вдруг остановились перед моим портретом. Вы так внимательно и долго его рассматривали, что возбудили всеобщее любопытство; признаться, я подумала вначале, что мой портрет напоминает вам кого-то из близких. Вы приходили каждый день. Естественно, что я заинтересовалась. Несколько раз я становилась рядом и вместе с вами рассматривала свою работу. Но вы ничего и никого не замечали. Если и смотрели иногда на особу, нарушавшую ваше одиночество, то все равно не узнавали. В этой вашей отрешенности была какая-то огромная притягательная сила…

И вот однажды я решила заговорить с вами. Заинтересовалась вами не только я, но и мои коллеги-художники. Они тоже подзадоривали меня… Но лучше б я не затевала того разговора. С тех пор вы ни разу не появлялись на выставке.

- Я боялся стать посмешищем, - проговорил я и тут же пожалел о своем признании. Мои слова могли ее обидеть. Но опасения оказались напрасными.

- Это вас оправдывает. - Она внимательно посмотрела на меня, как бы желая убедиться, тот ли я человек, за которого она меня принимает, и спросила:

- Вы здесь один?

- Что вы имеете в виду?

- Ну, что у вас здесь никого нет… Что вы одиноки… Духовно одиноки… Бывает такое состояние, - понимаете?

- Понимаю… Все понимаю… Да, я один… Совершенно один… И не только здесь, а вообще на свете… Я одинок с самого детства…

- И я одинока, - произнесла она грустно и вдруг сама взяла меня за руки. - Одинока так, что впору повеситься. Одинока, как бездомная собака.

Она крепко сжала мои пальцы и, чуть приподняв их, резким движением опустила на стол.

- Мы могли бы с вами подружиться, - объявила вдруг она. - Вы только сейчас со мной познакомились, но я вас знаю уже давно, внимательно наблюдала за вами дней пятнадцать - двадцать. В вас есть что-то непохожее на других… Да, мы могли бы с вами подружиться.

Я недоуменно поглядел на нее. Что она хочет сказать? Что означает подобное предложение? Я плохо знаю женщин. У меня нет никакого опыта в общении с ними.

Она, очевидно, угадала мои мысли и, опасаясь, что я истолкую ее превратно, поспешила сказать:

- Только не уподобляйтесь другим мужчинам, не вкладывайте в мои слова другой смысл. Я всегда говорю прямо, по-мужски. У меня вообще мужской характер. Может быть, поэтому я и одинока…

Окинув меня изучающим взором, она вдруг добавила:

- А в вас, по-моему, есть что-то женское. Я только сейчас заметила… Наверное, именно это меня и притягивает. Правда, в вас есть что-то от девушки…

Подобные слова мне не раз приходилось слышать от отца и матери. Но горько было слышать их от женщины, с которой я говорю впервые.

- Никогда не забуду, - продолжала она, - какой растерянный вид был у вас вчера вечером! Невозможно удержаться от смеха. Вы вырывались, как невинная девушка, отстаивающая свою честь. Но от фрау Тиде-манн не так-то легко отделаться.

- Вы ее знаете? - удивился я.

- Конечно. Она мне родня. Двоюродная сестра по матери. Но сейчас мы в ссоре. Моя мать не хочет даже ее видеть. Возмущена ее поведением. Фрау Тидеманн ведь была замужем за адвокатом. Он погиб на войне, и теперь она ведет себя, по выражению моей матери, «непристойно». Спаслись ли вы от нее? Где вы, кстати, с ней познакомились?

- Мы живем в одном пансионе. А спасла меня только встреча с жильцом нашего пансиона - герром Доппке. У него на нее кое-какие виды.

- Хочет на ней жениться? Пусть женится, - сухо сказала она. По ее тону я понял, что эта тема ее не интересует. Снова наступило молчание. Мы оба незаметно изучали друг друга и время от времени обменивались сочувственными улыбками. Каждый как бы говорил другому: «Вы мне нравитесь!»

- Значит, и у вас тоже есть мать? - наконец нарушил я молчание.

- Как и у вас!