Рабочие, разрушители колоколов, жидов ругали за то, что все они делают легкое дело, раньше торговали, смотришь, теперь занимаются фотографией. И вот тоже, найдите хоть одного еврея, который бы этим опасным и тяжелым делом занимался — сломал бы колокол, а в правлении Рудметаллтреста одни жиды.
— Православный? — спросил я.
— Православный, — ответил он.
— Не тяжело было в первый раз разбивать колокол?
— Нет, — ответил он, — я же за старшими шел и делал, как они, а потом само пошло. И рассказал, что плата им на артель 50 к. с пуда и заработок выходит по 8 ½ р. в день.
Наконец, когда дело дошло до меня самого, понял я окончательно и навсегда названия родства: Я — это Зоин свекор, Павловна — свекровь, Лева — деверь… и т. д.
Золовки (моей дочери) нет.
И вот всю жизнь разговор в интеллигентном обществе, кто-то спрашивает: «а что такое золовка», кто-то объясняет неверно, потом является прислуга, и все разъясняется.
Если принять, что в мире людям в среднем живется во все времена ни лучше, ни хуже, то спрашивается: что же хорошее, какая связь ставится у людей на место родственной?
У нас это была «идея» (идейные люди всегда были против родства, оттого и забыла интеллигенция слова, означающие родство). «Идея» — 1) «хочу все знать» (то есть вместо религии — наука), 2) социализм.
Вот теперь только «идея», наконец-то, стала острием к острию к этому скрытому для большинства чисто родовому строю крестьян (Род и Коллектив).
Организация наблюдений: 1) срыв культа (около Лавры), 2) <1 нрзб.> творчества (игрушка), 3) колхоз («идея» вместо «рода»).
Говорил с рабочими о Годунове, я спрашивал, не опасно ли будет стоять около <1 нрзб.> на крыше.
— Нет, — говорили они, — совсем даже не опасно.
— А вот когда будете выводить из пролета на рельсы, не может он тут на бок…
— Нет, — ответили рабочие, — из пролета на рельсы мы проведем его, как барана.
Колокола, все равно, как и мощи, и все другие образы религиозной мысли уничтожаются гневом обманутых детей. Такое великое недоразумение…
Если бы да, если бы нет! Ужасно, что, видя воочию ниспровержение всего, на чем вырос и стал как человек нынешний пожилой гражданин, ученый, даже и заслуженный, при каждом новом ниспровержении вспоминает минувшее и думает: «Вот было уже, в тот раз я никак не мог допустить, а оно вышло». И вспоминая это, думает о последнем безобразии: «Да, это последнее безобразие, но кто знает? Вот вышло же в тот раз»… И потому он стоит в раздумье, в «ни да, в ни нет»… как остолоп. И те, кому надо, говорят: «Мы его проведем, как барана».
<На полях:> Дабы дитя получило книжный разум не от людей, а от Бога. Святолепый и ангеловидный.
А что если в нынешнем разрушении памятников религиозной культуры вовсе нет, как я думаю, противостоящей «идеи», что если это при попустительстве невежественного, тупого владыки временно получили ход действительно какие-нибудь людишки из неверующих семинаристов?
К этому рассказ Попова: прошлый год вся великолепная академическая библиотека (500 тыс. томов) чуть-чуть не попала на свалку в колокольню из-за того, что помещение ее понадобилось для какой-то затеи. Так! Почему бы в таком случае инициативу уничтожения монастырей не объяснить просто попыткой отдельных лиц выслужиться; инициативу питает выслуга, мотивировка: потребность в кирпиче и цветном металле. И все! Это, конечно, так, если смотреть в упор, но, с другой стороны, возможность действия негодяев является результатом, во-первых, окончательного разложения церкви (семинаристы же действуют), во-вторых, при перегонке мужиков в коллективы необходимостью потрясающего их миросозерцание эффекта (мы все можем, нет чудес против нас).
Боголюбивая киновия с церковью{22} на иждивении купчихи Логиновой с престолом во имя святой жены Матроны и Капитолины.
Пу́стынь Параклита{23} (осн. 1861 г.)
Скит начался с 1843 г.
Рож. Преп. Сергия 1314-й:
Верещал (младенец в утробе).
25 Января. Лебедками и полиспастами{24} повернули Царя так, что выломанная часть пришлась вверх. Это для того, чтобы Годунов угодил как раз в этот вылом и Царь разломился.
Жгун определенно сказал, что Лебедок и с ним еще два сторонние колокола остаются.
Явились в Сергиев цыгане с медведями, я позвал их к себе и завтра буду фотографировать в лесу.
1) Следы медведя.
2) Медведь удирает в лес, цыган бежит за ним: следы медведя и рядом цыгана.
3) М<едведь> вылезает из берлоги (между елками голова, осыпанная снегом).
4) Спит (берлога на виду).
Случай забылся. Охотники на лисиц с флажками. Увидели медвежий след.
5) Изобразить самостоятельное поведение в лесу убежавшего медведя: попробует лезть на дерево, катается и проч.
Есть люди неизвестного для меня назначения, и мне даже никогда в голову не придет посмотреть на них со стороны, взвесить, определить их удельный вес. Случайно они встретились, как-то пришлись ко дню, и так пошла складываться бездушная привычка отношений. Такой у меня князь, таким (в малой степени) становится Пендрие, возможно и Обрехт войдет в ту полосу. Такой страшный охотничий враль, что у иных является вопрос, не тот ли этот самый Обрехт, которого очень давно съела пантера в Пиринеях. Тот был совершенно такой же, а что его съела пантера, то это он сам наврал о себе, люди подхватили: съела и съела. На самом же деле он и в Пиренеях-то никогда не бывал, <2 нрзб.> сидел в Сергиеве и придумывал диковины из собственной жизни.
Лесничий Обрехт это Обрехт тот самый, которого ягуар съел в Пиренеях. Вышло это, как обыкновенно бывает: врал охотник о своих похождениях в Пиренеях, хотя никогда там не бывал, и наврал очень странную встречу с ягуаром, хотя никаких ягуаров в Пиренеях никогда не было. Интересную историю передавали из уст в уста, переврали в том смысле, что ягуар съел охотника Обрехта. Совершив свой круг, легенда о гибели Обрехта явилась на местожительство живого Обрехта, первого сказителя о себе самом.
Так случилось, что в одном городе Сергиеве жили были два Обрехта, один живой лесничий, милый парень, любитель выпить на охоте, поврать и другой Обрехт, которого съел ягуар в Пиренеях. Трудно мне было, когда я исследовал историю до конца: каждого я хотел убедить в истине, что Обрехт один, и каждый спрашивал меня: «Как это может быть, если одного съел ягуар в Пиренеях, а другой служит в <1 нрзб.> лесничества?» И каждому я должен был рассказывать очень скучную историю о том, что никогда не было на свете второго Обрехта и никогда в Пиренеях не водились ягуары. Дело дошло до самого Обрехта, и вот случилось тут для меня самое скверное: Обрехт, наврав под пьяную руку о ягуарах, через несколько лет сам совершенно забыл о своем рассказе, сам, читая в детских книжках историю с ягуарами, дивился ей. Он высмеял все мое исследование, и я стал посмешищем города.