Основная трудность в маскировке, по словам сэра Эндрю, заключалась в огромном росте Блейкни, скрыть который во Франции было вдвойне трудно.

Так прошел час. Предстояло провести еще много часов в вынужденном бездействии в Дувре. Маргерит, вздохнув, поднялась из-за стола. Она со страхом ожидала ночи в комнате наверху в компании беспокойных мыслей и рева бури, отгоняющих сон.

Маргерит спрашивала себя, где сейчас находится Перси. «Мечта» была крепкой и отлично построенной яхтой. По мнению сэра Эндрю, она переплыла пролив до начала шторма, а быть может, не рискнула выйти в море и спокойно стоит на якоре в Грейвсенде [83].

Бриггс был опытным шкипером, а сэр Перси управлялся с кораблем не хуже любого капитана. Так что шторм едва ли угрожал им.

Было уже далеко за полночь, когда Маргерит отправилась на отдых. Как она и опасалась, сон не приходил к ней. Долгие томительные часы во время шторма, отделявшего ее от Перси, были наполнены мрачными мыслями. Отдаленные звуки прибоя вызывали у нее боль в сердце. В том настроении, в каком пребывала Маргерит, море действует раздражающе. Только когда мы радостны и счастливы, мы можем весело смотреть на бескрайние просторы воды и слушать монотонные звуки волн, аккомпанирующие нашим мыслям. Если эти мысли веселые, то волны вторят им весело, а если печальные, то они лишь усугубляют мрачное настроение, словно говоря о тщетности наших надежд.

Самая утомительная ночь и самый длинный день рано или поздно должны подойти к концу.

Маргерит провела более пятнадцати часов в такой душевной муке, что едва не лишилась рассудка. После бессонной ночи она встала раньше всех обитателей дома, боясь упустить возможность отправиться в путь.

Спустившись вниз, Маргерит застала сэра Эндрю Ффаулкса сидящим в столовой. Он поднялся полчаса назад и успел сходить к Адмиралтейскому пирсу, где узнал, что ни один французский пакетбот и ни одно частное судно еще не выходили из Дувра. Шторм был в разгаре, начинался прилив, и если ветер не ослабнет или не переменится, то им придется ждать еще десять-двенадцать часов до следующего прилива, чтобы выйти в море. Судя по всему, буря не собиралась прекращаться.

Маргерит ощутила отчаяние, услышав эти неутешительные новости. Только твердая решимость позволила ей не пасть духом окончательно и не усилить тем самым и без того мучительное беспокойство молодого человека.

Хотя сэр Эндрю старался не подавать виду, Маргерит понимала, что он волнуется за своего предводителя и друга, и вынужденное бездействие угнетает его не меньше, чем ее.

Впоследствии Маргерит не могла припомнить, как они провели этот утомительный день в Дувре. Боясь попасться на глаза шпионам Шовлена, она сидела с сэром Эндрю в уединенной гостиной час за часом, изредка принимая пищу, которую приносила им Салли, и продолжая напряженно думать, строить планы и иногда надеяться.

Шторм прекратился слишком поздно — прилив спал, не позволяя судам выйти в море. Зато ветер переменился весьма удачно — дул легкий северо-западный бриз, весьма благоприятный для быстрого переезда во Францию.

Маргерит и сэр Эндрю с нетерпением ожидали, когда, наконец, они смогут отправиться в путь. Одним из немногих счастливых моментов дня был тот, когда сэр Эндрю, вернувшись после очередного похода на пирс, сообщил Маргерит, что зафрахтовал быстроходную шхуну, шкипер которой был готов выйти в море, как только позволит прилив.

Теперь время побежало быстрее, ожидание стало менее безнадежным, и, наконец, в пять часов вечера, Маргерит, чье лицо покрывала вуаль, и сэр Эндрю Ффаулкс, переодетый лакеем и несущий багаж, отправились на пирс.

На борту корабля свежий морской воздух приободрил Маргерит; бриз надувал паруса «Пенистого гребня», быстро рассекавшего волны.

Закат после шторма был необычайно красив, и Маргерит, глядя на белые утесы Дувра, постепенно исчезающие из поля зрения, вновь обретала покой и надежду.

Сэр Эндрю был очень внимателен, и она радовалась, что он находится рядом в это тревожное время.

Постепенно из быстро сгущающегося вечернего тумана начал появляться берег Франции. Уже можно было разглядеть несколько мерцающих огоньков шпилей церквей.

Полчаса спустя Маргерит ступила на французскую землю. Она вернулась в страну, где люди тысячами истребляли своих соотечественников и отправляли на плаху женщин и детей.

Даже здесь, в этом отдаленном приморском городе, ощущалось дыхание революции, свирепствовавшей на расстоянии трехсот миль, в прекрасном Париже, ныне внушавшем ужас нескончаемыми потоками крови благороднейших сыновей франции, плачем вдов и криками осиротевших детей.

Все мужчины носили различной степени чистоты красные колпаки с трехцветной кокардой, приколотой на левой стороне. Маргерит заметила, что веселое добродушие на лицах ее соотечественников сменилось выражением опасливого недоверия.

Теперь каждый шпионил за своим соседом, самая невинная шутка могла в любой момент явиться доказательством симпатий к аристократам или измены народу. Даже во взглядах женщин светились страх и злоба, и наблюдая за сходящей на берег Маргерит и следующим за ней сэром Эндрю, они бормотали себе под нос: «Sacres aristos!» [84] или «Sacres Anglais!» [85].

Других комментариев их появление не вызвало. Кале даже в те дни находился в постоянных деловых отношениях с Англией, и английских торговцев можно было часто видеть в этих местах. Из-за существовавших в Англии высоких пошлин французские вина и коньяки постоянно переправлялись туда контрабандой. Это вполне удовлетворяло французских буржуа, которым нравилось смотреть, как обирают ненавидимых ими английское правительство и английского короля. Поэтому в захолустных тавернах Кале и Булони английские контрабандисты всегда были желанными гостями.

Таким образом, когда сэр Эндрю вел Маргерит по извилистым улочкам Кале, горожане, отпускавшие ругательства при виде чужестранцев, одетых по английской моде, считали, что они прибыли сюда присматривать товары для своей туманной страны.

Тем не менее, Маргерит интересовалась, как могло случиться, что высокая массивная фигура ее мужа оставалась в Кале незамеченной; к какой же изощренной маскировке ему приходилось прибегать, чтобы делать свое благородное дело, не привлекая излишнего внимания.

Почти не разговаривая, сэр Эндрю вел ее через весь город по направлению к мысу Гри-Не [86]. Улицы были узкими и грязными, повсюду ощущался запах несвежей рыбы и сырых погребов. Во время шторма прошлой ночью шел сильный дождь, Маргерит часто ступала в липкую грязь, так как на дорогу лишь местами падал свет из окон домов.

Но молодая женщина не обращала внимания на эти досадные неудобства. "Мы можем найти Блейкни в «Серой кошке», — сказал ей сэр Эндрю, когда они сошли на берег, и Маргерит шла, словно по аллее, устланной лепестками роз.

Наконец они достигли места назначения. Сэр Эндрю, очевидно, знал дорогу, так как он безошибочно ориентировался в темноте и ни разу не обратился с вопросом к прохожим. Было слишком темно, чтобы Маргерит смогла рассмотреть внешний облик дома. «Серая кошка», по-видимому, была маленькой придорожной таверной в пригороде Кале на пути к Гри-Не. Она находилась на некотором расстоянии от берега, ибо шум волн доносился издалека.

Сэр Эндрю постучал в дверь набалдашником трости, и Маргерит услышала изнутри дома ворчание и серию ругательств. Сэр Эндрю постучал вновь — на сей раз более властно, и после очередных ругательств послышались шаркающие шаги. Вскоре дверь открылась, и Маргерит увидела, что стоит на пороге самой грязной и убогой комнаты, какую только можно было себе представить.