Этими воспоминаниями и было продиктовано последующее высказывание графа.

– Сыну дона Эстебана де Мендосы не угрожает опасность в Англии. Многие джентльмены будут рады служить вам, памятуя о вашем отце. Сама королева, стоит напомнить ей о прошлом, станет вашим другом, как когда-то ее другом был ваш отец.

– Возможно, они предпочтут вспомнить, что я командовал галеоном Армады, – возразил дон Педро. – Недавние события куда более весомы, нежели дела давно минувших лет. И в любом случае, между мной и джентльменами, которые могли бы отнестись ко мне дружелюбно, – почти вся Англия, где любовь к испанцу почитается зазорной.

И в этот самый момент совет нарушил сэр Джервас; вместе с ним в затхлую библиотеку, казалось, ворвался здоровый свежий ветер вересковых пустошей и моря. Он был слегка взволнован и переполнен неистовой силой – и то, и другое его светлость не переносил. Властью, данной ему королевой, Джервас предложил избавить лорда Гарта от незваного гостя. Он не предлагал услугу, а высказывал намерение, что еще больше не понравилось графу.

– Полномочия, предоставленные вам ее величеством, Джервас, не дают вам права врываться ко мне в дом, – назидательно заметил граф. – Я прощаю вас, потому что понимаю ваше рвение. Но оно неуместно и лишено смысла. Дон Педро уже сдался в плен.

– Маргарет! Женщине! – негодующе воскликнул сэр Джервас и счел излишним входить в объяснения. Абсурдность самого по себе факта была очевидной. – Пусть по своей воле сдастся властям в Труро, пока не объявлен розыск. С вашего разрешения, милорд, я берусь сопровождать его туда.

– Вы рискуете, его могут разорвать на куски на улицах Труро, – сказала Маргарет. – Это не по-рыцарски.

– Риск исключается, если он пойдет со мной. Можете мне довериться.

– Я бы предпочла довериться этим стенам, – ответила Маргарет.

Выслушав их доводы, Джервас потерял терпение.

– Немыслимо! – настаивал он. – Когда это женщины брали в плен? Как она удержит его в плену?

– В плену удерживает честь, сэр, – спокойно и вежливо ответил дон Педро, – если пленник дал честное слово. Оно связывает меня крепче всех цепей вашей тюрьмы в Труро.

В ответ, разумеется, последовало оскорбительное заявление, которому трудно найти оправдание. Джервас все еще искал основания для спора, но Маргарет отвела его аргументы, напомнив, что ее несчастный пленник ослаб, насквозь промок, замерз, умирает от голода, и как бы ни решилась впоследствии его судьба, исходя из простого человеколюбия, надо одеть, накормить пленника, дать ему отдых.

Граф же, предчувствуя возможность скорее вернуться к изучению Сократа и его рассуждениям о бессмертии души, использовал возможность положить конец спору и выпроводить незваных гостей из библиотеки.

В поместье Тревеньон к дону Педро относились как к почетному гостю. Впрочем, дом славился своим гостеприимством, несмотря на явно негостеприимный характер своего хозяина.

Доходы лорда Гарта от поместья Тревеньон были больше, чем у любого ленд-лорда Западной Англии, его личные расходы весьма несущественны. Он редко задумывался над тем, как распоряжается его значительным состоянием управляющий Фрэнсис Тревеньон, обедневший кузен, которому он доверил поместье, и мажордом Говард Мартин, всю жизнь прослуживший у него в доме. Лорд Гарт полностью доверял этим людям не потому, что они заслуживали доверия, или потому что он сам был очень доверчив по натуре, – нет, просто, полагаясь на них, он избавлял себя от хозяйственных забот и мелких домашних проблем, которые почитал докучливой и пустой необходимостью. Его состояния было более чем достаточно, чтобы поддерживать в доме заведенный порядок, соответствующий положению хозяина, и хоть сам граф был очень бережлив, он не вводил режима экономии, считая, что экономия ведет к досадной трате сил и времени, а это не идет ни в какое сравнение с тратой денег.

Если леди Маргарет требовалось что-нибудь для себя, либо для кого-нибудь другого, она тут же отдавала распоряжение Фрэнсису Тревеньону или Мартину. Все ее распоряжения исполнялись неукоснительно.

По ее распоряжению к дону Педро был приставлен слуга; гостю предоставили свежее белье и все, что ему требовалось для комфорта; ему отвели просторную спальню в юго-западном крыле особняка, откуда открывался вид на гряду холмов и море, проклятое море, предавшее дона Педро и его соотечественников.

В этой спальне дон Педро пробыл безотлучно целую неделю: в тот же вечер, когда он появился в доме, у него началась лихорадка – естественный финал того, что ему пришлось пережить. Два последующих дня она яростно трепала дона Педро, и пришлось вызвать из Труро врача, чтобы он наблюдал за больным.

Таким образом все вокруг узнали, что в поместье Тревеньон живет испанец, и это дало пищу толкам от Труро до Смидика. А потом поползли слухи, вызывавшие ложную тревогу, будто и другие испанцы с галеона, налетевшего на риф, благополучно выбрались на берег. Словом, кораблекрушение вызвало интерес, порой небескорыстный, во всей округе, и домыслы, один нелепее другого, передавались из уст в уста.

Из Труро явился констебль. Он счел своим долгом навести справки в заявил его светлости, что дело надлежит передать в суд.

Граф относился к суду с пренебрежением. Он высокомерно полагал, что все события, происходящие в Тревеньоне, касаются лишь его одного. В некоторых отношениях граф придерживался почти феодальных взглядов. Разумеется, в его намерения никоим образом не входило обращаться в суд.

С констеблем он объяснился подчеркнуто официально. Признал, что в поместье Тревеньон находится испанский джентльмен, выброшенный на берег после кораблекрушения. Но поскольку его появление на английском берегу не может быть расценено как вторжение или враждебный акт с целью нарушить мир в королевстве, он, лорд Гарт, не знает закона, по которому дон Педро может быть привлечен к суду. К тому же, дон Педро сдался в плен леди Маргарет. В поместье он находится на положении пленника, и он, лорд Гарт, принимает на себя ответственность за последствия и полагает, что никому не дано права требовать у него отчета за свои действия ни в этом, ни в каком-либо другом деле.

Граф отнюдь не был уверен в том, что никому не дано такого права, но решил, что надежнее его отрицать. В подкрепление аргументов он протянул констеблю крону и отправил его на кухню, где тот крепко выпил.

Не успел он избавиться от констебля, как к превеликой досаде графа явился сэр Джон Киллигру и высказал свое особое мнение: испанского джентльмена надлежит отправить в Тауэр, чтоб он составил компанию своему знаменитому соотечественнику дону Педро Валдесу.

Раздражение графа нарастало. Если он не воспламенился гневом, то лишь потому, что внешнее проявление чувств было чуждо его натуре. Но он без обиняков заявил сэру Джону, что расценивает цель его визита как недопустимое вмешательство в его личные дела, что он может сам решать, как поступить с доном Педро, не прибегая к советам и помощи соседей. Граф, однако, снизошел до того, чтобы пояснить свою мысль: случай с доном Педро – исключительный и заслуживает более внимательного рассмотрения, учитывая отношение его отца к ее величеству в стародавние времена. И в Англии найдется еще с десяток джентльменов, готовых его поддержать, заверил гостя граф. Потерпев неудачу, сэр Джон предстал перед своим родственником Джервасом.

– В конце концов, это касается только лорда Гарта, он сам несет ответственность за все, – сказал Киллигру с легкомысленной терпимостью, весьма отличной от патриотического негодования, с каким он принял на себя эту миссию. – Одним испанцем больше или меньше – какая разница? И не натворит он бед в Корнуолле – руки коротки.

Сэр Джервас был с ним коренным образом не согласен. Он назвал историю с пленником возмутительной. В лучшем случае это было незавершенное дело, а молодой моряк любил, чтобы во всем был порядок, чтобы все было на свеем месте. Самым подходящим местом для дона Педро де Мендоса и Луна был, по мнению Джерваса, Тауэр. Его враждебность к испанцу усилилась: из-за этого пленника Маргарет к нему переменилась. Он не понимал, что сам вызвал такое отношение к себе мальчишеским самодовольством и почти высокомерным утверждением собственной власти.