— Пощады! — кричал Помпей. — Сдаюсь, я служу дому де Канб.

Громкий хохот отвечал на эти жалобные вопли; виконт, подъехавший в эту минуту к Помпею, увидел, что храбрец целует стремя победителя, который старался успокоить несчастного ласковым, насколько позволял ему хохот, голосом.

— Барон де Каноль! — воскликнул виконт.

— Ну, конечно, я. Нехорошо, виконт, заставлять так скакать людей, которые вас ищут.

— Господин барон де Каноль! — повторил Помпей, сомневаясь еще в своем счастье. — Господин барон де Каноль и господин Касторен!

— Разумеется, это мы, господин Помпей, — сказал Касторен, приподнимаясь на стременах и поглядывая через плечо своего господина, который от хохота наклонился к луке. — Да что вы делали во рву?

— Вот видите! — отвечал Помпей. — Лошадь моя упала в ту самую минуту, когда я, приняв в темноте вас за врагов, хотел приготовиться к отчаянной защите.

Встав и отряхнувшись, Помпей прибавил:

— Ведь это барон де Каноль, господин виконт!

— Как, вы здесь, барон? — спросил виконт с радостью, которая против воли выразилась в его голосе.

— Да, здесь собственной персоной, клянусь честью, — отвечал барон, не сводя глаз с виконта (это упорство объяснялось найденной в гостинице перчаткой). — Мне стало до смерти скучно в трактире: Ришон покинул меня, выиграв мои деньги. Я узнал, что вы поехали по парижской дороге. По счастью, у меня в Париже есть дела, и я поскакал догонять вас. Я никак не предполагал, что мне придется так измучиться. Черт возьми, виконт, вы удивительно ездите верхом!

Виконт улыбнулся и прошептал два-три слова.

— Касторен, — продолжал Каноль, — помоги господину Помпею сесть на лошадь. Ты видишь, он никак не может взобраться на нее, несмотря на всю свою ловкость.

Касторен сошел с лошади и подал руку Помпею, который наконец попал в седло.

— Ну, теперь продолжим наш путь, если вам угодно, — сказал виконт.

— Позвольте только одну минуту, господин виконт, — возразил Помпей с заметным смущением. — Мне кажется, у меня чего-то недостает.

— Да, и мне тоже кажется, — заметил виконт, — у тебя нет чемодана.

— Ах, Боже мой! — прошептал Помпей, притворяясь очень удивленным.

— Несчастный! — вскричал виконт. — неужели ты потерял…

— Он недалеко, сударь, — отвечал Помпей.

— Да вот не он ли? — спросил Касторен, с трудом поднимая чемодан.

— Да, да! — вскричал виконт.

— Да, да! — повторил Помпей.

— Но он не виноват, — сказал Каноль, желая приобрести дружбу старого слуги, — во время падения ремни оборвались и чемодан свалился.

— Ремни не оборвались, сударь, они отрезаны, — возразил Касторен. — Извольте посмотреть.

— Ага, господин Помпей! Что это значит? — спросил Каноль.

— Это значит, — сказал виконт строгим голосом, — что Помпей, опасаясь преследования воров, ловко отрезал ремни, чтобы избавиться от ответственности быть казначеем. Каким военным термином называется такая хитрость, Помпей?

Помпей оправдывался тем, что неосторожно вынул охотничий нож, но так как он не мог дать удовлетворительного объяснения, то вызвал сильное подозрение, что хотел пожертвовать чемоданом ради собственной своей безопасности.

Каноль показал себя не столь строгим судьей.

— Хорошо, хорошо, — сказал он, — подобные вещи часто случаются, но привяжите-ка чемодан. Эй, Касторен, помоги ему. Ты был совершенно прав, Помпей, когда боялся воров: чемодан у вас полновесный, и он был бы хорошей добычей.

— Не шутите, сударь, — сказал Помпей, вздрогнув, — всякая шутка ночью таит беду.

— Ты совершенно прав, Помпей, всегда прав; поэтому-то я хочу служить вам, тебе и виконту, эскортом: конвой из двух человек не покажется вам лишним.

— Разумеется, нет! — вскричал Помпей. — Чем больше людей, тем безопаснее.

— А вы, виконт, что думаете о моем предложении? — спросил Каноль, замечая, что виконт не так приветливо, как его слуга, принимает учтивое предложение барона.

— Я вижу, сударь, — отвечал виконт, — вашу обычную благожелательность и от души благодарю вас. Но мы едем не по одной дороге, и я боюсь, что обеспокою вас, если приму предложение.

— Как? — сказал смущенный Каноль, увидев, что спор, начатый в гостинице, грозит продолжиться и на большой дороге, — как, мы едем не по одной дороге? Ведь вы едете в…

— В Шантийи! — поспешно отвечал Помпей, задрожав при мысли, что ему, может быть, придется продолжать путь одному с виконтом.

Что же касается виконта, то он вздрогнул с досады, и если б было светло, то на лице его увидели бы краску гнева.

— Очень хорошо! — сказал Каноль, притворяясь, что не замечает гневных взглядов, которые виконт бросал на бедного Помпея. — Очень хорошо, ведь Шантийи тоже лежит на моем пути. Я еду в Париж, или, лучше сказать, — прибавил он с улыбкой, обращаясь к виконту, — мне нечего делать, и я сам не знаю, куда еду. Если вы едете в Париж, так и я поеду в Париж; если вы едете в Лион, так и я поеду в Лион; если вы едете в Марсель, так и я поеду в Марсель: мне очень давно хочется посмотреть Прованс. Если вы едете в Стене, где стоит армия его величества короля, поедем в Стене. Я родился на юге, но всегда особенно любил север.

— Сударь, — отвечал виконт с твердостью, которой, вероятно, был обязан своей досаде на Помпея, — позвольте говорить откровенно. Я путешествую один, по собственным делам величайшей важности, по причинам чрезвычайно серьезным, и простите меня: если вы будете настаивать на просьбе, я буду принужден, к величайшему сожалению, сказать вам, что вы стесняете меня.

Только воспоминание о перчатке, которую Каноль спрятал на груди между камзолом и сорочкой, могло удержать барона, горячего и вспыльчивого, как всякий гасконец, от взрыва гнева.

— Сударь, — возразил он серьезно, — мне никто никогда не говорил, что большая дорога принадлежит исключительно одному человеку, а не всем. Ее называют даже, если я не ошибаюсь, королевским путем в доказательство, что все подданные его величества имеют равное право ею пользоваться. Стало быть, я нахожусь на королевском пути вовсе без намерения мешать вам: я даже могу помочь вам, потому что вы молоды, слабы и почти без всякой защиты. Я не думал, что у меня вид человека, грабящего людей на дорогах. Но, поскольку вы так говорите, я прошу прощения за мое несносное лицо. Простите, что я обеспокоил вас, милостивый государь. Честь имею кланяться! Доброго пути!

Каноль, легким движением руки поворотив лошадь на другую сторону дороги, поклонился виконту. Касторен поехал за ним; Помпей всей душой желал быть с ними.

Каноль разыграл эту сцену с такой грациозной учтивостью, так ловко надел свою широкополую фетровую шляпу на красивый лоб, окаймленный черными блестящими волосами, что виконт был поражен его благородным поступком, а еще более — его красотою.

Каноль, как мы уже сказали, переехал на другую сторону дороги. Касторен последовал за ним. Помпей, оставшись на своей стороне наедине с виконтом, погруженным в глубокое раздумье, вздыхал так, что мог бы разжалобить камни на дороге. Наконец виконт, основательно поразмыслив, двинулся в ту же сторону и, подъехав к Канолю, который притворился, что не видит и не слышит его, сказал едва слышным голосом только два слова:

— Господин де Каноль!

Каноль вздрогнул и обернулся: радость разлилась по его жилам; ему казалось, что все гармонические звуки небесных сфер соединились в божественном концерте.

— Виконт! — сказал он в свою очередь.

— Послушайте, сударь, — начал виконт ласковым и нежным голосом, — я боюсь, что был очень неучтив с таким достойным дворянином, как вы, простите мою осторожность. Я воспитывался у родителей, которые из своей нежной любви ко мне все время опасались за меня; повторяю, простите меня, я вовсе не имел намерения оскорбить вас, а в доказательство искреннего нашего примирения позвольте мне ехать вместе с вами.

— Помилуйте, — вскричал Каноль, — не только позволяю, но даже прошу, прошу тысячу раз… Я незлопамятен, виконт, и в доказательство…