— Ш-ш… — произнес Рошфор. — Знали вы, что я освободился?

— Я узнал это из первых рук.

— От кого же?

— От Планше.

— Как, от Планше?

— Конечно. Ведь это он вас спас.

— Планше? Мне действительно показалось, что это он. Вот доказательство, мой друг, что благодеяние никогда не пропадает даром.

— А что вы здесь делаете?

— Пришел возблагодарить господа за свое счастливое освобождение, — сказал Рошфор.

— А еще зачем? Мне кажется, не только за этим.

— А еще за распоряжениями к коадъютору; хочу попробовать, нельзя ли чем насолить Мазарини.

— Безумец! Вас опять упрячут в Бастилию!

— Ну нет! Об этом я позабочусь, ручаюсь вам. Уж очень хорошо на свежем воздухе, — продолжал Рошфор, вздыхая полной грудью, — я поеду в деревню, буду путешествовать по провинции.

— Вот как? Я еду тоже! — сказал д’Артаньян.

— А не будет нескромностью спросить куда?

— На розыски моих друзей.

— Каких друзей?

— Тех самых, о которых вы меня вчера спрашивали.

— Атоса, Портоса и Арамиса? Вы их разыскиваете?

— Да.

— Честное слово?

— Что же тут удивительного?

— Ничего! Забавно! А по чьему поручению вы их разыскиваете?

— Вы не догадываетесь?

— Догадываюсь.

— К несчастью, я не знаю, где они.

— И у вас нет возможности узнать? Подождите неделю, я вам добуду сведения, — сказал Рошфор.

— Неделя — это слишком долго, я должен их найти в три дня.

— Три дня мало, — сказал Рошфор, — Франция велика.

— Не беда. Знаете, что значит слово «надо»? С этим словом можно многое сделать.

— А когда вы начнете поиски?

— Уже начал.

— В добрый час!

— А вам — счастливого пути!

— Быть может, мы встретимся в дороге?

— Едва ли.

— Как знать. У судьбы много причуд.

— Прощайте.

— До свидания. Кстати, если Мазарини вспомнит обо мне, скажите, что я просил вас довести до его сведения, что он скоро увидит, так ли я стар для дела, как он думает.

И Рошфор удалился с той дьявольской улыбкой на губах, которая прежде заставляла д’Артаньяна содрогаться; но на этот раз д’Артаньян не испытал страха и сам улыбнулся с грустью, которую могло вызвать на его лице только одно-единственное воспоминание. «Ступай, демон, — подумал он, — и делай что хочешь. Теперь мне все равно: нет второй Констанции в мире».

Оглянувшись, он увидел Базена, уже снявшего с себя облачение и разговаривавшего с тем ключарем, к которому д’Артаньян обратился, входя в церковь. Базен был, по-видимому, очень возбужден и быстро размахивал своими толстыми короткими ручками. Д’Артаньян понял, что Базен, вероятно, внушал ключарю остерегаться его как только возможно.

Д’Артаньян воспользовался озабоченностью обоих служителей, незаметно улизнул из собора и притаился за углом улицы Пивных Бутылок. Базен не мог пройти так, чтобы д’Артаньян не увидел его из своего тайника.

Через пять минут после того, как д’Артаньян занял свой пост, Базен вышел на паперть, озираясь по сторонам, не следит ли кто-нибудь за ним. Но он имел неосторожность не заметить нашего офицера в пятидесяти шагах от себя, за углом дома, откуда высовывалась только его голова. Видимо успокоенный, Базен пошел по улице Богоматери. Д’Артаньян выскочил из своей засады как раз вовремя, чтобы увидеть, как он повернул в Еврейскую улицу, затем в улицу Лощильщиков и вошел в приличный по внешности дом. И офицер наш не усомнился, что достойный причетник обитает именно в этом доме.

Д’Артаньян поостерегся идти туда за справками, так как привратник, если только таковой имелся, был, вероятно, предупрежден, а если привратника не было, то не к кому было и обращаться.

Поэтому он вошел в кабачок на углу улицы Святого Элигия и улицы Лощильщиков и спросил глинтвейну. На приготовление этого напитка требовалось добрых полчаса, и д’Артаньян мог следить за Базеном, не возбуждая ни в ком подозрения. Вдруг он заметил шустрого мальчугана лет двенадцати — пятнадцати, очень веселого с виду, в котором он признал мальчишку, виденного им минут двадцать назад в облачении церковного служки. Он заговорил с ним, и так как будущий дьячок не имел оснований скрытничать, то д’Артаньян узнал, что тот от шести до девяти часов утра исполняет обязанности певчего, а с девяти до полуночи служит подручным в кабачке.

Пока они разговаривали, к дому Базена подвели лошадь. Она была оседлана и взнуздана. Минуту спустя вышел и сам Базен.

— Ишь ты! — сказал мальчик. — Наш причетник собирается в путь-дорогу.

— Куда это он собрался? — спросил д’Артаньян.

— А я почем знаю!

— Дам полпистоля, если сумеешь узнать, — сказал д’Артаньян.

— Полпистоля, — переспросил мальчик, у которого и глаза разгорелись, — если узнаю, куда едет Базен? Это нетрудно. А вы не шутите?

— Нет, слово офицера. На, смотри, вот полпистоля. — И он показал ему соблазнительную монету, не давая ее, однако, в руки.

— Я спрошу у него.

— Этак ты как раз ничего не узнаешь, — сказал д’Артаньян. — Подожди, пока он уедет, а потом уж, черт возьми, спрашивай, выпытывай, разузнавай. Это твое дело: полпистоля тут.

И он положил монету обратно в карман.

— Понимаю, — сказал мальчишка, лукаво улыбаясь, как умеют улыбаться только парижские сорванцы. — Ладно! Подождем!

Ждать пришлось недолго. Пять минут спустя Базен тронулся рысцой, подбодряя лошадь ударами зонтика.

Базен всегда имел привычку брать с собой зонтик вместо хлыста.

Едва он повернул за угол Еврейской улицы, мальчик, как гончая, пустился по следу.

Д’Артаньян снова занял прежнее место за столом в полной уверенности, что не пройдет и десяти минут, как он узнает все, что нужно.

И действительно, мальчишка вернулся даже раньше этого срока.

— Ну? — спросил д’Артаньян.

— Готово, — сказал мальчуган, — я все знаю.

— Куда же он поехал?

— А про полпистоля вы не забыли?

— Конечно, нет. Говори скорей.

— Я хочу видеть монету. Покажите-ка, она не фальшивая?

— Вот.

— Хозяин, — сказал мальчишка, — барин просит разменять деньги.

Хозяин сидел за конторкой. Он дал мелочь и принял полпистоля.

Мальчишка сунул монеты в карман.

— Ну а теперь говори, куда он поехал? — спросил д’Артаньян, весело наблюдавший его проделку.

— В Нуази.

— Откуда ты знаешь?

— Не велика хитрость. Я узнал лошадь мясника, которую Базен иногда у него нанимает. Вот я и подумал: не даст же мясник свою лошадь так себе, не спросив, куда на ней поедут, — хотя господин Базен вряд ли способен загнать лошадь.

— А он ответил тебе, что господин Базен…

— Поехал в Нуази. Да, кажется, это у него вошло в привычку. Он ездит туда раза два-три в неделю.

— А ты знаешь Нуази?

— Еще бы. Там моя кормилица живет.

— Нет ли в Нуази монастыря?

— Еще какой! Иезуитский!

— Ладно, — сказал д’Артаньян. — Теперь все ясно.

— Стало быть, вы довольны?

— Да. Как тебя зовут?

— Фрике.

Д’Артаньян записал имя мальчика и адрес кабачка.

— А что, господин офицер, — спросил тот, — может быть, мне удастся еще полпистоля заработать?

— Возможно, — сказал д’Артаньян.

И так как он узнал все, что ему было нужно, он заплатил за глинтвейн, которого совсем не пил, и поспешил обратно на Тиктонскую улицу.

Придя домой, д’Артаньян увидел, что у камина сидит какой-то человек: это был Планше, но Планше столь преобразившийся благодаря обноскам, оставленным сбежавшим мужем, что д’Артаньян насилу узнал его. Мадлен представила его д’Артаньяну на глазах у всех слуг. Планше обратился к офицеру с какой-то пышной фламандской фразой, тот ответил ему несколько слов на несуществующем языке, и договор был заключен. Брат Мадлен поступил в услужение к д’Артаньяну.

У д’Артаньяна уже был готов план. Он не хотел приехать в Нуази днем, боясь быть узнанным. Таким образом, у него оставалось еще свободное время: Нуази был расположен всего в трех-четырех милях от Парижа по дороге в Мо.