— Ну, так что же, взяла, это и хорошо… — весело заметил Андрей Павлович.

— А мальчик‑то помер…

— Как умер?

— Умер… Недели за полторы до моего приезда отдал Богу душу…

Князь истово перекрестился.

— Это самая лучшая развязка…

— А она‑то, Дарья Васильевна, старая хрычовка, мне это опосля, как деньги забрала, сказала… Я было деньги назад требовать… Куда ты… В три шеи прогнала, а если что, сыну, говорит, напишу, а он самой государыне доложит… Сколько я страху натерпелся… Смилуйтесь, ваше сиятельство, может, сами съездите… такая уймища денег, и так зря пропадут.

— Успокойся, дружище, отлично, что она взяла, По крайней мере, у нее рот навсегда замазан… Было бы хуже, если бы ты их привез обратно…

Лицо Сидорыча просияло.

— А что княгиня? — спросил князь.

— Все, слышно, хворает, да, я чаю, скучает больше.

Князь опустил голову и задумался.

Степан вышел и, вернувшись в свою комнату, запер дверь и бережно уложил в свою укладку привезенные обратно княжеские деньги.

Он был капиталистом.

Оставалось добыть волю — он добудет ее.

Князь Андрей Павлович между тем совершенно успокоился. Смерть ребенка княгини примирила его не только с ним, но и с женою.

У него даже вдруг явилось сомнение, не ошибся ли он, обвинив жену; он припомнил ее слова, полные загадочного смысла, на которые он тогда не обратил внимания и которые теперь казались ему шагом к полному оправданию княгини Зинаиды.

«Она не захотела оправдываться из гордости, я запугал ее…» — мелькнула у него мысль, окончательно перевернувшая отношения к отсутствующей жене.

Прошло несколько месяцев. Наступила весна.

Князь взял отпуск и уехал из Петербурга.

Был чудный майский вечер.

Княгиня Зинаида Сергеевна Святозарова сидела, по обыкновению, в саду, около заветного креста, на сделанной по ее приказанию около него скамейке.

Она думала о своем сыне… о муже…

Голова ее была опущена на грудь.

Вдруг около нее раздался голос:

— Зина!

Княгиня вскочила.

Перед ней стоял в дорожном платье князь Андрей Павлович.

— Андрей! — воскликнула она и бросилась ему на шею.

Супруги расцеловались, как бы между ними ничего не

произошло.

Княгиня опомнилась первая.

— Здесь, здесь наша дочь, — указала она на деревянный крест, — наша, твоя…

Она снова бросилась ему на шею и залилась слезами.

— Верю, моя дорогая, верю… я был виноват перед тобой… — прошептал князь и на руках отнес почти бесчувственную жену в дом.

На другой день они выехали в Петербург. Он повез мать к сыну.

XXV

У СТУПЕНЕЙ ТРОНА

4 декабря 1773 года Григорий Александрович Потемкин находился под Силистрией [23], осада которой русскими продолжалась уже довольно долго.

Следя глазами уже опытного военачальника за ходом этой осады, он мысленно продолжал находиться у трона обожаемой им государыни.

Он, конечно, не мог знать, что в этот именно день императрица Екатерина отправила ему письмо, которое он и получил во время праздника Рождества [24].

Это было для него двойным праздником.

«Господин генерал–поручик и кавалер, — писала ему государыня, — вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что вам некогда письма читать, и хотя по сию пору не знаю, преуспела ли ваша бомбардировка, но тем не меньше я уверена, что все то, что вы сами предприемлете, ничему иному приписать не должно, как горячему вашему усердию и ко мне персонально, и вообще к любезному отечеству, которого вы службу любите. Но как, с моей стороны, я весьма желаю ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то прошу вас по–пустому не вдаваться в опасности. Прочитав сие письмо, может статься, сделаете вопрос: к чему оно писано? На сие имею вам ответствовать: к тому, чтобы вы имели подтверждение моего образа мыслей о Вас, ибо я всегда к вам доброжелательна».

Григорий Александрович несколько раз перечитал это драгоценное для него письмо.

Он знал боготворимую им монархиню, он умел понимать ее с полуслова, читать между строк ее мысли.

Он понял, что час его пробил, что царица и отечество требуют его исключительной службы при тогдашних тяжело сложившихся обстоятельствах внутренней жизни России.

Он бросил все и поскакал в Петербург.

Его отъезд причинил большое огорчение любившим его товарищам и подчиненным.

Солдаты утешались лишь тем, что их отец–командир покинул их по вызову самой матушки царицы.

Весть о письме государыни к Потемкину — причине его отъезда из армии, конечно, тотчас же с быстротой молнии облетела войска.

Императрица встретила его с особенным вниманием.

Он был представлен государыне Григорием Орловым, все еще продолжавшим стоять у кормила правления.

Воспользовавшись благосклонностью царицы, Григорий Александрович, памятуя русскую пословицу: «Куй железо, пока горячо», прежде всего поторопился вознаградить свое честолюбие.

Он был недоволен полученными им наградами, тем более что два генерала, Суворов [25] и Бейсман, стоявшие ниже его по линии производства, получили ордена Святого Георгия 2–й степени, и написал вскоре после своего приезда в Петербург письмо государыне.

Письмо было им подано через тайного советника Стекалова, находившегося у принятия прошений.

Оно было следующего содержания:

«Всемилостивейшая государыня! Определил я жизнь мою для службы вашей, не щадил ее отнюдь, где только был случай на прославление высочайшего имени. Сие поставя себе простым долгом, не мыслил никогда о своем состоянии и, если видел, что мое усердие соответствовало вашего императорского величества воле, почитал себя уже награжденным. Находясь почти с самого вступления в армию командиром отдельных и к неприятелю всегда близких войск, не упускал наносить оному всевозможный вред, в чем ссылаюсь на командующего армией и на самих турок. Отнюдь не побуждаемый завистью к тем, кои моложе меня, но получили высшие знаки высочайшей милости, я тем единственно оскорблен, что не заключаюсь ли я в мыслях вашего величества меньше прочих достоин? Сим будучи терзаем, принял дерзновение, пав к священным стопам вашего императорского величества, просить, ежели служба моя достойна вашего благоволения и когда щедроты и высокомонаршая милость ко мне не оскудевает, разрешить сие сомнение мое пожалованием меня в генерал–адъютанты вашего императорского величества. Сие не будет никому в обиду, а я приму за верх моего счастия, тем паче что, находясь под особым покровительством вашего императорского величества и вникая в оные, сделаюсь вяще способным к службе вашего императорского величества и отечества».

Недолго пришлось Григорию Александровичу ждать всемилостивейшего ответа.

На другой же день по отправлении им письма он получил письмо императрицы:

«Господин генерал–поручик. Письмо ваше г. Стрекалов мне сего утра вручил, и я просьбу вашу нашла столь умеренною, в рассуждении заслуг ваших, мне и отечеству учиненных, что я приказала изготовить указ о пожаловании вас в генерал–адъютанты. Признаюсь, что и сие мне приятно, что доверенность ваша ко мне такова, что вы просьбу вашу адресовали прямо письмом ко мне, а не искали побочными дорогами. Впрочем, пребываю к вам доброжелательная».

1 марта 1774 года Потемкин назначен был генерал–адъютантом, и вслед за тем ему был пожалован орден Святого Александра Невского.

Казалось, самое ненасытное честолюбие могло бы быть удовлетворено.

Григорий Александрович поехал во дворец благодарить за оказанные ему милости и был принят более чем благосклонно.

Вдруг после этого посещения князь сделался задумчивым, заскучал и перестал ездить во дворец.

В придворных сферах, где с неусыпным вниманием следили за восхождением нового светила, все были поражены.