Хотя Зораида все еще недоверчиво качала головой, но ее унылый взор становился яснее и яснее, когда она смотрела в его лицо, на ее губах появилась милая улыбка.

— Ты надеешься, Николай, — прошептала она, — а я не могу преодолеть страх, но ведь страхом и надеждой живет любовь!

— А любовь — счастье! — воскликнул он, любуясь девушкой. — Для любящих сердец даже небо склоняется к земле и становится достижимо!

Зораида смотрела на него, ласково улыбаясь. Ручей журчал, розы благоухали; молча сидели рядом эти дети; они смотрели друг другу в глаза, читали в них пленительную поэзию любви и ничего в мире не желали более.

Громкие аплодисменты и крики «браво» донеслись издалека в тихий уголок пальмового грота. Николай встрепенулся.

— Императрица! — испуганно воскликнул он. — Я забыл о ее приказании, она послала меня за тобою.

— О, Боже мой! — воскликнула Зораида. — Я надеялась, что она забыла обо мне. Ах, если бы я могла укрыться в уединении!

— Мы должны повиноваться! — сказал Николай. — Я и то замешкался. Слышишь?

Он стал прислушиваться; в покоях раздавались голоса, звали Николая Сергеевича.

— Пойдем, пойдем, Зораида! — сказал он, увлекая девушку за собою. — Мы не должны сердить государыню, она так добра и милостива!

Зораида спустила покрывало, в котором были лишь небольшие отверстия для глаз, и под руку с Николаем направилась через зимний сад в театральный зал.

Государыня посмотрела на них обоих с улыбкой и сказала:

— Тебе много потребовалось времени, Николай Сергеевич, чтобы найти Зораиду!

— Она сидела под пальмами, — смущенно ответил паж.

— Ну, иди, садись ко мне! — сказала Екатерина, взяв девушку за руку. — Поставь табурет рядом с моим стулом! — приказала она пажу. — Ну, а теперь долой это покрывало!.. Ты не должна бояться показывать свое лицо, и я желаю, чтобы все любовались моей красивой воспитанницей!

Она протянула руку, чтобы откинуть покрывало с лица Зораиды.

Девушка быстро отпрянула и с мольбою подняла руки.

— Я хочу, чтобы ты оставила старые предрассудки и привыкла к европейским нравам, — строго сказала Екатерина Алексеевна. — Сними покрывало!

Зораида отстранилась и еще крепче прижала обеими руками свое покрывало к лицу.

Николай подошел, чтобы поставить табурет рядом со стулом императрицы.

— Ваше императорское величество, — сказал он смутясь, однако твердо, — я обещал мадемуазель Зораиде, что ей не придется открывать покрывало, и тем только побудил ее прийти сюда.

— Вот как? — сказала государыня удивленно, но все же благосклонно глядя на пажа. — Ты обещал ей это? А если бы ты не был уверен, что я соглашусь на такие условия?

— Тогда, ваше императорское величество, — воскликнул Николай, — я не нашел бы мадемуазель Зораиды и, клянусь, не выдал бы ее убежища!

Зораида схватила Николая за руку, как бы прося его защиты.

Ропот неудовольствия послышался в рядах придворных. Но Екатерина Алексеевна, улыбаясь, сказала:

— Ну, так как ты возлагал такое упование на меня, то придется мне подтвердить твое обещание. Останься под покрывалом, Зораида! Ход пьесы убедит тебя, что открытая красота больше восхищает и победоноснее защищает себя, а главное, она успешнее покоряет мужчин.

Она села на свое место.

Зораида еще раз пожала руку Николая и села на низенький табурет позади императрицы.

Занавес поднялся, и представление снова продолжалось.

Представление «Тартюфа» окончилось. Во время последней сцены вошел генерал–фельдцейхмейстер князь Григорий Григорьевич Орлов. Вместо мундира на нем был довольно простой костюм из темного цветного шелка — его обычное одеяние, когда он появлялся в небольшом кружке императрицы, как бы желая тем подчеркнуть, что он здесь как дома и не находит нужным стеснять себя. Волосы Орлова, только слегка припудренные, были перехвачены простым бантом и свободными локонами ниспадали по плечам. На простом костюме сияла богато украшенная брильянтами звезда ордена Святого Андрея Первозванного, широкая голубая лента украшала его грудь, а на шее висел портрет императрицы в брильянтовой оправе.

Выражение мрачного неудовольствия и озабоченности исчезло, голову он держал выше, чем обыкновенно, торжествующая уверенность чувствовалась во всем, он казался таким веселым и счастливым, как будто не было ни одного неудовлетворенного им желания; только в серых глазам искрилась как бы сдержанная, лукавая, подстерегающая злоба.

Он вошел довольно шумно и остановился в глубине зала, прислонясь к стене; казалось, он был весь поглощен ходом представления и с живейшим вниманием следил за ним.

Его появление было замечено, шепотом передавалось из уст в уста известие, что вошел Григорий Григорьевич Орлов. Его отсутствие было уже отмечено, как начало проявления немилости, и многие почувствовали облегчение, что не будут принуждены делить свое внимание между двумя соперниками, так резко противопоставленными друг другу.

Однако все же явился тот, которого все боялись, который никогда не забывал нанесенной ему обиды и был непримирим и мстителен к своим противникам. Почти никто из присутствующих не следил более за представлением; всеобщее внимание было обращено на исполинские фигуры Орлова и Потемкина.

Потемкин, стоявший неподалеку от императрицы» у подоконника, также заметил появление Орлова, но едва скользнул по нему беглым взглядом; спокойно, неподвижно, заложив руки за спину и повернув голову к сцене, казался поглощенным представлением так же, как и его соперник. Все же остальные, за исключением государыни и непосредственно окружавших ее, не смотрели на сцену, а напряженно, затаив дыхание, следили за новым, чрезвычайно интересно разыгрывавшимся представлением.

Когда наконец занавес опустился, императрица встала и повернулась к обществу.

Как по мановению магического жезла замерли аплодисменты, все кругом смолкло.

Екатерина вздрогнула и побледнела, когда увидела Орлова, но ласковая, спокойная улыбка ни на минуту не сошла с ее лица.

Орлов направился прямо к государыне, проходя через ряды почтительно расступавшегося перед ним общества, а Потемкин поспешно занял место непосредственно позади Екатерины Алексеевны, на что ему давало право его положение адъютанта.

— Вы поздно пришли, князь Григорий Григорьевич, — сказала императрица, протягивая Орлову руку для поцелуя, — вы упустили интересное представление, мои актеры превзошли самих себя.

— Очень сожалею, ваше императорское величество, — ответил Орлов своим низким голосом, слишком резким в глубокой тишине, — но я был занят службой вашего императорского величества; а тот, кто несет на своих плечах ответственность за спокойствие государства и трона, не имеет ни столько времени, ни столько склонности к развлечениям, как те, которых осеняют лучи милостивого внимания вашего императорского величества.

Кругом стало еще тише; все затаили дыхание из боязни проронить хотя одно слово; все чувствовали, что собирается гроза, которая готова разразиться и сокрушить попутно каждого неосторожного. Никто не сомневался, что это замечание могло относиться только к Потемкину, но выражение лица Орлова сохраняло при этом полное спокойствие и приветливость.

На устах Потемкина также застыла спокойная улыбка; заносчивый, отважный солдат превратился вдруг в спокойного, непроницаемого придворного.

— Мое милостивое внимание, — совершенно спокойно возразила Екатерина Алексеевна, — всегда принадлежит тем, кто служит мне и моему государству, а поэтому прежде всего вам, князь Орлов, так как вы были всегда полезным орудием для исполнения моих царских обязанностей. И я рада, что исполнение ваших служебных обязанностей дало вам возможность хотя на короткое время принять участие в нашем собрании.

Орлов покраснел от этих слов, сказанных спокойным, естественным тоном и вместе с тем напомнивших ему, что его место у подножия трона императрицы. Гневно блеснули его глаза, но он сделал низкий поклон и произнес несколько слов благодарности; он хотел показать, что в ответе императрицы не видит ничего более, как признание своих заслуг.