Плачет кобыла по жеребятам, овца по ягнятам, плачет всяк по своему дитяти. Плакала Мать, Пресвятая Богородица по сыну своему Иисусу Христу. Плачь и ты, раба Божья (имя), по своим деткам, по своему дому, по своему порогу. Аминь.

Как появится в доме «залетная» мать за чем-нибудь (вещами, деньгами), пусть дадут ей наговоренной еды или питья. Читают так:

Волчице – логово, медведице – берлога, птице – гнездо, скотине – сарай, а ты, раба Божья, свой дом знай. Аминь.

Я получила письмо от женщины, которая с отчаянием пишет, что ее дочь бьет внучку не только за каждую тройку, но и за четверку, требуя, чтобы девочка носила только пятерки. Девочка, если получит тройку, боится прихода с работы матери, зная, что та будет ее бить. И бабушка с внучкой вынуждены исправлять отметки. И даже завели второй, ложный, дневник, чтобы избегать расправы.

Меня очень расстроило это письмо. Что может быть дороже наших близких? Да и грешно бить беззащитного ребенка. Учиться, безусловно, надо. Я приведу вам случай из моей личной жизни, из моего детства.

В нашей школе директор преподавал историю, а его жена – географию. Он часто вел и ее уроки. Его, помню, все боялись. Однажды я забыла снять нательный крестик. Обычно подходя к школе, я его снимала. На линейке меня стыдили, звездочку октябрятскую хотели снять. В то время строго было с теми, кто верил в Бога. Пришла я домой зареванная. Бабушка умыла меня и сказала: «Сядь, я с тобой поговорить хочу. Вижу, успокоиться не можешь. Слушай меня, придет время, когда вся ваша история и география с ног на голову встанет. Всех, на кого сейчас молятся, ругать будут. Страну на куски раздерут, от географии пшик останется. Над Лениным смеяться будут, не будут знать, в какой угол его деть из Мавзолея. Все, кто на совесть учился, без работы будут. Я все наперед знаю и тебе покажу».

Много мне бабушка в тот день говорила, а я не могла понять: как это Ленина обвинять будут, ведь мы на каждом уроке о нем читаем.

«Баба, а почему же такие, как ты, не сказали никому, что война будет, не предупредили», – спрашивала я ее. «Кто бы нас, старух, допустил до Сталина, ему и не такие говорили, а он не слушал. А во-втроых, не позволено вмешиваться в большое русло жизни. Не все можно сказать, что открывается нам. Да и люди бояться нас будут, кому понравится знать, что мысли его считываются, а они всякие бывают у людей. Порой волосы дыбом встают, а делаешь вид, что не слышишь их мыслей. Белая ворона, она и есть белая. Чем больше знаний, тем тяжелей, ты потом об этом узнаешь».

Прошло много лет, а я помню тот день. Все изменилось, и слезы мои школьные пустые, выходит, были, а ведь от обиды сердечко бедное разрывалось.

Так что стоит ли дитя бить за оценки? Главное у человека впереди, и пусть подумает каждый родитель, который бьет ребенка, какими вы останетесь в памяти детей.

Все пройдет, и мы уйдем раньше детей. Пусть же вспомнят они вашу ласковую руку на детской голове, а не руку, оставляющую красный рубец на тельце ребенка.

Стоит апостольская церковь, висит в ней малехонькая икона, в ней большая святая сила. Я б ту икону попросила. Как люди огонь рукой не берут, так пусть раба (имя) не ругают и не бьют ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду, и ни в четверг, и ни в пятницу, и ни в субботу, ни с утра и ни днем, ни один, и ни два, и ни втроем, и ни с какого-нибудь числа. Божьей иконе сила дана. Сбереги, Святая сила, раба Божьего (имя). Аминь.

Напишите ему этот оберег на листке бумаги с двух сторон, и пусть он три дня с оберегом походит. Объясните ребенку, что показывать никому нельзя.

Ангел детки моей, пресветлый, предобрый. На тебя отпускаю дитя свое. Охрани его, защити его, от глаз врагов, от тяжелых кулаков, от ехидного смеха. Пошли ему своего успеха. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Если дети в семье дерутся, за ночь трижды поменяйте местами обувь, а под утро сложите в одну кучу со словами:

Как этой обуви в одном месте стоять, так детям в согласии бывать.

Из письма: «Никакая любовь и никакой мужчина не стоят того, чтобы из-за них хоронили детей. Я это поняла, но, увы, слишком поздно.

Свою историю я разрешаю напечатать в вашей книге. Может быть, кто-то, прочитав ее, не повторит моей ошибки.

Я была замужем, имела сына. Но встретила мужчину и полюбила его. Он так же, как и я, был женат. Встречались мы с ним почти целый год украдкой, то у подруг и друзей, то на даче, а иногда просто оплачивали номер в гостинице.

В то время мне казалось, что я готова за него умереть. Я просыпалась утром и ложилась с его именем. Я наряжалась и покупала косметику только для него.

Когда я заводила разговоры о том, что мы могли бы не мучиться, а сойтись и жить вместе, то в ответ мой милый говорил, что все далеко не так просто и что нужно потерпеть до более благоприятных времен.

Потом его жена каким-то образом узнала о том, что ее муж изменяет со мной.

Начались бесконечные звонки, она плакала и умоляла, грозила и требовала, чтобы я оставила их семью в покое.

А я, признаться, даже радовалась, что ей наконец-то все известно, надеясь, что последует долгожданная развязка.

Но чем больше накалялись страсти, тем сильнее я желала быть его женой, а не любовницей.

Однажды она застала нас вместе: наверное, она за нами следила. Он убежал, а я осталась с ней наедине. Мы проговорили, а вернее, скандалили с ней целых два часа. Обе злые, потные, страшные, мы до такой степени ненавидели друг друга, с наших языков лилась такая грязная брань, которую я вряд ли смогу когда-нибудь забыть и замолить.

В конце концов, обессилев от ругани, мы разошлись.

Прежде чем уйти, его жена мне сказала:

– Сегодня я поняла, что тебя, гадина, ничем не проймешь: ни слезами, ни мольбами. Я вижу, ты готова разрушить семью, лишь бы только своего добиться. Я и мои дети были счастливы и любимы, а ты влезла и все уничтожила. Но я тебе сделаю, чтобы и ты испытала истинное горе. И я знаю, чем можно тебя пронять. Я возьму грех на свою душу и сделаю твоему сыну. Ты будешь плакать, а я буду, глядя на твои слезы, радоваться.

Вот так она сказала, Наталья Ивановна, и как она сказала, так и сделала. Мой мальчик сошел с ума. Его лечили, но все бесполезно, а потом он выбросился из окна.

Это я виновата: ведь я могла бы отступиться от этого мужчины, и мой сын был бы теперь живой и здоровый.

А мой милый так и остался в своей семье, я же потеряла самое дорогое.

Нет мне никакого прощенья, и жизнь мне больше не мила».

Между Покровом и Родительской субботой покупают красную ленту, вяжут на ней сорок узелков и говорят:

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Заговариваю я тело бело. Закрепляю его крепче стали и булата, крепче всякого каленого уклада. Вяжу я свою невидимую прядь, чтобы никто раба Божьего не мог взять: ни делом проворным, ни словом заговорным, ни через печь, ни через свечу, ни через святую воду. Со мною святые апостолы оберег читают, дитя мое от врагов заслоняют: Никита-столпник, Гавриил-архангел, Михаил-архангел, Георгий Храбрый, Иоанн Предтеча и Спас Милостливый. А кто к моему ребенку подступится, подойдет, тот от моего заговорного слова не уйдет. Небо моим словам. Земля моим делам. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Если родители против крещения ребенка

Из письма: «Мне семнадцать лет. Меня не крестили, так как мои родители – неверующие люди. Прочитав ваши книги, я поверила в Бога.