Правый глаз Зубова надолго прищурился. Крошечный осколок снаряда, разорвавшегося на улицах блокадного Ленинграда, ранил Зубова в тот момент, когда он выносил женщин из разрушенного дома. Осколок перебил какую-то мышцу над глазом. С тех пор полковник только привычным усилием воли поддерживал правое веко в нормальном положении. Когда же он задумывался и ослаблял контроль за своим лицом, веко опускалось и глаз казался прищуренным.

Зубов присел на корточки и со всех сторон осмотрел массивную шестигранную тумбу, на которой держался стол. Одну из полированных граней он изучил даже с помощью большой круглой лупы. Потом он сел на стул и несколько раз качнул закинутой на колено ногой. Только после этого полковник ладонью помог расправиться прищуренному глазу. Лицо его прояснилось.

— Василий Лукич, — донесся голос Прохорова из соседней комнаты. — Нашел, Василий Лукич.

Эксперта полковник увидел склонившимся над металлической пластинкой, прикрывавшей замок сундука. Под косым светом электрического фонаря на ней можно было разглядеть туманную сетку разбегавшихся линий. Эксперт опылил пластинку алюминиевым порошком. Отчетливо проступил серебристый отпечаток пальца — тот единственный и неповторимый узор кожи, которым природа отмечает каждого отдельного человека.

— Скопируйте и продолжайте поиск, — приказал полковник.

Вернулся Соколов. Отряхивая измазанный глиной рукав своей куртки, он объяснил:

— Пришлось перелезать через забор во двор соседнего дома. С той стороны кусты со свежими надломами, а на куче старого снега отпечатки двух мужских ботинок. Собака привела к этому месту и дальше не пошла — асфальт дальше, людно. Ткнулась туда-сюда и отказалась.

Зубов позвал эксперта.

— Владимир Сергеевич, прошу, снимите слепок со следов на снегу. Особое внимание обратите на носки. Соколов, проводите Владимира Сергеевича.

Люди, которых опрашивали Сурин и Филиппов, очень охотно отвечали на вопросы оперативных работников. Они рассказывали все, что знали о погибшей Бондаревой. Но знали они очень мало.

По справке из домовой книги Сурину уже стало известно, что Екатерине Петровне было шестьдесят три года, что служила она регистратором в поликлинике и в доме на Мойке жила около трех лет.

Соседи отмечали ее замкнутый, нелюдимый характер. Ни с кем из жильцов она не вступала в дружеские отношения и ничего о себе никому не сообщала. Вспоминали, что Екатерина Петровна остерегалась впускать в квартиру посторонних. Даже контролеры Ленэнерго и газовой сети попадали к ней после долгих и тщательных расспросов.

Гости к ней ходили редко. Кой-кому запомнился только красивый, высокого роста моряк, который иногда появлялся в доме с большими чемоданами. Судя по всему, моряк был сыном Бондаревой. Это подтверждалось и телеграммой, которую принесла Зина Ломова. Приобщив телеграмму к первым документам начатого следствия, Сурин прочел в ней:

Наиболее ценные показания дала женщина из 14-й квартиры. Она видела Бондареву вчера около десяти часов вечера. Екатерина Петровна несла большой желтый портфель и сетку с пакетом, завернутым в газету. По раскрасневшемуся и распаренному лицу старушки соседка догадалась, что Бондарева возвращается из бани и поздравила ее «с легким паром». Екатерина Петровна поблагодарила и поднялась на площадку лестницы.

С тех пор никто ее не видел.

Показание, полученное в 14-й квартире, давало отправную точку для ответа на важный вопрос: «Когда было совершено преступление?» От дежурного по поликлинике Сурин узнал по телефону, что сегодня утром Бондарева на работу не вышла. Следовательно, убита она была ночью после десяти часов.

«Видел ли кто-нибудь ночью во дворе подозрительных людей?» — вопрос этот задавался многим, но все отвечали отрицательно.

Филиппову удалось найти вахтера, дежурившего в конструкторском бюро, расположенном по соседству. Вахтер припомнил, что в двенадцатом часу ночи по набережной, мимо дома, проходили двое подозрительных молодых людей.

— Один — высокий в черном пальто и другой — среднего роста с большим портфелем в руках. Подозрительными они показались потому, что сначала шли, как все ходят, а когда приметили меня, то прикинулись пьяными и стали покачиваться. Отошли подальше — снова зашагали нормально.

От разных свидетелей Сурин слышал имя дворника Шкериной.

— Вы у Шкериной спросите. Она у Екатерины Петровны доверием пользовалась.

— Соседкой ей была Тоня Шкерина…

— Дрова Бондаревой носила Шкерина, квартиру убирать помогала…

Шкерину назвал и управхоз:

— Может Тоня кого видела. Она вчера дежурным дворником была. Последний раз дежурила, — добавил он.

— Почему последний?

— В отставку подала, — хмуро пошутил управхоз. — Уезжает.

— Где она сейчас?

— А кто ее знает?! Сегодня выходная, наверно, по магазинам ходит.

— Какие сейчас магазины! Продуктовые, и то уже закрываются.

— Значит, скоро придет.

Но Шкерина не пришла.

Первый этап следствия подходил к концу. Судебно-медицинский эксперт уже подписал свое заключение. Бондаревой нанесено несколько ударов твердым тяжелым предметом. Более полную картину смерти даст вскрытие.

Прохоров изготовил гипсовые слепки отпечатавшихся на снегу подошв и закончил осмотр квартиры. Ему удалось найти отпечатки пальцев и на фарфоровой вазе, стоявшей в глубине буфета. Захватив вазу с собой, он уехал в Управление.

Соколов завернул в отдельную пачку найденные в ящике зеркального шкафа письма и альбом с фотографиями.

Первым доложил о своих беседах с жильцами Филиппов. В блокноте полковника появилась новая запись: «Двое с портфелем». Жирная черта подчеркивала последнее слово.

Когда Сурин начал докладывать о Шкериной, все насторожились.

Подражая полковнику, его сотрудники старались ничем не выражать своих чувств и оставаться невозмутимо спокойными при любых обстоятельствах. Поэтому темпераментный, быстрый на выводы, смелый на догадки, Сурин рассказывал сейчас о Шкериной с беспристрастием исследователя, объективно излагающего результаты своих наблюдений.

— Шкерина — ближайшая соседка Бондаревой. Ее квартира рядом, тут же на площадке. Шкерина — единственная из жильцов дома, имевшая доступ к покойной. Работает она дворником второй год и вдруг, дней десять назад, подала заявление об увольнении. Вчера, в ночь убийства, было ее последнее дежурство. Вчера же днем к ней приходил какой-то неизвестный парень. Сегодня с утра Шкерина исчезла. Нет ее до сих пор.

Сурин замолчал. Он не хотел делать никаких выводов, потому что был убежден в их очевидности.

Молчал и полковник. У него уже сложилась определенная версия преступления, исключавшая вывод, подсказанный Суриным.

Зубов знал, как вредно может отразиться на ходе расследования ошибка, допущенная в самом начале. Но нельзя было не считаться с фактами, грозно обступившими дворника Шкерину. Чего не бывает? Возможно, что к утру убийцы будут изобличены.

— Куда Шкерина собиралась уезжать из Ленинграда? — спросил Зубов.

— Не поинтересовался.

— Зря.

— Одному из дворников известно, что у Шкериной в Ленинграде, где-то на Свечном переулке, живет тетка.

— Тетку надо найти.

Сурин встал.

— Разрешите ехать, товарищ полковник?

— Куда?

— Место рождения Шкериной я выписал из домовой книги: Порховский район. Вероятно, тетка ее землячка. По этому признаку и буду искать. Свечной переулок не такой уж большой.

— Что ж, — согласился Зубов, — берите машину и поезжайте с Филипповым. Если найдете Шкерину, везите ее в Управление.

— Похоже, что в цвет, Василий Лукич, — заметил Соколов, когда Сурин и Филиппов ушли. Этим словечком «в цвет» оперативные работники обозначали удачный выход на след преступника.