Между прочим, среди моря-окияна ленинских декретов вы не найдете ни одного в защиту русской интеллигенции, о которой — именно русской! — есть особое понятие в Британской энциклопедии.

Впрочем, о трагической судьбе ее в 1917–1922 годах теперь уже знают и школьники.

К нынешним перестроечным временам прослойка так и осталась прослойкой, наша интеллигенция называется таковой лишь потому, что представители ее не работают на заводах и не сидят в кабинах комбайнов Дон-1500. Подлинных умников в России давно уже — или еще! — нет, как это ни печально признать Вашему Соотечественнику. Подлинная интеллигентность создается в череде не менее трех-четырех поколений, для нее необходимо по крайней мере сотня лет, да и то благополучного хотя бы относительно развития. А откуда у нас этот спокойный век жизни? Нет его у нас и не было, увы…

Умников постреляли в гражданскую, их уничтожали в исправительных лагерях уже с начала двадцатых годов, добивали в тридцатые. Умники первыми рвались в военкоматы в июне сорок первого, пополняли собой ополченские дивизии, близоруко щурясь — профессора ведь! — шли на танки с трехлинейками капитана Мосина образца 1891 года, являя собой истинное хрестоматийное пушечное мясо.

Вернувшихся из поверженного Берлина, чудом уцелевших умников элементарно сажали по статье УК РСФСР за номером 58, пункт «десять». Могли быть и варианты.

И никому в голову не приходило, что систематически и регулярно уничтожаются лучшие в интеллектуальном отношении представители нации. Впрочем, что за чушь я несу!? Именно потому и уничтожали, что прекрасно понимали, что творят… Хватит нам быть столь наивными на этот счет.

Хватит!

Пока писал эти строки, возник и упорно не хотел исчезнуть случай, описанный Горьким в очерке о Ленине. Не в том, который мы изучали в школе, последний был значительно изменен автором в 1931 году, а написанный пролетарским писателем в двадцать четвертом и попавший в его собрание сочинений двадцать восьмого года.

Известно, что Горький в годы революции часто заступался за попавших в застенки ЧК писателей и ученых, обращаясь при этом за помощью прямо к Ленину, поскольку их прежняя дружба сие позволяла.

— Ведь вы умников любите, — с определенной укоризною сказал он вождю, отстаивая жизнь некоего русского интеллигента, попавшего под красное колесо.

— Умников люблю, — согласился тогдашний предсовмина, кремлевский мечтатель Владимир Ильич. — Русский народ талантлив, но ленивого ума. И когда я в России встречаю умника, то это либо еврей, либо человек с примесью еврейской крови.

Вот так, черным по белому написано. Внешне похоже на поговорку «В огороде бузина, а в Киеве дядька», но за этими словами трагический, исторически роковой смысл. И видимо, именно эти слова Ленина, отказывающего русскому народу в быстроумии — или хитроумии? — имел в виду экономист Абалкин, назвав всех русских ленивыми людьми.

Преемственность, во всяком случае, очевидна.

Конечно, история народов определяется самыми различными моментами. Исключительные события, появление нестандартных личностей, случайные повороты и зигзаги, которые произошли, но которых могло и не быть. И вместе с тем, рядом с побочными обстоятельствами существуют объективные законы. Они неизменны и управляют общим ходом развития конкретной цивилизации. Эти великие правила, которыми руководствуется огромная цивилизация, именуемая Россией, вытекают из душевного строя русского народа.

Наша жизнь, нравственные принципы, верования, литература и искусство, хотя и потрачены молью лукавого интернационализма, сиречь космополитизма, русская особинка все еще реально существует, но представляет собой только видимые ориентиры невидимой души народа.

И для того, чтобы нам преобразоваться по западному образцу, переделать как у них собственное общество, ринуться очертя голову в рыночную экономику, от стихии которой еще в тридцатые годы отказалась Америка, чтобы зажить нам в духе шведского кооперативного социализма или как швейцарцы — рекомендация Чингиза Айтматова — нам для начала необходимо прежде всего переделать собственную душу.

Но, может быть, хватит насиловать русскую душу?

Вот и Ле Бон еще в прошлом веке писал: «Люди каждой расы обладают, несмотря на различия их социального положения, неразрушимым запасом идей, традиций, чувств, способов мышления, составляющих бессознательное наследство от их предков, против которого всякие аргументы совершенно бессильны».

Вот именно — бессильны… Не кажется ли господам радикалам-экономистам, что именно потому народ сопротивляется их левацким — раньше это называлось контрреволюцией — загибам, призывам целовать Запад и его представителей ниже спины, именно потому, что это противно нашим традициям? Глухо, пассивно, я бы сказал — неосознанно, инстинктивно протестует народ, не желает идти по дороге из Нью-Йорка в «греки», не верит новоявленным «варягам». Не убитая до конца сонмом палачей-реформаторов народная интуиция подсказывает россиянину, что его форменным образом снова дурачат. На этот, раз обещанием надергать перьев из задницы капиталистического журавля.

Прошу извинить меня, соотечественники, за длинную цитату, но посмотрите, что сказал на XXVIII съезде партии зав. кафедрой А. А. Сергеев из Высшей школы профсоюзного движения. Привожу ее еще и в доказательство того, что я вовсе не одинок в собственных опасениях и тревогах:

«Недавно журнал «Вопросы экономики» опубликовал экономическую платформу демократического союза. И вдруг стало ясно, что уж очень много сходства между этой откровенно прокапиталистической платформой и тем, что предлагает теперь правительство. Вот в чем, оказывается, реальный смысл деидеологизации и деполитизации экономики. В этой ловушке, ловко расставленной частью межрегионалов и дээсовцами, уже прочно сидит Борис Николаевич Ельцин.

Николай Иванович, неужели и Вы до сих пор не видите, что в этой ловушке приготовлено место и для Вас? Единственно научный подход к выработке социально-экономического курса, по нашему убеждению, состоит в том, чтобы опираться на объективно развертывающийся во всей мировой экономике процесс материального обобществления производства.

Процесс этот не прост, противоречив, идет подчас зигзагами, но весь мировой опыт XX века, в том числе последних десятилетий, говорит о том, что этот процесс неостановим. Брать в этих условиях курс на так называемое разгосударствление, которое на поверку оказывается примитивным разобобществлением, значит, образно говоря, переть против экономической необходимости.

И ведь прут.

Но чем больше в массовое советское сознание при помощи средств информации, монополитизированных правыми радикальными силами, будут внедрены стереотипы, несовместимые с его коллективистской сутью, сформированной не только за годы Советской власти, но, подчеркиваю, в ходе многовекового исторического развития, тем более резкие формы примет стихийный рывок народа в сторону выбора, адекватного Октябрьскому. Ведь этим людям, Михаил Сергеевич, а имя им народ, этим людям и эмигрировать-то некуда».

Ну как, убедительно? Это сказал экономист высшей квалификации, из тех, кому не дают слова ни в газетах, ни на радио, ни, тем более, в праворадикальных передачах телевидения типа «Взгляд» или «Пятое колесо».

…Существуют законы, по которым можно управлять толпой, если народ в нее превращается. Это главная опасность, ибо толпой, особенно в век массового оболванивания народа прессой, радио и телевидением, можно повелевать, дергая за ниточки, будто марионеткой.

Вот и дергают… Достаточно внимательно и критично оглядеться вокруг, чтоб невооруженным глазом увидеть, как и почему это происходит.

Хватит внимать новым призывам «До оснований все разрушим!» Наразрушались, довольно… Ломать — не строить… Да, многое мы делали не так, шли зигзагами, спотыкались, разбивались в кровь и насмерть. Но разве виноват русский народ в том, что ему подставили во время оно подножку? И в чем мы должны покаяться? В том, что дали себя закабалить, позволили семьдесят с лишним лет сидеть на шее? Все эти годы терпели всяческие унижения и терпим их сегодня? Если необходимо покаяться именно в этом, то я первый скажу: Да, грешен, терпел, но больше терпеть не хочу и не буду!