— А ты смотри да научайся.

Мстислав Черниговский отошел в сторонку, нагнулся над кучей срубленных кустов и перенес их в лодку, где уже лежали шесты, их Евпатий сразу заметил, но не понял, для чего они.

— Веревка есть, — сказал, оглядывая дно лодки, князь Черниговский. — Турик тоже, и камни-кругляши. Лесина уложил. Можно трогать, Евпатий.

Они выгребли от берега, Подошли к островку, дугой упавшему на середину озера, вошли в покойную заводь.

— Здесь и возьмем рыбку-то, — сказал Мстислав.

Оставив Евпатия на веслах, князь взял из лодки шест и туриком стал забивать шест в дно. Затем он привязал к нему веревку, выбрал куст, прихватил свободным концом веревки его вершину, прикрепил камень-кругляш и опустил куст в воду.

Евпатий с сомнением смотрел на это занятие, вроде бы не подобающее княжьему чину. А Мстислав вбил второй шест, привязал и опустил подле него второй куст. Затем третий, четвертый, пятый… Кончились шесты, да и кустов не стало, лишь с пяток кругляшей осталось в лодке.

— Теперь к берегу, — сказал князь. — Вон песок, видишь? Туда и пойдем. Там валежника наберем огонь покормить…

Солнце свалилось ко второму полудню и палило еще знойно. Они сидели в тени, костер догорал, и угли по краям его подернулись пеплом.

— Триста воинов дам я тебе, Коловрат, — сказал князь Черниговский. — Это — немало. Ну и оружием, припасами помогу, сотня возов пойдет с тобой на Рязань.

Народ надо поднимать, князь Мстислав, — глухо проговорил Коловрат. — Это не половцы, идет сила страшная, тут и тыщей не обойдешься.

— Пойми ты меня по-человечьи, Евпатий. Разве я не хочу помочь князю Юрию? Али ты забыл, что моя дочь венцом отдана его сыну Федору? Но я отец не только для Евпраксии, но и всему черниговскому люду. Ты понимаешь это, Евпатий?

— Понимаю, — сказал Коловрат.

— А коли понимаешь, то скажи мне, как могу я все отдать? Вдруг да подступит враг к моим границам. Кто тогда защитит и Чернигов? Кто?

Коловрат молчал. Он потянул рукой толстый сук, повертел, затем резко сломил его через колено и бросил обломки в догорающий костер.

— Вот что сделает с Русью Бату-хан, — сказал он. — Попомни мои слова, князь. Ты прав, когда печешься о своей земле. Но разве рязанская для тебя чужая? Или там не русские люди живут? Не одни у нас боги и предки?.. Прости, что, человек не княжеского званья, с поученьем к тебе иду.

— Здесь нет князей, — напомнил Мстислав. — Сейчас мы просто люди.

— А коли так, не прогневайся на мои слова, скажу, как понял тебя. Дам, мол, какую-нито подмогу Юрию Рязанскому, а сам укреплюсь во Чернигов-граде и буду ждать. Может быть, рязанцы и сами Бату-хана измордуют. Чего же лучше, и я вроде причастен, ратников на общее дело посылал. Ну, а рухнет Рязань?.. Что ж, пожалеешь ее, конечно, но подумаешь: я цел остался. Бату-хан, глядишь, на Владимир, на Суздаль, на богатый Новгород попрет, или по нижним рекам, по степи, где корма коням вдоволь, — на Киев. А я, мол, в стороне, и сила моя со мной. Вот как ты рассудил, князь Мстислав. Хочешь казни меня, хочешь — милуй…

Мстислав Черниговский ничего не ответил. Подумал, поднялся, подошел к озеру, зачерпнул ладонью воды и плеснул на лицо. Когда он вернулся к Евпатию, то показались тому светлые капли воды на княжьей бороде слезами.

«Заплачешь, князь, — подумал Евпатий Коловрат. — Только пользы не будет. Когда льется кровь, слезы теряют цену…»

— Закончим рыбалку, — сказал князь, — и в ночь вернемся домой. Ночевать тут не останемся. Утром готовься в поход. Мои воины, тех, что я обещал князю Юрию, всегда снаряжены к битве. Бери их и ступай на Рязань. И пусть князь Юрий Рязанский известит меня о делах своих. Может быть, позже я сам подойду со своей дружиной.

— Спасибо и на том, князь Мстислав, — ответил Коловрат.

Солнце свалилось к окоему, и над озером возникла вдруг радуга. Голубой цвет в ней был не густ, а желтый ярок, и вставала радуга с восхода на закат, не по правилу вроде.

— Вишь ты, — сказал князь Мстислав, — знамение…

Он перекрестился.

— Добрая будет погода завтра. К тому и знамение, — спокойно ответил Коловрат.

— Что ж, пора и по рыбу…

Князь и Евпатий столкнули лодку и вышли к шестам. Тихо, без всплеска подходили они к затопленным кустам, князь оставлял весла, осторожно выбирал веревку, затем быстро вытаскивал куст из воды, а Коловрат, наученный князем, подводил сачок и брал рыбу, что пряталась от солнца в тени нехитрых рыбацких приспособлений…

Князь Юрий Ингваревич в ночь перед битвой на Рясском поле не ложился спать. Он понимал, что обязан отдохнуть — ведь едва невеселое солнце поздней осени встанет над русской землею, он поведет рязанские полки на коварного зверя, на Бату-хана.

Он возглавит эти полки, князь рязанский, и его рука не дрогнет, когда он прорубит кровавую просеку к шатру Бату-хана, как не дрогнул голос у князя Юрия, когда ответил он ханским послам, требовавшим десятину во всем!

— Лучше нам смертью славу вечную добыть, — сказал князь Юрий, — нежели во власти поганых быть.

Теперь ему неоткуда ждать подмоги для защиты рязанских лесов и нив. Князь Владимирский спесиво принял Олега. Красного, похвалялся, что один побьет Бату-хана, глумился над рязанцами, струсили-де, перевелись-де на поокских землях смельчаки.

Вернулся Олег Красный ко двору брата с пустыми руками.

Не дождалась Рязань и воеводы Евпатия Коловрата с помошной ратью князя Черниговского. Доселе нету от него вестей…

Пытался князь Юрий Ингваревич утолить нечестивца, злобного Бату-хана, великими дарами. Только напрасны были надежды. Потерял Юрий Ингваревич разом и сына Федора, что возглавил посольство к Бату-хану, и Невестку Евпраксию с малым внуком. Не вынесла вести черниговская княжна о смерти мужа своего Федора, злодейски зарубленного в татарском шатре, поднялась она на высокий терем, держа в руках годовалого внука Юрьева, князя Ивана Федоровича, и бросилась, прижав сына к груди, наземь..

А войска Бату-хана вступили на Рясское поле, и князь рязанский, Юрий Ингваревич вышел врагу навстречу. Завтра начнется сеча.

Горели костры. Спали возле них воины.

Зябкий въедливый ветер гулял над полем.

«Великое испытание послала нам судьба, — думал Юрий Ингваревич, — и лучше погибнуть всем в бою, чем дрогнуть перед врагом. Лучше смерть, ибо мертвые сраму не имут!»

Впереди замаячил человек, он приближался, и князь Юрий узнал брата своего, Олега Красного.

— Не спится, брат? — спросил Юрий Ингваревич.

— Не спится. Только что снарядил полк в засаду, как ты сказывал… От Куштума нету вестей?

— Нету. Договор был, что ударит он на Бату-хана с тыльной стороны. Но молчит хан Куштум…

Постояли князья, попрощались.

Ушел Олег Красный, горели костры, спали рязанцы, кричали надсадными голосами сторожевые воины, бродящие по краю становища…

Сотник Иван прибыл с малой своей дружиной еще во тьме, до утра оставалось немного.

— Беда, князь Юрий, — сказал Иван, спешиваясь и отдаляясь с князем. — Куштум убит и половцы не придут к нам на помощь.

— Что ты говоришь?!

— Хан Куштум убит, а войско, оставшись без него, дрогнуло. Люди Барчака сулят ему большую добычу, ежели оно повернет против нас.

— Кто убил Куштума?

— Не знаю. Не поймали убийцу. Ушел…

Молчал князь рязанский.

Молчал и сотник Иван. Он знал, что сегодня умрет со всеми вместе, и не было ни страха, ни сожаления, были покой и холодная ненависть к врагу.

Юрий Ингваревич подступил к Ивану и положил руку на его плечо.

— Тебе не придется биться сегодня, твоя сеча еще впереди. Собирайся в дорогу, сотник.

— Не понимаю, — сказал Иван.

— Поймешь. Слушай, — промолвил Юрий Ингваревич, — ты и твои воины не решат боя, немного вас, а татар — тьма. Скачи со своей малой дружиной в Рязань, передай всем, а вели кой княгине особливо, мой наказ готовить город к страшной осаде. Сам ты станешь по правую руку городского воеводы Клыча, коего в случае нашей смерти назначаю всей рязанской земли головой.