У меня ничего не получалось с открытыми глазами. Потому что… с открытым глазами я и не верила, что у меня получится. И узора чужого – не видела. Почти.

А вот зато в бархатной, привычной, уютной темноте – там проступают линии, узоры и сплетения, такие разные, они, кажется, даже звучат тихо – поют, как струны.

А некоторые даже льнут к рукам, как будто ласкаются… они благодарны, им стало ярче и лучше… Вот я связала две порванных нити - ох, не сразу я научилась их связывать! Да красивым, да прочным узлом, что не развяжется… и они зазвенели колокольчиком, еле слышно… А как же тут? Тут не свяжешь, тут как с тканью – тут заплата нужна, или своя нитка… как же мне быть?

Черная зияющая пустота, как полынья, как прорубь, ледяная и с острыми краями – о лед можно не на шутку порезаться. Это магический щит… которого нет. Айдесс сейчас беззащитнее ребенка. И усталость – какая же безмерная усталость! Ни одной ярко сияющей нити, разве что та, что отвечает за сердце, ровно светится… Как же напитать эти нити силой, чтобы они засветились? И как соединить разорванное вот тут? Вот если бы я была, как паук – и могла бы вытянуть нить откуда-нибудь. Из пальцев, из головы или из сердца своего! И залатать недостающее. Отдать своё, чтобы засветился узор у него… у моего любимого…

А если… если попробовать, как с легкой раной? Однажды получилось у меня – я положила ладонь на порез – кстати, у Тёра! – и долго-долго напрягалась. Он ещё жаловался, что ему стало горячо. А потом я убрала руку, а порез затянулся!

Что, если попробовать мысленно взять руками эти нити – и призвать тепло… и держать их, держать… пока силы есть.

Я застыла, как статуя. Полностью отключилась от всего происходящего… были только мои руки – и Айдесс… его покореженная, больная аура. Я не знаю, сколько прошло времени… когда я очнулась от его стона.

Вздрогнув, я открыла глаза – и встретилась с его взглядом. Он двигался! Он пытался встать… сейчас я попыталась вспомнить, что же предшествовало тому, что он застонал? Как же ему больно… боже мой…

- Не двигайся… пожалуйста! – умоляюще сказала я. – Тебе надо лежать. И отдыхать. Как ты…Айдесс?

Ну вот что я спрашиваю? Что он ответит? «Спасибо, прекрасно, чего и вам желаю?!»

И это после того, как он… как он позвал меня замуж…

Осторожно и нежно я положила руку – поверх его руки. Там, где не было раны. Только бы не сделать больно!

А потом сказала:

- Я всё время вспоминаю твой цветок. Он был такой красивый! Самый лучший цветок в моей жизни…

Айдесс Йэгге Дах Фёрэ. Голый Остров, после урагана

Голова была… была, в общем. Во всяком случае, раз болела, значит, точно была. Больше ничего определенного про нее сказать было нельзя. В ушах, казалось, наросло невиданное количество мха, нос выполнял свои обязанности с большим трудом, язык почти не ворочался и напоминал скорее старый сапог, а не язык… Глаза даже проверять не хотелось. Ну их в трюм, еще откроешь, а они тоже… не совсем глаза.

Остальное тело было вроде бы в порядке. Кажется. Во всяком случае, было ему тепло и покойно, и никто не нудел о том, что «его высочеству следует меньше расходовать угля на отопление, дабы не подавать будущим подданным пример расточительства», и что «настоящий кёорфюрст не должен быть таким неженкой и столь сильно не любить холод».

Йэг счастливо вздохнул и тут же понял, что ошибался. Насчет тела и его якобы приличного поведения. В кистях рук вспыхнула яркая, жгучая боль, и он еле подавил страдальческий стон. Память моментально и во всех красочных подробностях поведала ему о том, где и при каких обстоятельствах он свои ручки так попортил, и он снова чуть не застонал, только уже по другой причине. Олэ! Красавица Холлэ, с которой он целовался, и которой он предложение сделал так по-дурацки, а потом он ей еще цветок подарил… придурок!!! Иллюзию подарил!!! Да еще крокус, символ весны и мимолетности… и неважно, что это его любимый цветок, кто об этом знает-то… Ух, как она на него зла, наверное! Жених выискался! Еще и на поцелуй напросился… Совершенно неподобающее поведение. Наверное, она теперь не согласится стать его женой.

Эта простая мысль совершенно испортила ему настроение. Глаза открывать расхотелось окончательно – что хорошего он там увидит, скажите на милость? Обиженную и оскорбленную женщину? Или мальчишку, которого (только сейчас вспомнил Йэг) он избил до потери сознания? А ведь Олэ… госпожа Холлэ… нет, Олэ!!! она об этом еще не знает, наверное. А что будет, когда узнает? Хорошо, если она поймет его действия правильно – но это если она знает, как учат маги ветров юных своих учеников… и какие ошибки те делают, будучи предоставлены самим себе… А если не знает, и если Тёрнед не удосужился ей объяснить сам…

«Она меня возненавидит. Даже и слушать не захочет. Черт! Никогда бы не подумал, что буду оправдываться перед женщиной. Перед любимой женщиной? Да! Перед любимой. А ты не торопишься ли, а, Айдесс Йеггэ? Чуть к тебе с лаской, и уже любимой назвать готов… а?»

Айдесс горестно вздохнул, постаравшись сделать это тихонько.

С любовью его все вообще просто, в общем-то. Раз его ветру она тоже нравится, значит, и он сам ее любит. А ветру она нравится, да-да. Это его ветер, по собственной инициативе, в создании злосчастного крокуса поучаствовал. Сам бы он не осилил иллюзию, силы его и так были на пределе. А тот помог. И по щеке ее погладил, Йег заметил, как шевельнулась от движения воздуха прядь волос Холлэ.

«Наверное, пора вставать. Это трусость – что я глаза открывать не хочу. Это я просто боюсь с ней взглядом пересечься, ярость обиженной женщины увидеть боюсь. Но ведь все равно придется. Все равно – надо. У меня нет ни единого оправдания моего бездействия. Нужно вставать. В конце концов, я тут – кёорфюрст, мне следует пойти к людям и выяснить, не пострадал ли кто, кому нужна помощь и всякое такое… И – возвращаться в Линдари-доу. Там мои люди, моя Вьюга… А я тут разлегся, в тепле и неге…»

И Йег обреченно открыл глаза и попытался сесть. Глаза открылись с первого раза. Собственно, вот и все его достижение на данный момент. Сесть не вышло. К головной боли добавилось жуткое совершенно головокружение, и Айдесс упал обратно на лавку, на этот раз не удержав в себе стона.

- Не двигайся… пожалуйста! – выдохнула Холлэ, с которой он в этот момент встретился взглядами. – Тебе надо лежать. И отдыхать. Как ты…Айдесс?

Холлэ… сидит рядышком с поднятыми руками, в глазах – решимость пополам с беспокойством. Или ему кажется? И тут она заявляет:

- Я всё время вспоминаю твой цветок. Он был такой красивый! Самый лучший цветок в моей жизни…

«Холлэ! Госпожа моя! Ты не…?»

- Так ты… не сердишься на меня за этот крокус? – вот если бы он был здоров, точно бы такой глупости не спросил.

- За что?! – глаза Холлэ изумленно раскрылись, губы дрогнули. – За то, что… он растаял? Так не вечно же ему гореть… Но я не забуду его. Правда. Ведь это… ты мне подарил, - еле слышно сказала она и опустила голову. А потом тихо погладила его по плечу.

- А я думал… ты злишься. Что он… ненастоящий, - с трудом выговорил Йэг. – И что… крокус это. Но это не потому что… это просто я крокусы люблю, вот и…

«Я становлюсь косноязычным. Плохо. Кажется, когда любишь – серенады бы пел. А как до дела доходит, так сразу… через задницу все речи. Ох, госпожа моя Холлэ, ну и недотепистый тебе принц достался…»

- Обижусь, что крокус? А почему бы и не крокус? – удивилась Холлэ и произнесла застенчиво:

- Неважно… Хоть бы это был стебель камыша. Важно… что тебе хотелось этого… и тем более – раз ты их любишь! Мне крокусы тоже очень нравятся. Они какие-то… открытые, откровенные, что ли… и отважные. Готовы в снегу расти… ничто им нипочем.

Айдесс облегченно улыбнулся и успокоился. По крайней мере, она не обижена. Не оскорблена. Уже хорошо. Только вот почему она сидит рядом? Она что, укрывала его или что? не переодевала же… он, кажется, в той же одежде, что и был…