— Да… С некоторыми оговорками. — Свои слова Министр сопроводил неопределенным жестом.

«Ах вот оно что… все же есть оговорки». Конечно же, они могут излечивать Белых Медведей. Просто предпочитают этого не делать. А ведь при большом желании можно им понизить температуру тела, подавить иммунную систему…

— Она так талантлива! — воскликнула Милена. — Ведь есть же какой-то способ…

— Мы над этим подумаем, — пообещал Министр.

— Если б она присоединилась к Консенсусу, получила человеческий статус, ее допустили бы в репетиционные классы, где можно было бы заниматься…

— Разумеется, — подтвердил Министр.

«Ну давай же, давай, внуши ему», — внушала Милена, похоже сама себе.

Вид у Министра был уже утомленный.

— Конечно, если бы она присоединилась к Консенсусу, — сказал он задумчиво, — можно было бы внести соответствующие коррективы. При условии если поведение будет нормальным. И было бы непозволительно… в смысле печально… дать такому таланту погибнуть. Ладно. Мы рассмотрим данный нюанс. — Он откинулся в кресле: аудиенция окончена.

«Не двигайся с места», — велела себе Милена.

— Сделать это необходимо сегодня, — настойчиво произнесла она.

И тут ее пронизал страх; истаяла какая-то внутренняя убежденность. Она как будто приходила в себя от сна. Взгляд Министра помрачнел.

— Очень вас прошу, — сказала Милена, разом расставаясь со своей напускной уверенностью. — Она голодна. У нее нет родопсиновых клеток, она лишена возможности подпитываться солнечным светом. У нас нет денег. Если она присоединится к Консенсусу, ее можно будет устроить на какую-нибудь должность, чтобы у нее были хотя бы средства на еду, — было слышно, что голос у Милены дрожит, — иначе она уйдет! Ну пожалуйста! Можно предпринять что-то сегодня, ну хоть что-нибудь?

У Министра в уме словно всплыл некий вопрос. Он смотрел сейчас на Милену, вроде бы и не вслушиваясь в ее слова; он вглядывался непосредственно в нее.

— Я посмотрю, что можно будет сделать, — отвечал он уже без улыбки. Милену начинало трясти — крупной, изнутри бьющей дрожью. — Вы же должны сделать вот что: обговорить все с вашей подругой и подготовить ее. Мы должны удостовериться, что все это для нее приемлемо.

«Я победила, — подумала Милена, — одержала верх».

Она поднялась. Говорить уже не оставалось сил, да и в происходящее верилось с трудом. Она теперь с готовностью кивала на любое его слово.

— Вы можете снова подойти через час?

«Да, да».

Министр пожал ей руку. Выйдя из приемной в лабиринт коридоров, Милена сорвалась на бег. Дрожь не унималась. Подгибались колени, тряслись руки. Ее наполнял страх; ощущение того, что ты песчинка в этом мире. Так вот, оказывается, кто она на самом деле. «Актриса из меня, может, и никудышная, но в этом я сильна. Я могу организовывать». В глухом беззвучии коридоров Милена поняла, что всякий артист — волей-неволей еще и политик.

ОБЩЕСТВЕННЫЕ ЧИТАЛЬНЫЕ ЗАЛЫ — помещения, где эта самая общественность подвергалась Считыванию, — находились под землей, в бункерах. Бункера располагались под тем, что когда-то именовалось Министерством окружающей среды. Министерство пришлось снести, чтобы на его месте посадить лес.

Лес и был Консенсусом. Он представлял собой сад из лиловых мясистых деревьев, тянущихся кверху и питающихся солнечным светом. Мозг Консенсуса находился внизу. Сад опоясывала мраморная стена-контрфорс, на которой висела сохранившаяся от прежних веков каменная табличка с надписью: «Это Маршем-стрит, 1688 г.».

Внизу петляли лабиринты кирпичных коридоров, ветвившиеся между мясистых корней и сращений синапсов, именуемых Короной. Ниже, подобно клубням, росла мозговая плоть, на которой запечатлевались память, информация и ответные схемы. Это были оттиски детей, которых считывали в возрасте десяти лет.

Это был Консенсус Ямы, сердце Лондона. В выкрашенных белой краской коридорах из кирпича были и воздушная вентиляция, и электрическое освещение. Милена лишь дивилась на брызжущие светом лампы с их нестерпимо яркой для глаз золотисто сияющей сердцевиной. Свет восхищал ее всегда.

Помещения были полны детей, приходящих на Считывание целыми классами. Их с песнями — под гитару или гармошку — приводили Няни. Дети были наряжены в свою лучшую одежду (девочки — в полупрозрачных цветастых сари; мальчики — с продетыми сквозь ноздри ювелирными украшениями). Все организованно танцевали в ряд, помахивая в такт руками, чтобы это походило на трепещущие ветви деревьев. Особо везучие приходили с родителями, которые сидели на скамьях и смотрели на ребятишек с тихой гордостью.

Вместе с детьми танцевали люди в одинаковых белых одеждах. Ролфу заметила какая-то солидных габаритов женщина и, растаяв в улыбке, стала пробираться к ним, по-прежнему пританцовывая.

— Ты Ролфа? А меня зовут Рут, — представилась она. — Ты у нас на особом счету. Мы тебе уделим особое внимание, обещаю! — И она отвела Ролфу в сторонку. — Для начала буквально несколько вопросов.

Здоровье. Медицинская карта. Не употреблялось ли последнее время каких-либо дурманящих веществ?

Приветственным криком дружно разразился целый класс детей: они восхваляли школу своего Братства. Рут, повернувшись, сцепила перед собой ладони:

— Ах мои вы куклята, цветики вы мои! Счастье-то вокруг, счастье-то какое! Ну где еще такое увидишь! Они аж пляшут, когда сюда идут. И уходят — тоже пляшут, — взволнованно ворковала Рут, улыбаясь во весь рот. — Так, лапонька, бывали ли у тебя экстрасенсорные ощущения?

Лицо у Ролфы озадаченно вытянулось.

— Бывала ли левитация во сне, ощущения выхода из тела? Не водились ли у вас в доме полтергейсты? Что-нибудь еще в таком роде?

Ролфа в ответ лишь робко улыбнулась.

— У кого, у меня?

— Это очень даже важно, лапонька. Ты уверена? Ну тогда ладно, пойдем.

Видимо, эта женщина слишком привыкла к общению с малолетками. Затем Рут повернулась к Милене, по-прежнему лучась улыбкой.

— И ты тоже, лапка! Ты же этого никогда не видела, так что мы хотим тебе показать, насколько это все замечательно.

В груди Милены кольнула острая льдинка. «Им известно, — подумала она. — Известно, что я никогда не проходила Считывания. Это все намеренно. Они решили меня к нему не допускать».

«Тихо!» — одернула она себя и двинулась следом за Рут.

«Я полагала, что свободна. Вместо этого меня просто терпели. Не будь на то какой-то причины, меня ни за что бы не оставили в покое. Конечно, они знают, что я не проходила Считывания».

«Еще одна загадка в истории Милены».

Держа дверь распахнутой, Рут махала им рукой: сюда, входите! Милена ступила в открывшийся проход со смешанным чувством гнева и страха.

По коридору они дошли до герметично запертого люка, туго засипевшего, когда его открыли. Он обнажал вход в хлябающий коридор-гармошку из мягкой резины. В свете ультрафиолетовых ламп ткань под ногами податливо колыхалась, влажная и пахнущая дезинфектантом.

— Чтобы инфекция не попала, — пояснила Рут.

И вот они ступили в каверну из плоти.

Чуть фосфоресцирующие стены, казалось, слегка раздались, пропуская вошедших.

— Привет, малыш, — обратилась к кому-то Рут. — Пора совершить прогулку.

«Эта женщина — Терминал, — поняла Милена. — Она общается с Консенсусом, его мозгом. Он может с ней переговариваться. Она — его глаза, его уши. Вот он, этот самый Консенсус».

— Что он собой представляет? — вырвалось у Милены.

— Он-то? Он большо-ой, — с теплотой отвечала Терминал по имени Рут. — И живой. Ну давай, лапочка моя Ролфа, усаживайся где-нибудь на полу, неважно где.

«Так вот в чьем владении я нахожусь, — оторопело подумала Милена. — Вот что нами повелевает. Это Чарли. Вот он, Скользящий, создатель Ангелов. Бьющееся сердце цивилизации Милены, не виданное ею доселе».