С адвокатом я говорю обо всем, но только не о родителях. Слишком больная тема. Одна сплошная боль.

Привозят новых женщин. Большей частью это убийцы. Чаще всего они убивают собственных детей. А чем я от них отличаюсь? Я тоже убиваю ребенка своих родителей. Убиваю родителей. А это преступление из преступлений – губить человеческие души. Нам здесь можно устроить один общий суд. Показательный процесс: каким способом один человек уничтожает другого человека.

23 СЕНТЯБРЯ

Закончился первый день суда. Меня туда везли уже без наручников. Показания, полно свидетелей. Не понимаю, откуда взялось столько свидетелей. На скамье подсудимых сидит пять человек – четверо парней и я. Альфа уже по другую сторону от всего этого. Сегодня мы только давали показания. Расхождений почти никаких, так что дело, наверное, надолго не затянется.

24 СЕНТЯБРЯ

«Свидетели обвинения, свидетели защиты, прошу встать. Суд идет».

Родителей в зале нет. Это даже к лучшему. Все-таки легче. В моем деле собрано абсолютно все, вся моя биография, начиная с четырнадцати лет. Откуда им это известно?

25 СЕНТЯБРЯ

Статья 21, параграф 1: «Не считается совершившим преступление тот, кто ввиду умственного недоразвития, психического заболевания или других нарушений психических функций не мог в момент совершения преступления отдавать себе отчет в значении совершаемого или же контролировать свои действия».

Сегодня эксперты представили суду предложение о применении ко мне этой статьи. Пока что до меня это не очень доходит. Получается, что я все-таки чокнутая?

26 СЕНТЯБРЯ

Огласили приговор. Не могу поверить. Я свободна. Мне велели отправляться домой и ждать повестку на принудительное лечение. Значит, опять конец свободе.

Двоих парней тоже отправляют на принудительное лечение, но после им все равно придется отсидеть свое. Двух других – сразу за решетку, на два года.

Вернулась домой. Родители ничего не говорят. Полная тишина.

27 СЕНТЯБРЯ

Первый день свободы. А вернее, новых мучений и новых сомнений. И уж наверняка снова наркотики. Я не могу пробиться сквозь стену непонимания с родителями. Очень трудно, я уже слишком перегнула палку, сама все разрушила. Я убила нашу любовь. Наверное, я потеряла самое главное. Так что теперь уже терять больше нечего. Можно колоться дальше.

Я стала знаменитостью, потому что вышла сухая из воды. В городе мне даже бесплатно предлагают наркотики. Пока, во всяком случае.

Опять кто-то умер. В подвале нашли тело с иглой в жиле. Прекрасная наркоманская смерть. Говорят, в Кракове повесилась Данка. Наверное, у нее не хватило сил умереть нашей смертью. Сколько уже смертей было вокруг меня.

Я снова в моей комнате. Но кажется, мне не удастся тут умереть. Это было бы слишком красиво.

10 ОКТЯБРЯ

Я написала Анне про свои тюремные кошмары. Она ответила, что очень волновалась из-за моего долгого молчания. Пишет, что теперь я наконец смогу по-настоящему начать все сначала, и, когда вернусь с лечения, дома еще все может уладиться. Не понимаю, откуда в ней столько оптимизма. Но я не собираюсь ни на какое лечение, ни в какую психушку. Никогда больше не лягу в психушку. Я не верю в лечение. Я верю, что скоро умру. Я боюсь смерти, но и воля к жизни потеряна, ведь моя жизнь – это нескончаемое мучение. И не только из-за наркотиков. Это психологически невыносимо. Я не в состоянии себе помочь. Но я и не в состоянии себя убить. Неизвестно, что труднее, а что проще. Где-то тут кроется ошибка, какая-то безумная ошибка в самом моем существовании. Мне кажется, что я всем мешаю в этом мире.

16 ОКТЯБРЯ

Ездила в МОНАР. Старые знакомые ширяются, много новеньких. В Варшаве сейчас навалом «компота», готовят все, кому не лень. Приехал Котан с Анной. Анна привезла с собой подругу, которая пишет статью о МОНАРе.

Котан устроил показательную терапию. Принялся обрабатывать шестнадцатилетних, но мне кажется, с ними у него ничего не выйдет. В шестнадцать лет еще сильно тянет к наркотикам и очень хочется вкусить наркоманской жизни. В таком возрасте еще не веришь, что можно в это дело влипнуть со всеми потрохами, и в результате так быстро отправиться на тот свет. Но может быть, у Котана что-нибудь и получится. Чего не бывает в этом мире. Сначала он, как водится, двинул свою психопатическую речь. Брызгал слюной во все стороны, но потом успокоился и снова стал самим собой. Когда он ничего из себя не строит, видно, как сильно у него болит душа за наркоманов, за каждую человеческую жизнь.

Утром, вернее, не рассвете я уехала из МОНАРа. Здесь для меня нет места. В свое время я свой шанс упустила.

18 ОКТЯБРЯ

Узнала, что в июле покончил с собой Стед. Это он-то, который все твердил, что не поддастся, что нужно жить, что он будет жить, пока хватит сил, Стед, тебе не хватило сил? Почему?

Или на самом деле так тяжко жить?

Нужно излечиться от самого себя. Но как это сделать, если ты сам не веришь в собственное существование? Сознание застилает наркотический туман. Изо дня в день я брожу среди кладбища душ – таких же, как я.

20 ОКТЯБРЯ

Мажена пишет, что сильно села на иглу. У нее была кома, какое-то время она пролежала в больнице. Живет в Варшаве одна. Готовит «компот» и понемногу приторговывает. Просит, чтобы я приехала. Маженка, потерпи еще немножко, я приеду и, наверное, уже надолго. Хемингуэй написал, что человек не создан для поражения. Но Хемингуэй сам покончил с собой. Правда, он был неизлечимо болен раком. Мой рак – это морфин.

5 НОЯБРЯ

Письмо от Анны. Она пишет, что наркотики не могут мне дать особенных, глубоких и красивых переживаний. Это только сплошная мука и окончательное падение. Она просит, чтобы я не перечеркивала свою жизнь. Дурная страсть тянет за собой отчаяние, страх, отвращение к себе и ненависть к миру. Смогу ли я свернуть с этой дороги? Наверное, уже не хочу. Я бы уже не смогла нормально жить, погрязнуть в этом будничном безумии серой человеческой жизни. Люди суетятся из-за пустяков, обыденных проблем. И поэтому забывают, что в мире существует еще что-то.

11 НОЯБРЯ

Я получила повестку на лечение. Если не явлюсь сама, то они имеют право привезти меня насильно. Доставить, как вещь.

Вот и все. Я должна исчезнуть, чтобы меня не нашли. Поеду к Мажене. У родителей нет ее адреса, так что никто не узнает, где я. Там я спасусь от психушки. Надо покинуть свой дом. Родители долго терпели мое присутствие, но, кажется, они уже не хотят за меня бороться. Я ухожу отсюда. Наверное, уже не вернусь. Прощай, семейное гнездышко. Когда-то мне здесь было хорошо. Даже слишком хорошо, а иногда – чудовищно. Мы вместе переживали этот кошмар. Кошмар, который уже никогда не кончится.

26 ДЕКАБРЯ

Я живу у Мажены. Мы вместе готовим «компот». Часть приходится сбывать, чтобы были башли на жратву. Торгует Мажена, а я стараюсь не сильно показываться на людях. Милиция, наверное, меня ищет. Даже наверняка, ведь я обязана была явиться на лечение по приговору суда. Ношусь, добываю «соломку» и химикаты. С утра мы заряжаемся «герой» и дальше работаем на продажу.

Это уже деградация. Я постепенно перестаю что бы то ни было чувствовать. Становлюсь безразличной ко всему, а временами страшно агрессивной. С Маженой стало трудно общаться. Она окончательно, свихнулась на почве наркотиков. Может говорить только про это, и говорит без остановки. Для нее ничего другого не существует. Я еще пытаюсь читать, но это уже тоже с трудом получается.

2 ЯНВАРЯ 1980 ГОДА

Вколола больше, чем обычно. У наркоманов своего рода ритуал – отмечать таким способом Новый год. Настоящий наркоман в этот день не может оставаться трезвым. Но я чересчур перебрала, прямо, как новичок. Ехала в автобусе и чувствовала, что задыхаюсь. По лицу ручьями тек холодный пот, ноги подгибались, и я решила, что это конец. Вышла из автобуса, хотела добраться до какой-нибудь аптеки. Боялась свалиться прямо на улице. Ко мне бы никто даже не подошел. Так уже бывало, когда наркоман спокойненько подыхал у всех на глазах, и никого из прохожих это не колыхало. У меня была только одна мысль, как дойти до аптеки. Я чувствовала, что слабею. И тогда мне вдруг пришло в голову, что нужно глубоко дышать. Это меня спасло. Я потихоньку стала приходить в себя. Шла по улице и глубоко вдыхала воздух. Кровообращение улучшилось, и до отключки дело не дошло. Мне тогда вдруг так сильно захотелось жить, так сильно.