— Эй! — крикнул издали мужской голос. — Эй!

Лаклан попытался вытащить ключ, но тот заклинило. Крепко сколоченный седоватый мужик в забрызганном краской спортивном костюме опустил на асфальт две тяжелых сумки с продуктами и направился к Лаклану от сводчатых дверей супермаркета.

Лаклан, перетрусив, бросил ключи и побежал к своей машине. Найти ее было не трудно — серебристые полоски системы обдува на заднем стекле, кельтский флажок на антенне и наклейки с предупреждениями о том, что будет с любым, кто попытается взломать дверцу и потырить стоящие в машине мощные, черного металла колонки. Однако новое прибавление к числу характерных признаков своей тачки Лаклан заметил, лишь впопыхах открывая ее. Вдоль всей машины тянулось с водительской стороны глубоко врезанное чем-то острым в краску слово «ДРОЧИЛА».

Ворвавшись, наконец, внутрь машины, он захлопнул дверцу, врубил двигатель. И, не помедлив ни секунды, начал сдавать ее назад, с облегчением, от которого даже голова кругом пошла, увидев, что хозяин велосипеда гнаться за ним не стал и уже возвращается к своим сумкам. Не достойным, выходит, счел.

Лаклан ударил по тормозам и сидел себе, спокойно — чего теперь спешить, опасность уже миновала. Хозяин велосипеда сел на него и уехал. Лаклан постарался запомнить характерные признаки этого мужика — так, на будущее.

Через несколько минут вокруг стало включаться освещение парковки, синхронизированное с закатом солнца. За крепкой железной решеткой показались запиравшие двери супермаркета миссис Уэймот и главный босс. Главный босс наставил какой-то приборчик на сенсор сигнализации, включил ее. Потом он и миссис Уэймонт пошли к их общей машине.

Когда они укатили, Лаклан выехал задом на опустевший бетонный простор парковки. Ключи от всего лежали, брошенные, у стойки для велосипедов, — чтобы, значит, девушка смогла их забрать, если она все еще где-то здесь, следит, ожидает его следующего хода.

Смаргивая слезы, Лаклан направил свою бесценную, поуродованную машину к выезду из парковки, сознавая, что если он позволит обиде и гневу взять над ним верх, то может залететь в полный опасностей поток автомобилей, огибающий супермаркет, и потерять гораздо больше того, что уже потерял. Из зеркальца заднего вида на Лаклана смотрело его ничем не прикрашенное лицо с поблескивавшей, лезущей в глаза заячьей губой над кривыми зубами.

Поглядывая право и влево, вперед и назад, он показал миру вокруг, куда собирается ехать. А после, ударив по газам, понесся через него, оставив их всех подыхать.

— Все-таки хорошо, что мы сюда заехали, верно? — сказала Сандра Нэйлу, когда они возвращались к машине. Говорила она негромко, чтобы их не услышала женщина, из кошмарного коттеджика которой они только что вышли.

— Да уж чего лучше, — вздохнул Нэйл. — Эти их антианглийские игры — чувствуешь себя полным ублюдком, даже когда гнешь перед ними спину.

— Интересно, а женщину можно называть «ублюдком»? — Задумчиво пробормотала Сандра, когда они приблизились к «Дэво». — Ну, то есть, в уничижительном смысле?

— Почему же нет?

Ни ей, ни ему не было нужды говорить вслух о том, что стало для них очевидным, едва началось собеседование, ради которого они сюда приехали: эта последняя из имевшихся у них кандидаток на рабочее место была очередной шотландской никудышницей, пустой тратой их отнюдь не лишенного ценности времени.

Нэйл наставил на машину электронный ключ, и замки на ее дверях послушно отомкнулись. Усаживаясь, он и Сандра хорошо видели другую машину, стоявшую перед коттеджем, — испятнанную ржавчиной груду металлолома невнятного происхождения. Когда Сандра в самом начале собеседования напомнила женщине, что всякому, кто работает на гончарню «Лох-Ай», необходим собственный транспорт, та повела сигаретой в сторону своей «тачки». Она даже потребовала, чтобы ей выдавали сверх жалования деньги на бензин. А немного позже признала, что тачке ее «надо обслуживание» (Господи, ну что за безграмотный народ!) и, опять же, это тачка «Хьюги», а Хьюги сейчас «в отъезде», да и вообще, разве не лучше будет, если Сандра с Нэйлом станут привозить ей горшки сюда, а потом забирать, когда она их распишет?

Вот в этом и состояло главное затруднение, с каким сталкивался здесь любой предприниматель. Работников приходилось набирать из людей, сидевших на застойной мели самообмана: безработных с давнишним стажем, чудом уцелевших жертв нервного срыва, потерпевших крах адептов контр-культуры, алкоголиков, пристрастившихся к пособиям попрошаек, мелких торговцев наркотой… все эти сельские места были битком набиты вечными неудачниками, которые не желали вылезать из своих обветшалых коттеджей, провонявших табачным дымом, бухаловкой и детским дерьмом.

Прогревая двигатель, Нэйл заметил, что папка с акварелями (действительно приличными), которые прислала им эта женщина, так и лежит поверх приборной доски.

— Черт, — сказал он. — Может, мы…?

— Нет, не могу, — простонала Сандра. — Давай, мы их по почте отправим.

Разумеется, конверта с обратным адресом и маркой эта баба прислать и не подумала, а старания заполнить мастерские гончарни «Лох-Ай» хоть вполовину надежными работниками уже обошлись им в такие затраты, что лишние 58 пенсов большой разницы не составят.

Они выехали на деревенский тракт, в унисон дергаясь всякий раз, как подвеска «Дэво» отзывалась дребезгом на очередную колдобину. Между двумя полосами искрошенного бетона тянулась бороздка травы, разросшейся так густо, что она хлестала по раме, скребла ее. В награду за все труды, потраченные ими, чтобы раздобыть еще одну пару работников, которые, восседая в уютной мастерской, переносили бы на горшки и чашки изысканные рисунки Сандры, — зарабатывая при этом более чем разумные 3,75 фунта в час, — они вполне могли получить теперь проколотую шину.

По счастью, до покрытой битумом дороги им удалось добраться в целости и сохранности. Дальнейший путь отсюда до их дома в Лоундху будет ровным, приятным, пролегающим через дремотные пахотные земли и леса, отливающие в вечернем солнце золотом и изумрудами.

— Не стоило нам увольнять ту блондиночку — Алисон, — сказал Нэйл, надевая темные очки. — Она была из них самой талантливой. Да и надежной тоже.

— Ну еще бы, — отозвалась Сандра, вглядываясь в свое отраженное противосолнечным козырьком лицо и поправляя челку. — К тому же, и тебе пришлась по вкусу.

Сандра хмурилась, перебрасывая с места на место непокорную прядь: прядь пропиталась потом, и чем пуще старалась Сандра ее распушить, тем более жиденький вид она обретала. Сандра заметила, что большие карие глаза ее налились, пусть и совсем немного, кровью, что кожа вокруг них пошла тонкими морщинками. Впрочем, для своих сорока восьми выглядела она более чем пристойно, — если совсем уж честно, куда лучше, чем он, — святое правило ее: никогда не посещать парикмахера, работающего севернее Эдинбурга, себя по-прежнему оправдывало.

— При чем тут по вкусу, не по вкусу, — ответил, прибавляя скорость, Нэйл. — Главное, у нее не было обычных для здешней публики недостатков.

— А, интересно было бы узнать, каких, — сердито осведомилась Сандра. — Не тех ли, которые — Осторожней!

Пронзительный вскрик заставил его попристальнее вглядеться в дорогу, но было уже поздно. Какая-то серая тень метнулась перед машиной и исчезла под колесами, машину тошнотворно тряхнуло, — рессоры смягчили удар резины и стали о плоть и кости. Сандра, резко повернувшись, увидела животное, прыгнувшее в придорожные кусты, а там, отчаянно извиваясь, протиснувшееся сквозь колючую проволоку ограждающего поле забора.

Нэйл затормозил, остановил машину как можно ближе к обочине.

— Ей крышка, как пить дать, — уведомил он Сандру, рывком открывшую дверцу и выскочившую наружу.

— Она еще бегает, — через плечо ответила Сандра.

Нэйл вылез из машины, подошел к Сандре, щурясь под яростным солнцем, вглядываясь в силуэт животного, окруженный ореолом распушенной ветром серовато-медовой шерсти.