— Ты мужчина сильный, и тебе со мной справиться — раз плюнуть. Только вот мало чести.

Вечер прошел в гробовом молчании. От ужина я хотела отказаться, но Павел опять начал злиться. Я мудро решила не раздражать его по пустякам, даже предложила приготовить что-нибудь. Он отказался, поджарил картошки с грибами для меня, а себе кусок курицы. К ужину он достал бутылку немецкого белого вина.

— Знаю я, помню еще. Ты любишь коньяк и грузинское сухое красное. Но, во-первых, наша встреча была незапланированной, поэтому коньяком я не запасся. Во-вторых, Грузия уже который год чудит, выделку вин почти совсем забросила, а то, что продается в магазинах, сплошь подделки.

— Извинения приняты.

Павел улыбнулся, хотел что-то сказать, но махнул рукой. Он выпил водки, я — вина. Разговорчивее мы не стали. Потом Павел сварил кофе, причем по какому-то особому рецепту: долго колдовал. Я хотела напомнить, что не пью кофе на ночь, но передумала.

Самое удивительное, что очень скоро я захотела спать. Объявив об этом Павлу, я сразу же решительно расставила все по местам, сообщив, что мы ляжем в разных комнатах. Услышав заявление, Павел засмеялся:

— А если я не соглашусь? Ведь хозяин здесь я, а ты даже не гостья, а пленница.

— Я ничего не могу противопоставить твоей силе, у меня нет никакого оружия. Но хочу, чтобы ты знал — ты мне омерзителен!

Я зевнула и, не дожидаясь его реакции, повернулась и вышла. О спальне на втором этаже я уже знала, поэтому сразу же направилась туда. Подперла дверь стулом, не бог весть какая защита, но ничего другого под рукой не было.

Павел меня не преследовал. Глаза у меня буквально слипались. То ли это была нервная реакция, то ли он что-то подсыпал в кофе, но я даже раздеться толком не смогла.

Утром долго не могла понять, где нахожусь. Какая-то незнакомая комната и постель, сплю я почему-то в белье и колготках, что такое? Память возвращалась очень медленно, мозг работал вяло. Наконец я все вспомнила. С трудом встала, собрала разбросанные как попало свои вещи, оделась. Руки едва шевелились, да и вообще я была как осенняя муха. Внезапно раздался резкий стук в дверь, и голос Павла велел мне немедленно спуститься. Пришлось идти на кухню, впрочем, там довольно аппетитно пахло. Усевшись за стол, я немедленно предалась размышлению: до чего же человек подлец, и, в частности, я. С ума схожу от беспокойства за Володю, но аппетита, однако, не теряю. Я облокотилась о стол и положила голову на руку.

— О чем закручинилась? — спросил Павел, ставя передо мной тарелку сырных тостов.

— О том, куда ты подсыпал мне отраву: в кофе или в вино?

Он весело рассмеялся:

— Что, голова ватная? Ничего, после кофе полегчает.

— Кофе? Наверное, опять с отравой?

— У тебя прямо-таки навязчивые идеи. Обычное снотворное; я же сказал, что тебе ничего не угрожает. Простая мера предосторожности. И потом, разве тебе есть на что обижаться? Ты сладко спала двенадцать часов подряд.

Я посмотрела на часы: без четверти одиннадцать! Судя по всему, Павел давно позавтракал. После двух чашек довольно крепкого кофе мне стало значительно лучше, паутина в голове растаяла, движения обрели привычную уверенность. Я решила опять позвонить. У Володи по-прежнему никто не отвечал, и я позвонила Наталье Николаевне. По первому номеру тоже никто не отвечал, а вот по второму трубку сняли, но Натальи Николаевны на месте не оказалось. Это была явно какая-то контора, и я поинтересовалась, когда ее можно будет застать. От ответа у меня подкосились ноги.

— Точно сказать не можем. Видите ли, у нее умер близкий друг…

Дама еще что-то говорила, но я уже не слушала, выпустив трубку из рук. Машинально села, мне хотелось немедленно умереть. В голове беспрестанно вертелась только последняя фраза — умер близкий друг, у нее умер близкий друг. Наверное, я повторяла это вслух, потому что откуда-то издалека, почти с другой планеты, донесся голос Павла:

— Мало ли у человека друзей?

«Он что, утешает меня?» — мелькнула в голове мысль и пропала. Следующие два-три часа я не помню, полный провал, хотя ощущения, что я теряла сознание, не было. Пришла в себя почему-то на полу, я лежала на боку, поджав ноги, в позе эмбриона. Почувствовала, как затекли ноги и спина, но распрямляться не хотелось, в этой позе было легче. Наконец я села на полу и обвела глазами комнату. Павел сидел на диване. Встретившись со мной взглядом, он с каким-то демонстративным отвращением отвернулся, вид при этом у него был обиженный. Я встала, ноги держали плохо, пошатываясь, словно пьяная, я потащилась на кухню и принялась шарить по шкафам, выбрасывая все на пол. Но того, что мне так было необходимо, не попадалось. На шум, который я устроила, прибежал Павел, с трудом оттащил меня от шкафа и стал сильно трясти:

— Что ты ищешь, ненормальная?

— Дай мне, где это у тебя? Дай!

Внезапно Павел решил сменить тактику, пригладил мне волосы, провел рукой по щеке:

— Скажи, что ты хочешь? Я дам тебе, только скажи.

— Где отрава?

— Снотворное? — Он облегченно вздохнул. — Подожди, сейчас найду, ты все тут раскидала.

— Не нужно мне твое снотворное, сам пей! Яд где? Или пистолет? Есть у тебя пистолет? Какой же ты бандит без пистолета?!

Он опять встряхнул меня, а потом несколько минут что-то втолковывал, крепко, до боли сжимая мои предплечья. Я тупо слушала, но почему-то не поняла ни слова. Я стала вырываться, но он не отпускал, и тогда я завыла! Сама не знаю, как это у меня получилось, но получилось громко и хорошо. Только Павлу не понравилось, он вздрогнул, отпустил меня и тут же влепил мне пощечину, одну, другую. Было так больно, что я заплакала навзрыд. Этот злыдень обрадовался и сказал:

— Наконец-то!

Меня это обидело, и я стала плакать еще сильнее, потому что хотелось умереть, а у меня не получалось. Стоять было невыносимо, и я сползла по холодильнику на пол, где опять попробовала свернуться калачиком, но на этот раз у меня не получилось. Павел взял меня на руки и куда-то понес. Я обрадовалась, что теперь он меня точно убьет. Но убивать он меня не стал, а внес в комнату и положил на диван. Тут появилась какая-то женщина и стала что-то громко у него спрашивать, Павел отвечал, но я уже совсем ничего не понимала. Вскоре я осталась одна, совсем одна, только я и тишина. Я лежала очень долго: день, неделю, год. Века проходили один за другим, а я все лежала. Я была мертвая, а потому бессмертная, ведь умереть могут только живые, а я была мертвой и холодной, потому что умер Володя — солнце моей жизни, а без него мне оставалось только бессмертие: холодное, пустое и бессмысленное.

Рядом со мной зазвучали голоса, я подняла глаза: около меня стояли мужчина и женщина. Про мужчину я знала, что мы знакомы, но не помнила ни кто он, ни как его зовут, но почему-то он мне был неприятен. Женщину я видела впервые. Она заговорила:

— Ты уверен, что она не сошла с ума? У нее взгляд совершенно бессмысленный. Слушай, а что, если дать ей водки? Точно, Павел, налей ей целый стакан и заставь все выпить, если она не тронулась, это поможет.

Слова были знакомые, но смысла их я не понимала, однако мне нравилось, как она говорит и хлопочет возле меня. Помогла мне сесть, подложила под спину подушку. Я хотела ей сказать, что все бесполезно, Володя умер и все уже ни к чему, но побоялась, что она огорчится, а мне этого совсем не хотелось, она была такая красивая. Вдруг мужчина протянул мне полный стакан с водой, но я не хотела пить и отвернулась. Он начал что-то громко говорить, кажется, сердился на меня. Но красавица не позволила ему ругаться, она взяла у него из рук стакан и поднесла его к моему рту. Я видела, что она так и не поняла, что я мертвая, и сказала ей об этом, хотя опять испугалась, что ее это огорчит. Но она совсем не огорчилась, только тряхнула головой и сказала мне: «Да, да», — опять протянула стакан, и, чтобы не рассердить ее, я выпила. Вода была холодная и невкусная.

Потом я опять лежала на диване, и время опять летело надо мной, но теперь это было еще более неприятно. Вскоре вернулась женщина и остановила время. Я захотела поблагодарить ее за это, с трудом вспомнила нужное слово и очень этому обрадовалась: