Иным людям, чтобы ощущать себя счастливыми, нужны роскошные дома, дорогие одежды, обильные пиры, шумная слава, восхваления льстецов, некоторым — власть, которая дает все: и роскошные дома, и дорогие одежды, и обильные пиры, и восхваления льстецов, и шумную славу. Кампанелла счастлив тем, что у него не отбирают пера и бумаги, вечером дают светильник, не препятствуют писать. А уж если друзьям удается добиться свидания с ним — это радость безмерная!
Разрешение было однажды дано дель Туфо-младшему, Джованни Джеронимо. Дель Туфо вошел в Кастель Нуово с письменным дозволением важного лица и все-таки не смог преодолеть внутренней дрожи, когда перед ним отворились и со скрипом затворились ворота тюрьмы. Представилось вдруг, что ворота закрываются за ним навсегда. По двору, воркуя, ходят голуби, скачут воробьи. На дворе играют замурзанные дети. Но каждый шаг по этому не раз залитому кровью двору труден.
Джованни едва поверил, что перед ним Кампанелла. Казалось, они последний раз виделись не несколько лет назад, а десятилетия. Его встретил глубокий старик. Движения Кампанеллы затруднены и, по-видимому, причиняют ему страдания. На изрезанном морщинами лице резко выступили скулы. Страшный плуг вспахал эту плоть! Кампанелла сильно сутулился и казался еще коренастее, чем прежде. Тонзура его давно заросла, черные волосы поредели и поседели. Не изменились только глаза — огненно-черные. Они приковывают к себе взгляд собеседника, завораживают — недаром их побаивались суеверные люди. И голос остался прежний — сильный, глубокий голос оратора, проповедника, учителя, созданный для того, чтобы убеждать.
Дель Туфо спросил, какие у Кампанеллы надежды. Тот отмахнулся. Какие надежды! А вот желания есть — он хочет получить книги, он хочет передать на волю свои рукописи. Джованни обещал доставать книги, поколебавшись, согласился вынести сочинения Кампанеллы и позаботиться об их судьбе. Начать надо с того, которое покажется наименее опасным, если попадет в чужие руки. Кампанелла усмехнулся: ересь можно найти в каждом его сочинении. Если дель Туфо опасается, он не станет подвергать его тревогам и риску. Он был несправедлив к молодому другу. Тот твердо решил помочь Кампанелле всем, что в его силах, а если поколебался, то кто не поколебался бы на его месте? Рукопись была вынесена благополучно — недаром фамилия дель Туфо принадлежала к самым чтимым в Неаполе. Джованни еще не раз посещал Кампанеллу.
За стенами тюремного замка стали известны новые стихи узника, доставленные на волю дель Туфо. У Кампанеллы была пора, когда после полупризнаний, вырванных прежними пытками, он написал немало мрачных строк. Он горько каялся в этой своей слабости, писал, что оказался недостойным своего пророческого предначертания, у него даже один раз вырвался вздох: «Бедный Кампанелла!» Теперь, когда он прошел через бесконечные месяцы игры в безумие, когда он выдержал сорок часов «Вельи» — самоуважение вернулось к нему. Джованни Джеронимо дель Туфо поразился тем, какая гордость и какая воля звучали в новых стихах Кампанеллы. Он писал, что, побывав в преисподней — в пыточном застенке, поправ самоё смерть, он видит, что в его судьбе осуществилось то, во что он верил. Муки, которые он претерпел, подтверждают его высокое предназначение. Он освободился от ада телесных мук, однако бездействие в темнице тоже мука. Достаточно ли одной мудрости, чтобы изменить мир? Нет! Для этого нужна сила. Если ты снова придешь в мир, Господь, восклицает Кампанелла, приходи вооруженным! А сам он, пророк, посланный Богом, в темнице не может достать оружия. Его оружие — мысль!
Иногда им овладевают усталость, сомнения, горечь, боль. Тогда он снова осуждает мир, где выживает лишь тот, кто притворяется глупцом, где мудрость надо таить за плотно закрытыми дверьми, а на людях рукоплескать безумным речам и делам.
Тяжело было сообщать Кампанелле известие, которое однажды принес дель Туфо, но промолчать нельзя. В Риме Конгрегация Индекса готовит окончательный запрет всех сочинений Кампанеллы. Печатных и рукописных. Тех, что уже написаны. И тех, которые он еще собирается написать. Дело за последними формальностями. Сочинения Кампанеллы попадут в один список вместе с трудами несчастного Джордано Бруно. Это имя посетитель произнес, невольно понизив голос.
— Оказаться в одном списке с Бруно — великая честь! — проговорил Кампанелла и улыбнулся. Дель Туфо вздрогнул — невероятной была улыбка на этом лице. Казалось, она пришла на него с другого лица, из другой жизни.
Странной была эта пора в судьбе осужденного. В ней все то и дело менялось, как в природе в пору самой переменчивой погоды. Кампанелле то делали поблажки, то лишали их, например, запрещали писать, держали то в общей камере, то в одиночке, свидания то позволяли, то отменяли. Заранее предугадать эти перемены невозможно, но они позволяют судить о том, что происходит за стенами Кастель Нуово. Идет дипломатическая игра между Римом и Мадридом, веют едва уловимые веяния при дворе вице-короля, доносятся слухи о том, что Кампанелле собираются устроить побег, или о том, что его имя вызвало интерес за пределами Италии. И все это отражается на его положении, определяет, как его накормят, сколько масла дадут для светильника, спать ему на постели или валяться на полу, станут пинать его надзиратели, выполняя приказание: «С ним впредь построже», или не станут. Он — малая песчинка между могучими колесами. Колеса эти хотели смолоть его в пыль. Не смогли. Не смогли! И теперь эта стойкая песчинка при каждом новом повороте государственных и церковных колес напоминала о себе, а они отвечали, то усиливая давление на песчинку, то пытаясь сделать нечувствительной эту помеху смазкой поблажек. Не давал Кампанелла забыть о себе, никак не давал!
Однажды в Кастель Нуово появились новые арестанты — богатые чужеземцы, судя по платью. Они плохо говорили по-итальянски и не могли взять в толк, почему очутились в тюрьме. История была действительно необычная! По Неаполитанскому королевству инкогнито, но со свитой, путешествовал князь из Германии — Иоганн фон Нассау. Соглядатаи заподозрили в иностранцах врагов испанской короны. Немцев схватили и отправили в Кастель Нуово. Появление новых соседей — это была пора послаблений, когда Кампанеллу перевели в общую камеру, — да еще таких необычных, — событие! Особенно если новички люди много путешествовавшие, много повидавшие.
Кампанеллу издавна интересуют немецкие дела. Дела сии столь запутанны, что, пытаясь их изложить, новые знакомцы весьма в том затрудняются, то и дело начинают спорить между собой. По ожесточенности споров видно, какое разномыслие царит у них на родине. Кампанелла делает вывод, подтверждающий его прежние предположения: множество мелких государств, свои правители, свои законы, свои суды и налоги в каждом — бедствие для нации. Изумленные немцы выслушивают блистательную лекцию о едином всемирном государстве, управляемом по законам разума. В свите Иоганна фон Нассау были люди весьма образованные. Им представляется — они не в тюрьме, а на форуме, где к ним держит речь великий государственный муж и пламенный оратор, неизвестно почему одетый в тюремное рванье.
Отвлекшись от высоких государственных проблем, Кампанелла просветил новых соседей относительно порядков в тюрьме. Не зная их, останешься голодным, окажешься на худшем месте в камере или, чего доброго, попадешь в беду, разговорившись с тем, с кем говорить не следует. От него они узнали, какого надзирателя остерегаться, а какой безобиден, его можно попросить об услуге, поблестев монеткой. Он подсказал новым соседям, как подать весть князю Иоганну фон Нассау, в ком тюремщики почуяли знатного господина и поместили в покоях для важных господ, временно попавших в беду. Сколько и каких наук мог преподать им Кампанелла, а пришлось обучать тюремной… Вечером, располагающим к откровенности, Кампанелла потряс их своей историей. С ужасом и содроганием слушали они его рассказ о пытках, но оторваться от этого повествования не могли.
В таком неожиданном обществе Кампанелла провел несколько дней. Среди новых знакомцев оказались разные люди. Одних привлекли его пророчества о переменах в мире, других — жившее в тюрьме убеждение, что Кампанелла владеет черной магией. Третьим — среди них был человек молодой и восторженный, Христофор Пфлуг — было просто жаль Кампанеллу.