Несмотря на обилие гостей, в доме Тотикоевых не было тесно, потому что добрая половина мужчин семьи почти круглый год находилась в горах. Овец у Асланбека за тысячу, за ними надо присматривать, на зиму заготавливать сено, да земли сколько обработать. Со стороны до позапрошлого года никого не нанимали. Все делалось руками домочадцев. Порой те, кто бегал за овцами по горам, по полгода не бывали в ауле. Лишь зимой выдавались редкие дни, когда можно было за одним столом увидеть всех мужчин — женщинам адат не разрешал садиться рядом.

Трапеза в такие дни выглядела величественно. Асланбек входил в гостиную, когда вся мужская половина семьи бывала уже за столом. Увидев на пороге старшего фамилии, все, начиная с сорокасемилетнего Батырбека и кончая пятилетним правнуком Акимом, вскакивали с мест. Асланбек не спеша, торжественно шествовал к столу, усаживался и окидывал взглядом свое многочисленное потомство. Имена малышей он часто путал.

Из чайника в рог наливали араку и подносили Асланбеку. Женщины подавали пироги и чаши с огромными кусками мяса. Старший поднимал рог и произносил тост, после чего передавал его самому младшему за столом — пятилетнему Акиму, которому следовало пригубить горькую жидкость и надкусить пирог, что он и делал: первое — со страдальческой гримасой, а второе — поспешно и охотно, и тут же возвращал рог, казавшийся в его тонких руках еще огромнее. И начиналась трапеза.

Когда Асланбек с Дзамболатом Гагаевым появились на пороге, женщины сразу побежали в кладовую. В доме Тотикоевых каждый знал, что ему полагалось делать. Раз гости, значит, нужно испечь пироги трех видов, а пока все это будет готово, необходимо накрыть маленький треножный столик-фынг: поставить оставшееся после завтрака холодное мясо, нарезанный осетинский овечий сыр, кувшин пива. И пока гость мыл руки, фынг был уже накрыт...

Гагаева посадили среди стариков, которые намного превосходили его по возрасту. Этим жестом аульчане подчеркнули свое уважение к нему. Его часто упоминали в своих тостах, ему подкладывали лучшие куски мяса, к нему обращались со словами привета, — и он понимал: присматриваются, еще не приняли в свой круг. Гость постоянно был в напряжении, не забывая о том, что от того, какое он произведет сегодня впечатление на стариков, зависит, захотят ли они видеть его своим соседом. И он следил за тем, чтобы не сказать лишнего слова, чтобы не опьянеть от выпитых при каждом произносимом тосте стаканов. За столом непросто угодить всем. Гагаев вел себя солидно, с чувством собственного достоинства, и в то же время был внимателен и вежлив со всеми.

Присматриваясь к соседям, Дзамболат старался по их обращению друг с другом определить, кто какой вес занимает в ауле. И убедился, что Асланбек пользуется безграничным доверием. Всегда будет так, как скажет старейший житель аула.

... Утомленного дорогой и пиршеством Дзамболата отвели в предназначенную ему комнату, где вместо традиционных деревянных нар стояла железная кровать. О сыновьях Дзамболат не беспокоился. Их не было за столом кувда, сыновьям нечего делать там, где сидит отец, но он знал, что все они накормлены и уложены спать. Наверняка не забыли и о его жене Хадизат...

Сон не шел. От выпитого кружилась голова. Дзамболат выглянул в окно. Уже рассветало. Во дворе находились брички, бидарка, несколько арб, среди которых он узнал и свои... «Ребят, видно, устроили в нижней комнате», — решил он. Тяжелые мысли беспокоили Дзамболата. Он понимал, что теплый прием, оказанный ему в ауле, — не что иное, как обязательный ритуал гостеприимства, который может быть лучше или хуже, но будет соблюден. Приветливость, с которой их встретили здесь, еще не является гарантией, что просьбу их удовлетворят. За столом одно, а на нихасе все может оказаться иначе.

Дзамболат мысленно поставил себя на место Асланбека, Хамата, Иналыка, Дахцыко и постарался представить себе, что бы он ответил, если бы к нему обратились с подобной просьбой и от него зависело решение вопроса. И с содроганием признался, что не всякому придется по душе приезд незнакомцев.

Надо понравиться аульчанам. Нельзя, чтобы в эти дни кто-нибудь из детей совершил оплошность. Надо еще раз предупредить сыновей, чтобы последили за собой и друг за другом. Каждое неудачное слово, каждый жест могут оттолкнуть и настроить против них. Нет, надо быть настороже, лишнего не пить, не болтать. А сейчас спать, спать...

***

... Утром за завтраком Асланбек вскользь, будто внезапно вспомнив, отдал поручение:

— Таймураз, не забудь, мельницу надо привести в порядок, — и пояснил Дзамболату: — Последний паводок повредил сваи и сдвинул их с места, вот-вот жернова рухнут...

Дзамболат уловил, что старец неспроста при гостях завел этот разговор, наверняка желает проверить, на что способны пришельцы. И он тут же отозвался:

— Таймураз, тебе помогут мои сыновья, — и кивнул Мурату и Газаку. — Займитесь делом...

***

... Это с виду кажется, что в постоянной борьбе солнца и ледников, заполонивших вершины каменных великанов, побеждает светило, ведь лед летом тает, наполняя водой речки и превращая их в бурные потоки. Но даже в самую жаркую пору окуни в них солнце, и оно содрогнется от холода: так противится пламени лед.

Дрожа от озноба, парни выскочили на берег и торопливо накинули на себя бешметы. Заглядывай солнечные лучи сюда, в теснину ущелья, — горцы быстрее бы согрелись. Мурат, Таймураз и Газак, зная, что находятся под пристальным наблюдением аульчан, снова и снова упрямо лезли в студеную воду. Шутками подбадривая друг друга, скользя босыми ногами по гладким камням, сбиваемые ярым натиском реки, джигиты работали в теснине, где река, суживаясь, неслась с особой быстротой; парни воздвигали каменные сваи, на которые ляжет помост мельницы. Огорчало их то, что жернова от многолетней работы стали ноздреватыми. Помол, конечно, будет покрупнее, но и из такой муки пироги получаются что надо...

— Так не согреться! — вскочил на ноги Газак и коршуном навалился на Таймураза. — Покажи свою сноровку, Тотикоев!

Он был ловок и быстр, умел делать подсечки и подножки, и Таймуразу стоило немалых усилий выстоять и не лечь на лопатки. Начав борьбу в шутку, они разгорячились, точно призом была лошадь с кабардинским седлом.

— Не хватит ли? — попытался угомонить их Мурат. — С нихаса все видно...

Но теперь Таймураз разошелся не на шутку и пристал к Мурату:

— Тебе не выстоять против меня. На что угодно спорим!

— Спорь, Мурат, — тяжело дыша, подзадоривал их Газак. — На коня спорь. Лошади у Тотикоевых не ахти какие, но для работы сгодятся.

— Этого не будет, — засмеялся Таймураз. — Давай сойдемся, Мурат. Вставай, не трусь...

Мурат молча смотрел на несущиеся мимо них воды реки.

— Ты ему такие слова не говори, — обрезал Тотикоева Газак. — Гагаевых никто и никогда не мог упрекнуть в трусости. А Мурат в двенадцать лет поднял топор на абреков. Не веришь?

Таймураз поправил черкеску, подсел к Мурату:

— Расскажи, как было...

— А-а, давно было, — отмахнулся Мурат.

— Но было же! И мне интересно знать, — настаивал Таймураз.

— Его не проси, — произнес Газак. — Это Хамата не удержишь, а Мурата не растормошишь. Я расскажу, как работу закончим... — Вернувшись во двор, Газак продолжил: — Раньше многие из Цамада отправлялись в Мизур обрабатывать земли алдаров — хорошее подспорье было семьям. Выезжали на заре — возвращались затемно...

Мурат вспомнил ту ночь, когда арбы со спешащими на отдых батраками вытянулись по узкой горной дороге. Измученные тяжким трудом люди полулежали на них. Лошади шли хорошо, чуя близкий отдых... Последней арбой правил Мурат. Слушая незамысловатую песню, которую выводили горцы, он дремал. И вдруг раздался выстрел. Один, второй и тут же третий... Умолкла песня, горцы настороженно приподнялись... Из зарослей вынырнули всадники с закрытыми башлыками лицами. Абреки! Наставив винтовки в грудь горцам — беззащитным, полулежащим на соломе, наваленной на арбах, они приказали распрягать лошадей. Никто не посмел протестовать. Сами и распрягали лошадей, отдавая свое единственное богатство.