Огонек светился в небольшой лачужке, которую домиком и назвать-то не получалось. Только когда приблизились почти вплотную, стало понятно, для чего она предназначена – пожилая сгорбленная женщина в свете висящего под самым потолком фонаря собиралась печь лепешки.

Каменная печь, исходящая даже не теплом, а жаром, и запах хлеба.

Сразу же захотелось есть, от этого аромата пришлось несколько раз сглотнуть слюну, но подкрасться незаметно не получилось – женщина повернулась и посмотрела в упор на Максима. Тот от неожиданности на секунду растерялся, так и замерев на полусогнутых ногах. А испещренная морщинами старуха уже открыла рот, чтобы закричать.

И тут же закрыла его, посмотрев за спины парней. Именно туда, где из густой тени показался Тимофей. Мальчишка тоже ничего не сказал, молча остановившись рядом с женщиной. Она неодобрительно поджала сухие губы, отчего выдающийся вперед подбородок и седые брови сделали её похожей на Бабу-Ягу, и мотнула головой, повязанной темно-зеленым платком, показав куда-то влево.

А потом снова отвернулась к печи, перестав обращать внимание на стоящих совсем рядом парней. И даже снова начала потихоньку мурлыкать себе под нос какой-то заунывно-монотонный мотив, от которого мороз по коже пробирал – слишком уж похоже на заупокойную.

- Идемте, - Тимофей не столько сказал, сколько проартикулировал губами и тоже кивнул в ту же сторону, куда чуть раньше направляла старуха.

Верить этой карге было слишком уж неосмотрительно, но выбора все равно не оставалось, не нужно и переглядываться, чтобы понять – не смогут ни Сашка, ни Макс тронуть бабку. Про убить никто не говорит, просто оглушить, и то рука не поднимется… Слабаки.

Никто из них так и не понял, откуда они появились.

Ведь уже почти вышли в лес, последние дома остались в нескольких десятках метров позади, скрытые за сомкнувшейся стеной кустов. Тут темнота была особенно концентрированной, словно кто-то от души плеснул в воздух чернил. Разве что только движение и угадывалось, только вблизи и очень смутно.

Ещё секунду назад рядом никого не было, а теперь в спину уперлось дуло оружейного ствола, и на русском с сильным акцентом кто-то сказал:

- Стой.

Сашка послушно замер, чувствуя, как изнутри поднимается не просто горячая, а обжигающая волна. Злости и ненависти. С примесью, чего скрывать, страха. Не потому что снова попадут в плен, он достаточно понимал ситуацию, чтобы не строить иллюзий. Потому что придется выполнить данное Тимофею обещание. А сделать этого не сможет, как не смог и причинить зло той старухе. Да, он уже убивал, но то врага, которого видишь в прицеле, но вот так пацаненка, который тебе поверил…

Чернышов и сам себя удивил такой прытью, когда мгновенно развернулся и кинулся на стоящего позади него мужика. Да и Тимофей не подвел – мальчишку сразу просто не заметили, и вместо того, чтобы убежать или просто не вмешиваться, он бросился вниз, подбивая под коленки, отчего они втроем рухнули на ледяную мокрую землю, едва ли не чавкнувшую от принятия такого веса.

Наверное, им повезло – падая, Сашка как-то умудрился оказаться сверху, зажимая лицо боевика грязным рукавом своей куртки, не дав сразу крикнуть. Да и, скорее всего, немного оглушил, раз автомат выпал из рук. Вот только противник был в гораздо лучшем состоянии, и не прошло и нескольких секунд, как уже Чернышова вжимали спиной в грязь, просачивающуюся сквозь одежду. Конечно, на это было плевать. Как и на тихую возню рядом – Максим тоже не собирался сдаваться без боя.

Самое главное, не дать закричать и предупредить своих, это как раз понятно. Потому Сашка и сжал руки на шее боевика, стараясь не замечать ни боли, ни усталости, ни уже плывущих перед глазами ярких кругов.

Остались только инстинкты зверя.

Выжить любой ценой, хоть зубами горло рвать.

Наверное, если бы представилась возможность, так бы и сделал, но чего нет, того нет, поэтому только сильнее стискивал ладони, пальцами впиваясь в теплую кожу, чувствуя, как по рукам потекла кровь. Его ли или чужая – какая разница. Зверю все равно.

Мужик захрипел, пытаясь вывернуться из Сашкиной хватки, но тем самым только помог – правая ладонь Чернышова как-то очень уж удачно оказалась под подбородком врага, осталось только немного помочь себе другой…

Под ладонями тихо хрустнуло, и мгновенно отяжелевшее тело навалилось на парня, все ещё продолжающего гнуть и корежить, хоть и теплый, но уже труп.

- Эх, утихни, - тихий шепот Макса, раздавшийся совсем рядом, немного разогнал туман бешеной ярости, и Сашка попытался оттолкнуть мертвеца. Не сразу, но это получилось, и Чернышов с трудом приподнялся, садясь и очумело осматриваясь.

Все та же ночь, тишина.

Да и вообще прошло, от силы, пару минут, с чего бы всему поменяться… Но ощущения были такими, как будто несколько часов провел, елозя по скользкой земле.

- Где пацан? – собственный голос показался странным, словно чужим. Наверное, и его немного придушили, просто сразу не заметил, в такой-то горячке. Но сип получился знатный.

- Я тут.

Тимофей оказался под соседним кустом, сбившийся в комок и только испуганно блестящий глазами. Но когда Сашка протянул ему руку, не отдернулся, разве что чуть втянул голову в плечи.

- Спасибо, что помог.

- Потом поцелуетесь, надо тикать, - Макс, ухватив Чернышова за воротник куртки, помог подняться. – Если успели позвать, нам трындец. Если нет – будет, как только увидят, что нас нет. И их.

Он кивнул туда, где неподвижно лежало тело одного из боевиков. А потом чуть правее. Значит, не почудилось, и Максу тоже досталось.

Дорога через ночной лес запомнилась смутно.

Разве что хлещущие по лицу мокрые ветки, с которых за шиворот тут же выливается ледяная вода. Хотя именно благодаря такому «душу», Сашка ещё держался на ногах, не теряя сознание.

Сушняк и корни, заставляющие спотыкаться через шаг.

Гудящая в висках и затылке боль, иногда становящаяся настолько сильной, что тошнота подступала к горлу, и больше всего хотелось сунуть башку в прорубь, чтобы холод снял постоянно сжимающийся огненный обруч.

Жар, волнами накатывающий и так же внезапно отступающий. Совершенно бесконтрольно, после которого тело оказывалось покрыто испариной, тут же выстывающей на холоде. Дальше начинался озноб, от которого Сашка трясся крупной дрожью, но, сжимая зубы, терпел. Потому что он мужик, а не дитё и не баба, чтобы хныкать. И если он упадет, то силы встать уже вряд ли найдет. А Макс же придурок, ему хватит ума попытаться тащить на себе. Так их и порешат.

Зато почему-то очень отчетливо запомнилось прерывистое дыхание Тимофея, который сначала сопел Сашке в затылок, стараясь ни на шаг не отстать, идти след в след. Потом он догнал Чернышова и вцепился рукав его куртки. Легкости и скорости движения это ни одному, ни второму не добавило, но Сашка молчал, не одергивал. Если ему так легче, хрен с ним, пусть держится. Может, когда в очередной раз споткнется, сам отцепится. Или поддержит, когда оступится Чернышов…

Глава 6

«— Ве-ерка!

— Чаво?

— Чаво-чаво. Как без мужика с детьми останешься, дура? Да и не бьет он тебя, чего зря наговариваешь?

— Ничего. Пусть посидит недельку, охолонется малость!»

х/ф «Брежнев, 2005 г.

Даже разыгравшаяся паранойя притихла, когда выяснилось, что Чернышов с отправленной предварительной сметой согласился, перевел аванс и растаял в туманной дали. Или куда там его ещё черти унесли.

Но, в любом случае, следующие пару недель было настолько тихо и спокойно, что Лариса успела обругать себя паникершей и истеричкой. Нет, вот действительно, чего привязалась к человеку… Ну, было у них что-то по неразумной юности, это же не повод теперь подозревать Сашку во всех грехах. Даже если очень хочется.

Эх, пора уже взрослеть, Ларочка, пора… А то так до пенсии и будешь лелеять обиды прошлого.