Они слышали, как мать отрезала хлеб, когда одна из девочек попросила еще хлеба с вареньем, и как мальчик получил шлепок за то, что влез руками в варенье. Он заревел, и отец, сняв его с высокого стула, посадил к себе на колени, поближе к огню. Девочкам тоже захотелось посидеть на коленях у отца, но он пригрозил, что отправит их спать, если они не успокоятся и не будут вести себя как следует.

Накормив семью, миссис О’Ши стала собирать что-нибудь поесть «этим бедняжкам». Вот она повернула ключ в двери комнаты в конце веранды и появилась с тарелкой хлеба, намазанного вареньем, и кружками чаю на подносе. Она поставила перед каждой из девочек эмалированную кружку с чаем, а посередине тарелку хлеба с вареньем. Делить она ничего не стала. Миссис О’Ши знала, что они точнейшим образом сделают это сами.

Девочки были привязаны одна к другой ремнями. Руки их тоже были связаны вместе. Миссис О’Ши, улыбаясь, наклонилась к ним, по-матерински стараясь их ободрить. Ей было тяжело видеть, что они так напуганы и молчаливы. Такие маленькие, худенькие, темноволосые, такие у них большие карие глаза, опушенные загнутыми ресницами. От платьев на их тощих фигурках остались лишь какие-то лохмотья линялого голубого цвета.

Комната была самой настоящей камерой, только что не называлась так. Она, видимо, предназначалась для более важных преступников. Там стояли стол, стул и кровать, покрытая голубовато-серым одеялом. Окно было без стекла, но затянуто двойными рядами колючей проволоки. «Дверь будет заперта, — подумала миссис О’Ши, — полукровкам никак не убежать». И она решила распорядиться по-своему: стала на колени и крепкими белыми зубами развязала ремень, связывавший девочек; потом сняла сыромятные ремни, впившиеся в их худенькие смуглые ручонки.

Она понимала, что Джек разозлится, если узнает, что она сделала. Утром она собиралась связать их снова. На девочек можно положиться, они не скажут. «Вот и хорошо, что я так сделала, — думала миссис О’Ши, — а то ни на минутку на заснешь, зная, что эти бедняжки сидят там несчастные, связанные, в холоде». Она стянула с кровати одеяло и бросила им на пол.

— Ну, вот, — весело сказала она, — будьте умницами, хорошо? Вы ведь не вздумаете убежать? Хозяин убьет меня, если вы убежите.

Миссис О’Ши ушла, заперев за собой дверь. Мини, Наньджа и Курин с жадностью набросились на толстые ломти хлеба с вареньем и сладкий теплый чай со сгущенным молоком.

В комнате было темно, виднелся только квадратик звездного неба в рамке окна, пересеченного колючей проволокой. Съев хлеб с вареньем и выпив чай, Мини подкралась к окну.

Девочка осторожно выглянула. За домом полицейского, позади конюшни и загона, поднималась темная стена гор. Мини была видна дорога, по которой они ехали с констеблем О’Ши; она огибала шахту, старый участок и исчезла в темной гуще деревьев. Мини потянула носом воздух, по телу ее пробежала дрожь, и для Наньджи и Курин этого было достаточно. Решение пришло само собой. Взгляды их встретились, умные, настороженные.

Прижавшись к стене, Мини начала ощупывать колючую проволоку. Она трогала каждый ряд в том месте, где он прикреплялся гвоздями к деревянной раме. Ее темные пальчики сжимались, переплетались и продвигались все дальше и дальше. Она перебрала несколько рядов проволоки и, наконец, сияющими глазами взглянула на Наньджу и Курин. Они подкрались к ней и увидели несколько гвоздей, которые шатались. Рама настолько ссохлась, что легко было вынуть гвозди и отогнуть проволоку. Тогда через отверстие детское тельце вполне пролезет. Девочки вернулись на свое место и стали настороженно ждать. Курин заснула. Ее головка упала Наньдже на плечо; Наньджа и Мини напряженно и внимательно прислушивались к тому, что делается в кухне.

Миссис О’Ши уложила мальчика спать. Разула девочек, вымыла им ноги и расчесала волосы. Им не хотелось спать. Полицейский рассказал им сказку о трех поросятах. Потом девочки стали целовать его, приговаривая «спокойной ночи, папа», и, наконец, убежали, смеясь и болтая.

— Не забудьте помолиться! — крикнула им миссис О’Ши.

Словно вспоминая слова праздничной песни, девочки одна за другой стали повторять:

Миссис О’Ши прошла к девочкам в комнату, поцеловала их и потушила свет. Потом надо было вымыть посуду. Она хлопотала в кухне, убирая со стола, и оживленно болтала с мужем. Наконец, он зевнул и потянулся.

— Устал я до смерти. Не пора ли на боковую? — сказал он.

Они пошли в свою спальню. Мини и Наньджа слышали, как они ходили там, как раздевались. Потом заскрипела кровать. Некоторое время полицейский и его жена тихонько переговаривались. Слышался легкий смех миссис О’Ши. Потом все затихло.

Через тонкие перегородки доносилось лишь мерное дыхание двух людей. Они спали глубоким спокойным сном, время от времени вздыхая или всхрапывая.

Мини и Наньджа поняли друг друга без слов. Они разбудили Курин. Она сейчас же сообразила зачем. У всех была лишь одна мысль, и им некогда было раздумывать, правда или нет, что полицейский может убить свою жену, если узнает, что она развязала им руки.

Одно желание было сильнее всего: убежать, пробраться через горы, равнины назад, в поселок своего родного племени. Придется идти по незнакомым местам. Их завезли далеко, по ту сторону гор, которыми для них раньше кончался мир. Там, среди этих таинственных голубых гор, жил страшный нэрлу[4], говорила Вонкена, нэрлу, который выскакивает из темноты, словно лягушка, когда в Мувигунде праздник.

Девочки слышали, как пели женщины, чтобы отогнать его, и видели, как сама старая Нардада вставала и швыряла в него горящим поленом, если он слишком близко подходил к костру. Они дрожали от страха при одной мысли, что им придется ночью проходить по местам, где живет нэрлу.

Но ведь они такие маленькие, незаметные, думала Мини, они сумеют добраться до Мувигунды так, что он их и не увидит. Как бы там ни было, но страх придется пересилить, иначе они навек будут разлучены с матерями и родиной.

Мини подкралась к окну и стала расшатывать гвозди. Вытащила их. Оглядела двор. Все спокойно. Она отогнула проволоку в том месте, где она была раскручена. Отверстие получилось как раз такое, что Мини смогла пролезть. Наньджа подняла Курин. Мини протащила ее через окно и опустила на землю. Наньджа застряла и с трудом перелезла к ним.

На мгновение они притаились в тени дома, боясь, что собака может наброситься на них и тогда ее лай разбудит констебля О’Ши и его жену. Потом под верандой пробрались дальше. Осторожно ступая, они пересекли усыпанный галькой двор и вышли на дорогу, не задев ни камушка.

Босые загрубелые ножонки быстро и бесшумно несли их по дороге к горам. Через несколько минут город остался позади. Они стали взбираться на гору, их обступили темные деревья. Скрипела и шептала странными голосами акация, боярышник отбрасывал черные тени — тени, которые расползались, хватали их и с хихиканьем ускользали. Наньджа и Курин прижались к Мини. Девочки отпрянули, когда длинные ветки сухого дерева, словно руки, протянулись к ним навстречу. Они бросились бежать через кустарник. Заросли стали гуще. Из каждого куста на них смотрели, следили за ними какие-то извивающиеся существа. Тонкие, костлявые пальцы царапали ноги, рвали на них платья. А они все бежали, пока наконец не добрались до ущелья между двумя большими холмами.

У подножия холмов открылся пруд. Но Мини свернула в сторону. Она знала, что в темной воде таятся самые страшные чудовища. В пруду раздались зловещие звуки: «Уок, уок». Девочки бросились на холм. Большие выветренные скалы казались им не такими страшными, как деревья. Но и тут, пробираясь в тени от камня к камню, они то и дело останавливались, сердце бешено колотилось в груди, они прислушивались и оглядывались по сторонам, прежде чем двинуться дальше.