…И получить выгоду, закончил про себя Сидир. В этой мысли не было презрения. Он презирал торговца за то, что он торговец, не более чем пса за то, что он пес.

— Возможно, — сказал он. — Подскажи только как. Ты же знаешь, какие ничтожные итоги принесли мне облавы в Логовищах. Кучка бедолаг палачу на поживу, и только. Даже Воровской рынок не прекратил существовать, просто стал двигаться с места на место. Где же там может скрываться твой зверь?

— Могу угадать, воевода. В притоне… Удар грома заглушил произнесенное имя.

Засов снаружи щелкнул, и дверь открылась.

— Стой на месте, — сказал вошедший бандит. Он и его товарищ, двое из троих, схвативших Джоссерека на рассвете, были тощие, рябые, все в рубцах, но двигались, как кошки. На них были хорошие туники и сандалии, головы и бороды они содержали в чистоте. У первого, кроме ножа, имелся пистолет, прихваченный, наверно, у имперского офицера, скорее всего мертвого. Огнестрельное оружие — слишком редкая и ценная вещь даже для солдат, не говоря уж о бандитах. Главарь, очевидно, доверяет этому человеку, и он в шайке не из последних.

Джоссерек медленно и осторожно отвернулся от окна, в которое смотрел на струи дождя и темнеющее небо. Из незастекленного проема в голую клетушку, где он провел весь день, сочились холод, сырость и смрад переулка. Свет лампы снаружи бросал уродливые тени на глиняный пол и отбитую штукатурку.

— Зачем так волноваться? — спросил он на беглом арваннетском. — Что бы я мог натворить, даже если б захотел?

— Кто тебя знает, — сказал человек с пистолетом. — Выходи. Ступай вперед.

Джоссерек подчинился. Его возбуждало сознание того, что ожидание, кажется, кончилось и начинается охота. Страха он не испытывал. Люди, захватившие его в плен, обращались с ним довольно хорошо. Они, разумеется, разоружили его и поначалу заперли, но объяснили, что Касиру, который должен решить его участь, сейчас нет; снабдили его хлебом, сыром, водой, ведром и оставили наедине с его мыслями. Джоссерек, как зачастую и раньше, коротал время в воспоминаниях. У такого шалли, как он, их много и самых ярких.

Пройдя через сени, он очутился в комнате, не соответствующей ни этой жалкой лачуге, ни грязному кварталу, в котором та находилась. Ноги ласкал роскошный ковер, пурпурно-красная обивка стен пламенела в свете ламп, мебель была из резного дерева, инкрустированного слоновой костью и перламутром, в курильнице дымилась сандаловая стружка. Сидевший среди всего этого человек имел довольно вкуса, чтобы самому одеться в шелковую тунику скромного тона, почти без украшений. Пышный наряд не пошел бы ему, отмеченному печатью голодного детства, низкорослому, с крысиной мордочкой, почти беззубому. Но между седой шевелюрой и такой же бороденкой горели живые глаза.

Конвоиры сели по углам.

— Здравствуй, — сказал седой скрипучим голосом. — Я Касиру, помощник атамана Братства Костоломов. А ты?

— Джоссерек Деррэн из Киллимарайха.

— Ага. Присядь.

Матрос повиновался. Человечек взял из шкатулки сигарету и разжег её удушливо пахнущим трутом, не предложив закурить Джоссереку. Его взгляд был пристальным и изучающим.

Джоссерек уселся поудобнее, скрестив руки и ноги.

— Прости мне мой вид, — сказал он. — И запах. — Вся кожа у него зудела, тоскуя по ванне, бритве и чистой одежде. — Сначала я был занят, а потом меня поставили на прикол.

— Вот как! — кивнул Касиру. — Расскажи-ка мне свою историю.

— Я уже говорил твоим людям, но… Хорошо, господин. Я был матросом на «Сконнаморе», шедшем из Ичинга мимо Крепостного мыса на южной оконечности Эфлиса — знаешь? Когда мы брали там воду, я подрался с товарищем из-за местной женщины. Сделал из него котлету. Потом он и его родня стали отравлять мне жизнь — трое черных ублюдков с Ики. В Море Ураганов дело дошло до точки. Я был готов. Готов схлестнуться с ними, прикончить их или проучить как следует, положить конец этой тягомотине. Риджел Гэрлох, второй помощник, сунулся им на подмогу. Потом сказали, что я на него напал. Брехня! Он накинул мне на шею веревку и стал душить, а единственный, оставшийся на ногах икиец скакал вокруг, норовя выпустить мне кишки. Мне позарез надо было освободиться, я и освободился. Малость повредив при этом Гэрлоха. Тут на меня кинулась вся вахта.

— Как же тебе удалось бежать?

— Ну, Гэрлох — он неплохой динго. Он знал, что я врезал ему не от хорошей жизни, и считал, что должны быть какие-то смягчающие обстоятельства. Может, я заработал только пять лет каторги, а не десять. Он приходил и расспрашивал меня. Я был привязан в пустой каюте. Вчера он подошел слишком близко — я увидел, что он ослабил бдительность, ударил его, забрал нож, перерезал веревку и удрал. Пять лет бить камни или чистить рыбу у какого-нибудь жирного мерзавца, арендующего заключенных, все равно слишком долго. — Джоссерек рассказал о своем путешествии. — Твои ребята увидели, как я причаливаю, и привели меня сюда.

Касиру выпустил дым и снова кивнул. «Бьюсь об заклад, он уже проверил мой рассказ досконально», — подумал Джоссерек.

— Они бы просто забрали у тебя твое добро и отпустили бы, — сказал Касиру, — но ты заявил им, что ищешь работу в Логовищах.

— А что мне оставалось, мой господин? Касиру погладил бороду и задумчиво изрек:

— Ножевым Братом стать не так просто, как наемным убийцей в какой-нибудь трущобе. Мы должны, кроме всего прочего, держать былую марку, тут не всякий встречный годится. Арваннет был построен ещё до прихода льдов. В дни, когда люди умели летать, когда они, по преданию, летали на Луну (а предания не всегда лгут), в те дни, десять тысяч лет назад, Арваннет, как бы он тогда ни назывался, уже стоял. Тут все освящено временем, все обычаи складывались веками. И в Логовищах тоже. Наше Братство, к примеру, возникло, когда в Рагиде правила Айанская империя. Оно пережило ту империю, переживет и эту, что нынче оседлала наш край. Мы неохотно открываем чужакам свои секреты. Почем нам знать — может, ты шпион другого Братства или имперского наместника, который спит и видит, как бы нас истребить?

— Господин, — слегка усмехнулся Джоссерек, — я человек довольно приметный. Ты бы знал меня, если бы я болтался в городе. А что до службы Рагиду, то разве я не приплыл на корабле из Киллимарайха?

— Откуда ты тогда знаешь наш язык?

— Ну, в Море Ураганов я и раньше бывал. Несколько лет назад высадился на берег в Мандано, сбежав с корабля по причине личного порядка. Ты, наверно, знаешь, что Винокуренная Гильдия держит там агента, который скупает ром у местных. Он взял меня на работу возчиком. Я прожил там больше года и стал отвечать за весь извоз, вот и пришлось обучиться арваннетскому. Мне всегда легко давались языки. А когда плаваешь между островами Материнского океана, такой талант стоит упражнять. Потом, уже покинув Мандано, я встретил женщину из ваших, она попала в беду и уплыла с одним капитаном в Ичинг, а он её там бросил; мы жили с ней некоторое время и говорили на её языке… Ну да ладно. (Все равно это сплошная ложь. Почти все. Языки мне и впрямь даются легко… Но рассказ получился весьма правдоподобным. Надеюсь. Мы с Мулвеном Роа немало над ним потрудились.)

— М-м… А что ты, по-твоему, мог бы делать у нас?

— Да все что угодно. Я был матросом, грузчиком, охотником, рыбаком, рудокопом, полевым рабочим, плотогоном, плотником, каменщиком, пастухом, укротителем, наемным солдатом… — Джоссерек перевел дух.

Это верно, хотя и неполно.

Касиру изучал его. Сгустившуюся тишину внезапно нарушил поток дождя, ударивший в темные окна.

— Посмотрим, — сказал он наконец. — Считай, что ты мой гость… Однако тебе не разрешается покидать этот дом без спроса и сопровождения. Ты понял? Мы поговорим обо всем позже и начнем сегодня же за ужином, который будет через час. Секор, — обратился он к стражнику, — отведи Джоссерека в мою ванную. А ты, Аранно, найди… м-м… Ори и пошли её туда прислуживать. И пусть кто-нибудь принесет чистую одежду и все, что требуется, в Ламантинову комнату.