— Ладно, точка, мне надо подумать.

Надя сразу замолчала. Она свято уважает мыслительную работу мужа — это в ней ценное качество. Да без такого ее качества невозможно было бы дома работать.

Они медленно ехали по улице Герцена. Вообще-то, Вольт любит скорость, но ранним утром ему почему-то бывает приятно бесшумно-вкрадчиво катиться, словно плыть по мокрым мостовым — то ли после поливки, то ли после дождя.

Вольт сказал, что ему надо подумать, но дельных мыслей не приходило — так, окрошка. Что удобно бы установить здесь, в кабине у Стефы, телефон… Что Родион Иванович Груздь вчера играл в полуфинале по блицу — интересно, отобрался ли в финал? Все-таки странный этот Груздь — при всей симпатии к нему Вольта…

На Невском было так же пустынно. Стефа ровно посапывал. Вольт прибавил отопление. Собственно, на улице не холодно по-настоящему, так что кабину не выдувало, но Вольт любит тепло. И между прочим, не раз замечал, что в очень теплом помещении — чтобы градусов двадцать пять! — ему лучше думается. Многих тепло клонит в сон, а его — бодрит!

Но мысли по-прежнему текли необязательные. Теперь про Невский проспект. Про то, что говорят, будто он единый ансамбль, а никакой он не ансамбль: есть несколько фрагментов ансамбля, а между ними случайные дома. И если бы нашелся архитектор, конгениальный Воронихину, Растрелли, Росси, и объединил бы действительно в ансамбль… А что такое настоящий талант? Может быть, на пятьдесят процентов — смелость. Иметь смелость считать себя не хуже Воронихи-на! Вот в этом прямой долг Вольта: внушать смелость. Не имея смелости, никогда не достигнешь своего максимума.

На углу Фонтанки и Невского светофор по-утреннему еще не установился и мигал желтым. Нерегулируемый перекресток, тут кто смел. Вольту надо было повернуть направо по Фонтанке, он джентльменски пропустил одинокого пешехода и уже стронулся, как через Невский рванулось, мигая фарами, такси — ах, гад, уступать ему?! Вольт был прав: на равнозначном перекрестке преимущество у того, кто справа, но когда имеешь дело с нахалом, нужна еще и сила, чтобы, утвердить свою правоту. Вольт знал свою силу, и, не обращая внимания на такси, он продолжал поворачивать — притом нарочито медленно и по самой широкой дуге. Таксисту пришлось резко затормозить. Вольт поехал прямо, таксист рванулся вслед, догнал и, приспустив стекло, прокричал в окно ругательство. Этот дурачок думал, что легко уйдет от старика ЗИСа, не знал, что Витя Брыкин снабдил Стефу ускорителем, так что Стефа умеет прыгать вперед как какой-нибудь «ягуар»!

Вольт мгновенно ускорил Стефу, оттеснил такси влево, а там дальше сужение — выпячивается из ровной шеренги дом Карловой, памятник архитектуры, — и такси было не вырваться: впереди поребрик, справа громадный Стефа, как разъяренный слон! Вольт и таксист выскочили одновременно.

— Не искалечь его только! — крикнула Надя. Таксист услышал крик, увидел перед собой не лысого

дряблого частника, сверстника своему ЗИСу, а парня в спортивном костюме — и испугался. Этакий молодой нахал, весь в супермоде, как любит говорить Надя: даже при неярких уличных фонарях бьет в глаза вся эта супердребедень — начиная от затемненных очков… Таксист испугался и нырнул обратно в кабину за молотком. Дымчатые очки и молоток — современный неандерталец… Мгновенный спазм ненависти, как холодный взрыв в голове, когда хочется расплющить наглую физиономию…

Вольт знал за собой такие спазмы — и знал, что нужно сдержаться только несколько секунд, а дальше будет легче.

— Тебя за это… Тебя за это… Эх, я бы тебя, да не имею права!

Таксист, наверное, подумал, что напоролся на боксера или самбиста, а Вольту, едва пережил несколько секунд, уже хотелось не кулаками крушить хама, а задавить его морально: внушать страх перед баранкой, чтобы пришлось бросить такую доходную профессию!

— Ты чего?.. Ты чего? Таксист пятился, подняв молоток.

Наступая, Вольт поравнялся с распахнутой дверцей такси — наклонился, вырвал ключ зажигания и швырнул под днище кузова.

Ну вот… Ярость растворилась окончательно, стало стыдно: зачем это мелкое школьное хулиганство? Он повернулся и, не боясь нападения сзади, медленно пошел к Стефе. Таксист даже не смел ругаться — видно, считал, что легко отделался.

Уже отъехав, Вольт засмеялся, представив, как таксист сейчас протирает свои суперштаны об асфальт, ползая за ключами. Он повернулся к Наде, положил ладонь ей на голову:

— Молодец, поддержала.

Он ей внушил давным-давно: если намечается уличная драка, не выкрикивать обычные бабские причитания: «Не лезь! Их много! Изобьют! Покалечат!» — от этого любой хулиган только наглеет. Надо кричать: «Не искалечь его — затаскают потом!» — чтобы запугать врагов еще до драки: кто запуган — тот уже побежден. Давно внушил, и вот в первый раз пригодилось.

Надя запрокинула голову и потерлась лбом о его ладонь.

— Сразу он весь кураж потерял, да? Другой раз не будет!

— Да-да, в другой раз… — Вольт снял с Надиной головы ладонь. — Зря я его отпустил так. Надо было попробовать внушить. Не принято, конечно: мол, против этики. Раньше говорили «сглаз» или «черная магия». А надо было. Чтобы никогда за баранку не сел! Чтобы никаких ему других разов!

— Ой, слишком же! Может, он в первый раз!

— Такой — наверняка не в первый. Ну зачем хам на дороге? Тем более в такси. Наверняка вымогатель. Да хамы и вообще не нужны на свете! Их пожалеешь — и всегда расплатятся за эту жалость хорошие люди.

— Ты так только рассуждаешь, а никогда на самом деле не сделаешь!

Сказала это Надя с какой-то неприятной победоносностью. И потому, вместо того чтобы обольститься словами жены — а ведь сказала она, в сущности, что он хороший, добрый человек, который не способен причинить зло, — Вольт ответил раздраженно:

— Рассуждать полезно. И если рассужу, что надо, то и сделаю.

— Но ведь не сделал! Слышишь, да? Не сделал!

Приятно было только то, что Надя была стопроцентно уверена, что он мог сделать, мог внушить тому хаму непреодолимый страх перед баранкой. Но для того чтобы внушение подействовало вот так с ходу, от одной-двух фраз, нужно, чтобы человек попался очень уж внушаемый. Конечно, встречаются и такие, а хамы натуры примитивные и, значит, внушаемые. Но ручаться нельзя. Обычно же это долгая работа — внушение.

Они уже подъехали к бассейну, спорить дальше было некогда, и все же Надя повторила еще раз:

— Но ведь не сделал!

Вольт подавил в себе раздражение: сейчас начнется работа, а психолог всегда должен быть в форме, должен излучать оптимизм. Чего бы он стоил, если бы не научился для начала управлять собой?

В вестибюле шумели ребята со спортивными сумками — собиралась на утреннюю тренировку спортшкола.

При появлении Вольта сразу стало тише, а за спиной он расслышал: «Вот он — Высоковольтный!» — представляют какому-то новичку. А навстречу уже неслось нестройное:

— Здрасьте, Вольт Платоныч!

Анна Федоровна, гардеробщица, дама полная и усатая, поспешно рапортовала:

— Спала сегодня, Вольт Платоныч. Спала как белуга!

Всегда она выдаст неожиданный образ!

Анна Федоровна донимала его своей бессонницей, Вольт ей и посоветовал старое средство — индейское, кажется: перед сном просидеть полчаса на корточках. И вот результат.

Когда отошли, чтобы Анна Федоровна не слышала, Надя засмеялась:

— А разве белуги спят?

— Не знаю. Но не ревут они точно — зато за них все кому не лень ревут белугами, А может, и спят. В омуте. Вроде как ты, когда не хочешь вставать утром в бассейн.

— Не, я не белуга. Это Анна Федоровна белуга: и толстая, и усатая. А я — килька. Слышишь, да? Килька я! Обглоданная.

Вольт не любил, когда Надя вот так самоуничижалась. Если это способ выдавить из него комплимент, то неудачный: он никогда не уверял в ответ, что она такая красивая, такая неотразимая! Да Надя, к счастью, и не красивая — Вольт не любит красивых.

Внизу на проходе вместо дежурной сидел Константин Иванович Кожелянко и кричал в телефон: