— В щелях дворца твоего пусть поселятся совы пустыни! Я рабыня во граде твоем и дочь я рабыни, я не знаю страны своей северной, дальней и не хочу умирать за Ворота Богов, чьи воины нас увлекли в эти жаркие страны! А грязный позор мой — цена одной жалкой лепешки, которая мать удержала когда-то от смерти голодной… Тебе ли меня соблазнять золоченым кумиром за гибель мою, вечно сытый, роскошно одетый властитель над жизнью и смертью! Я под стопою твоею подобна песчинке, но не дождешься, что побреду я покорно, словно овца на закланье, к этому чудищу в жены. Пусть я блудница, однако пока что сама я мужчинам давала согласье, сама выбирала, с кем пойду на часок или на ночь!

Царь отшатнулся и меч обнажил свой во гневе, но жрец опустил разъяренные очи и, усмиряя себя и других, произнес, как бы плача:

— Кто, о прекрасная Нирбия, из нас рожден был навечно? Боги — бессмертны, а человечьи дни сочтены и недолги. Все вздохи, стенания, жалобы, слезы уносятся ветром бесследно. Но каждому все-таки свой срок предназначен, и горе, коль он преждевременно прерван! Если ты не даруешь согласия Южному Ветру, из глубин преисподней поднимет он мертвых, чтобы живых пожирали они. Знаешь ведь силу его ты и ярость! Дети и матери — все будут кровью залиты… Проклято, Нирбия, станет тогда твое имя, коль ты могла всех спасти, да вот не захотела…

Нирбия от его слов содрогнулась, примолкла. Скорбью затмилось лицо…

— Слышала я от старух, будто прежде, еще до того, как боги лепили людей и пускали на землю, люди росли под землей, как трава, и не знали печали. О боги страны моей дальней! О Шамаш могучий! Молю, превратите меня в траву полевую! И зацеплюсь я корнями за землю, камня вокруг оплетусь, чтоб не сорвал меня вихрь. Если же выдернет буря меня, то на волю ее я покорно отдамся — вдруг меня с юга на север она унесет, туда, где небо просторней и выше, где солнце не жжет, а ласкает, где родина предков моих, где иные названья сущность имеет людей и природы явленья… Но не судьба мне и в землю врастать, и летать в поднебесье. Никогда я не видела счастья и не имела Ламассу![8]

Идущему дальним путем стала Нирбия ликом подобна, и понял Эсагилкиниуббиб: согласна рабыня! Получит свое Южный Ветер!

Тотчас статуэтку Иштар средь песков девы установили. В курильницах жгли кипарис благовонный, пиво в жертву богине излили и трижды свершили поднятие рук, воспевая:

— Как хорошо молиться тебе, какое благо тебя увидеть! Воля твоя, будто светоч, над нами. Помилуй всех нас, Иштар, долей ты надели и нашу сестру, что к Южному Ветру уходит. Укажи ей дорогу и одари благодатью. Она влачила твое ярмо, о богиня, верно служила тебе — пусть же отдых заслужит в объятьях законного мужа, во здравии плоти, веселии сердца. Продли ее дни и жизни прибавь. Пусть небеса твою щедрость восхвалят. Благословенна богами Вселенной будь, о Иштар, и нам сердца успокой!

И начался обряд облаченья невесты в одежды, достойные тела. Силы ее подкрепили пьянящей снкерой, всю умастили елеем и кипарисовым маслом. Краска легла на усталые веки, золотые сандалии облекли ее ноги. Лента цветистая ей обнимает чело, ожерелье лазурное шею ласкает. Подвеска окрасила грудь, браслетами обвиты руки. Стала нарядной она, словно юная дева, но чудилось всем, будто смерть уже исказила черты и свела ее тело…

В жалобах сердца она плакать просила равнину, болото и реку:

— Если бы матушка вдруг живой оказалась, она голосила б по мне, и мне пропадать было б легче…

— Смотрите, уходит, Нирбия нынче уходит от нас, — хором девы запели. — Покинула землю, покинула небо, подруг и мужчин — от всех сегодня уходит в храм Южного Ветра…

День догорал. Скоро Иштар[9] в небесах лик свой явит. Нирбия к храму приблизилась, белого света не видя. Демоны злые ее одолели, призраки душу томят. Это страх.» Никому не известны пути из Страны без возврата, гостя назад не отпустит ее владыка Иркалла…

Близится вход в царство мертвых — в храм Южного Ветра. Быть может, с небес храм спустился, великие боги его создавали?.. Блеск его облаков достигает. Но нет у входа крылатых быков Ламассу и Шеду — страшно войти в эти стены, жутко под сводами оказаться без покровительства духов добра и согласья! Верно, иные тут обитают созданья: те, что не ведают жажды, есть никогда не хотят, жен не ласкают, детей не плодят — демоны смерти! Ох, ящеркой бы проскользнуть меж ворот… Или колодец сыскать, подземный источник, чтобы в реку Океан уходил, — к водам его прикоснуться, рыбкой уплыть от сетей, что Нирбию здесь ожидают…

Напрасны мечты! Эллиль печаль уготовил людям в удел с тех пор, как названия дал всему в мире, и никогда не щадит человека!

Дорога темна впереди. Солнце последний свой луч уронило и отвернуло от Нирбии лик. Что же делать?.. Смириться. Всесильны законы Страны без возврата.

«Если захочешь уйти из подземного мира, нужно, чтоб умер кто-то другой за тебя, как за Иштар — Думузи[10]. Никто другой за меня не умрет… Ну что же! Свершенья судьбы отдалять я не стану. Бог мой со мною пусть справа пребудет, а слева пребудет богиня моя!»

Чудится Нирбии — руки в молитве кто-то сложил: таковы очертания сделались храма… С духом собравшись, под своды вступила она. Мало что видно в густой темноте. Затаилась во мраке, слушает голос его. Снова пошла… Вдруг будто чье-то дыханье коснулось, лаская, лица — и стало светло и просторно глазам.

Словно в лесу из каменьев бесценных Нирбия бродит, касаясь стволов из граната и яшмы. Измарагд листьями ей что-то шепчет, лазурит, сердолик расцветают, радуя взор. Все спокойно. И нет никого, кто желал бы, тело ее истерзав, душу отнять и похитить навеки.

Нирбия ждет, озираясь, уже забывая о страхе. Бескрайни покои и ложе роскошно под сводами из халцедона. Она возлегла… Кто взойдет вслед за нею на ложе?

— Он выбрал из многих меня… Почему? Я не знаю. Быть может, ему показались прекрасными светлые косы? Быть может, в синих глазах разглядел он небес отраженье, как в тихой реке, — и пленился? Всегда уродкой, что дешево стоит, себя я считала, малую плату просила с мужчин, красотой не кичась. Отчего ж Южный Ветер лишь меня захотел среди прочих? Может быть, он один толк в женской красе понимает, а не люди, кои дурнушкой меня называли? Как завистливо девы-блудницы очами сверкали! Волю им дай — растерзали б на части!

А вдруг я красива, только не знала об этом? Сравнима ли с яблоней в белом цветенье? С облаком в небе? Звездой на заре? Стоном струны, что поет о томленье любовном?..

Каков он — избравший меня среди многих? Он — порождение неба, пустыни иль моря? Взоры вздымает он — горы колеблет, их взглядом пронзает, огненноокий владыка! Наверное, буре лицом он подобен. А буря бывает страшна — и прекрасна… Быть может, прекрасен и он? Голос его — ураган, уста его — пламя, дыхание — смерть, а каковы поцелуи его и объятья? Крепки, будто камни с небес? Наверно, не знает покоя в любви он ни днем и ни ночью? Бесконечны ласки его, будто смерть — или жизнь? В его поцелуях я выпью воду жизни безбрежной и вечной… О, достоин возлюбленный мой венцов из сапфира и аравийского злата, ожерелий, браслетов жемчужных!

Но… что ж ты молчишь, господин мой, что медлишь? Излей в мое сердце любви молоко! Как сладостно мне, что ищущий взор ты ко мне обратил, лишь для тебя обнажила я душу… Скорее приди! Лунный свет и солнечный жар источи в мое лоно! Я обниму тебя, милый, как никогда никого не могла бы. Колются руки, колени и груди, когда нелюбимого гостя к себе прижимаешь покорно. Тает тело мое, словно масло, тебя вожделея!

Где ты? Как же привлечь тебя, зачаровать, заманить на это высокое ложе? Как отыскать быстрокрылое слово, что сердце пронзит стрелой-тростником и любовью? Где ты, о ком мечтала я в снах, обливая слезами постель, где храпел посетитель случайный?

Ты не идешь… Видно, я возжелала, чего не бывало от века, с той поры, как солнце взглянуло на землю впервые. Любодеица, девка, блудница — вдруг возмечтала о счастье! Ох, ну зачем же вознес ты меня на вершину души — и безжалостно в пропасть столкнул! Нет, тосковать, слезы лить — моя доля. Он. мой любимый, получше ко мне пригляделся — и понял: такая его недостойна…