Он полз, тащил катушку с проводом. Разгребал снег руками. Очень трудно отыскать концы провода. Почему-то все эти мелочи не забываются.

Вернулся к дороге. Негнущимися пальцами достал из-за пазухи трубку. Воткнул штепсель в розетку на столбе. И опять связи не было.

Акрам стонал.

— Будешь говорить с заставой! — передал ему трубку и — опять в снег. Нашел концы провода. Лег на спину. Подтянул один конец и взял в зубы. Потом — другой. Хлестнуло, будто нагайкой. С тех пор на губе отметина.

Вот она. Нащупал языком...

Хочется пить. И тогда очень хотелось.

...Начальник отряда объявил благодарность. Предоставил отпуск на десять суток. Ченцов провел их с Ольгой. Подумалось: десять дней, которые потрясли мир. Так и было.

Они куда-то идут. Ольга поет. Он помнит:

— Умею! — кричит он. Губы у нее солоноватые и горячие...

Ченцов открыл глаза. Луч света струился над головой.

...А как-то в парке на танцевальной площадке к ним подошел лейтенант.

— Разрешите пригласить вашу даму?

— Пожалуйста. — Словно заворожили новенькие погоны.

Лейтенант протянул Ольге руку. Она пошла. Потом он подвел ее к Ченцову.

— Я здесь недавно. Еще никого не знаю. — И попросил разрешения станцевать с ней еще раз.

— У нас билеты в кино, — нахмурился Ченцов и увел Ольгу.

— Мы правда идем в кино? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Просто я не хочу, чтобы ты с ним танцевала.

Ольга удивилась:

— Но ведь ты сказал — пожалуйста?

— Что же я еще мог ответить? А уж дальше тебе самой надо было решать.

Она прижалась к его плечу:

— Не хочу решать. Ты решай. Всё за меня решай. Ладно?..

Она была первым человеком, который вот так открыто доверился ему.

После демобилизации поселился в их доме... Их доме. Их!...

Он сорвал с головы одеяло. Не думать. Ни о чем не думать. Лежать и не думать!..

А как-то принес зачетку. Одни пятерки за первый курс.

— Поздравляю! — Ольга так и светилась счастьем.

И в который раз он спросил:

— А почему бы тебе не учиться?

Она вздохнула:

— Я чем-то переболела в детстве. — И сослалась на мать: — Спроси, если не веришь.

— Тебе не скучно сидеть дома? — спросил он в другой раз.

— Так ведь хорошей жене это просто необходимо.

И это были не ее слова. Так говорила ее мать.

Проблема тещи встала на повестку дня.

Ольгу приучили не иметь своего мнения. Она слепо полагалась на всех. Он попытался объяснить ей, что так жить нельзя. Но она не поняла и разрыдалась. И тут на него набросилась теща.

Мы все хотим видеть в своих женах помощника, друга. Умного друга... Как узнать в юной девушке на танцплощадке, какой она будет женой? Какой тещей будет ее, молчаливая при первом знакомстве, мать?!. И вообще, зачем торопиться с женитьбой, если ты еще солдат?..

Ченцов сдавил руками виски.

...Ольга говорила вечером, когда он приходил с занятий:

— Читала рассказы Фолкнера. Хорошие. Только непонятные.

Она читала всё, что попадется под руку.

А однажды сказала, гладя его жесткие волосы:

— Ты бы к соседям сходил. Кому плитку починил, кому приемничек.

— Зачем? — удивился он.

Теща повела речь о деньгах, и он всё понял.

Конечно, лишние деньги не помешают. Но как же вот так просто идти к чужим людям, словно за милостыней...

Надо уехать отсюда. Пожить одним. Эта мысль стучала в мозгу все настойчивей.

Он списался с Акрамом. И однажды сказал:

— Поедем, Ольга.

— Надо спросить у мамы, — растерялась она.

Теща не возражала.

— Только вначале сам устройся, а уж потом жену забирай.

«А ведь я не сплю!» — рассердился на себя Ченцов и перевернулся на другой бок.

Не приехала Ольга.

Письма, письма. «Письменная жизнь»...

И вот позади семь лет.

Неужели за это время ему не встретилась женщина, которую бы смог полюбить? Или просто не разглядел, испугавшись ошибиться еще раз?

Ольге проще: доверчивая, мягкая, она быстро привыкает к людям. Мать снова ее сосватала. И теперь, кажется, Ольга с кем-то живет. Впрочем, какое уж там «кажется», если у них родился ребенок. Сын!..

Значит, у нее жизнь сложилась.

...За окном посерело.

Выспался, нечего сказать! И стоило добиваться гостиницы. С таким же успехом мог бы бродить по городу.

И вдруг глаза стали слипаться. Он открыл их, когда было уже светло.

В вестибюле заметил дежурную.

— Вот паспорт. Понадобится. А насчет койки — не беспокойтесь. Номер пока не занят.

Не верилось, что декабрь. Снега на улице не было. Ярко светило солнце.

Ченцов шел, задумавшись, и удивился, когда вдруг оказался перед серым двухэтажным зданием с резным карнизом. На фронтоне — герб с пятиконечной звездой в лучах солнца.

В этом здании решаются судьбы. И его, Ченцова, судьбу, тоже решат. Хотя она уже и без того решена.

Снова навалилась тоска и тревога.

В приемной секретарь — молодящаяся, предупредительная, знающая себе цену женщина — спросила вежливо:

— По какому делу?

Он достал повестку.

— Ах, Ченцов. — Она показала на дверь. — Пройдите к судье, гражданин.

Он оказался в комбате с широкими окнами. За столом — женщина в синем костюме. Подчеркнуто строгая. Стол низкий, тяжелый, заваленный папками. Несгораемый шкаф...

Он вдруг почувствовал робость.

— Дело мое должно слушаться... О разводе.

Судья положила локоть на стол. Прижала палец к щеке.

— Я сегодня не могу разобрать ваше дело, товарищ Ченцов.

— Почему? — недовольно спросил он.

— Отложили на послезавтра, Семен.

Он нахмурился: еще два дня.

И вдруг опешил. Как, как она его назвала? Семен?!

Теперь он смотрел на нее. Миловидная, но усталая. На шее газовая косынка. Золотые волосы стекаются в тугой узел, открывают высокий лоб и маленькие уши, схваченные клипсами. Черные глаза с монгольским разрезом. Где-то он уже видел эти глаза. И едва заметную оспинку на щеке.

Она поправила косынку. Удивительно знакомым движением — неторопливым и мягким.

Ченцов вдруг вспомнил это движение. Спросил, еще не веря себе:

— Вы... Это вы?!

И увидел девушку в ситцевом платье, какую-то лучистую. В косынке, которую она поправляла вот таким же движением. С букетом цветов. Эти цветы она преподнесла им с Ольгой в тот памятный день...

Ну конечно же, она училась в юридическом. А он шутил, что с ее характером нельзя быть судьей. Слишком мягкий.

Заступалась Ольга: «Это у Лены-то мягкий? (Ах, вот как, значит, ее зовут!) Да ты не знаешь. Она — сильная. Она всё может».

— Лена, вы?..

Она кивнула и провела рукой по папкам:

— Очень запутанное дело о хищении в промкомбинате. Понимаете: фиктивные счета, приписки, «черная» касса. Сейчас будем слушать.

Теперь ему не хотелось уходить отсюда.

— Процесс открытый?

— Открытый.

— Можно послушать?

В дверях показалась секретарь:

— Елена Петровна, все в сборе.

— Так я послушаю, — сказал он.

Она улыбнулась:

— Пожалуйста...

Огромный зал. Потолок расписан квадратами. Тяжелая люстра. На стенах — ромбы. Высокие окна. Одно — с решеткой. Под ним за железным барьером привинчена к полу скамья.

Стол для адвокатов. Напротив — другой стол. Тоже под зеленым сукном. Здесь — прокурор и судэксперт. На помосте еще один стол и три кресла.

Зачем в судах кресла с такими высокими спинками?..

Зал переполнен.

На скамье подсудимых — двое. Конвой.

— Суд идет!

Лена, нет не Лена, а председательствующий объявляет судебное заседание открытым. С этой минуты всё здесь подчинено ей. Она — закон.