Киоскерша была молодой и красивой. У нее были большие черные глаза и длинные ресницы.

— Чего уставился? — спросила она.

Я смутился и сказал, что ей пора закрывать киоск.

— Это еще почему? — удивилась она.

Я сказал, что так велел тот мужчина, который сидит на скамейке.

— Еще чего?! — фыркнула она. — Жена я ему, что ли?

— А-а, — протянул я.

— Не «а», — сказала она. — А пойди да так и передай.

Ну, я пошел. Мне все равно надо было возвращаться к Каримчику. Не торчать же, как примороженному, у киоска.

— Она говорит, что вам не жена, — передал я мужчине.

— Ну и черт с ней! — вдруг рассердился он. Свернул газету и зашагал из сквера.

Мы с Каримчиком за ним. По дороге он меня обо всем расспросил. Я рассказал.

— Так, — сказал Каримчик. — Очень странный тип. Кажется, мы правильно его выследили.

Теперь мужчина шел быстро, по-прежнему не обращая на нас никакого внимания. Он кружил по городу, и я уже еле передвигал ноги, особенно правую.

Потом он зашел в ресторан. Мы остановились у дверей, и я вдруг почувствовал, что очень хочу есть. Даже боль в ноге куда-то исчезла.

Было уже поздно. Мы и не заметили, как наступил вечер. Пора было возвращаться домой. Отец Каримчика, вероятно, уже ищет нас.

Я сказал об этом другу.

— Ничего, — ответил он. — Подождет. У него свои дела. У нас свои. И тоже не какие-нибудь.

Я согласился.

Целую вечность мужчина сидел в ресторане, а у женя все сосало под ложечкой. Прямо всего высосало, как насосом.

— Терпи, — сказал Каримчик. — Медаль ведь не даром дают.

Теперь я тоже знал, что не даром.

Интересно, а что такое исключительное приготовила Клавдия Васильевна на обед? Наверно, пельмени, потому что я их очень люблю. Только откуда она знает, что я люблю пельмени?

— И ничего не пельмени, — сказал Каримчик, когда я поделился с ним своими мыслями. — Она приготовила люля-кебаб. Ты не знаешь, как она это здорово делает.

Люля-кебаб — это такие маленькие, длинные котлетки. Ну, не совсем котлетки, а что-то вроде молотого шашлыка, скатанного в котлетки. С жареным луком и подливкой. Вкусно, конечно.

Когда я уже больше не мог терпеть и думал, что сейчас умру от голода, мужчина вышел из ресторана и, слегка пошатываясь, куда-то быстро пошел.

Сами того не ожидая, мы вновь оказались у сквера. Мужчина вел себя странно. Неожиданно он остановился, и Каримчик толкнул меня за дерево. Он сделал это вовремя, потому что мужчина стал беспокойно озираться по сторонам. Никого не заметив, он стал, крадучись, удаляться по аллейке, ведущей к газетному киоску.

— Ну! — ликующе зашептал Каримчик и вытянул шею. — Ты гляди, гляди!..

А мужчина тем временем оторвал полоску чистой бумаги от газеты и, достав авторучку, что-то написал.

— Сейчас положит в тайник! — захлебнулся от волнения Каримчик.

Нам все было видно из своей засады.

Мужчина подошел к киоску и поколдовал у дверей. Он долго не задержался, а сразу ушел.

— Я пойду за ним, — шепнул Каримчик. — А ты найди тайник и достань записку.

Я сразу нашел записку. Так быстро я ее нашел, что даже было неинтересно. Она просто торчала в замочной скважине.

Читать я записку не стал. Каримчик сказал, что прочтем вместе. И хоть я сгорал от любопытства, но все-таки выдержал и был страшно доволен собой.

Каримчик вернулся минут через двадцать. Видно, он бежал, потому что был весь мокрый от пота.

— Ну? — нетерпеливо спросил я.

— Давай вначале прочтем записку, — сказал он. — Или ты уже прочитал?

— Вот еще! — обиделся я.

Он взял у меня записку и стал читать вслух.

— «Ты будешь моей женой».

— Чего? — спросил я.

— «Ты будешь моей женой», — растерянно повторил он.

— Кто — я?!

— Вот чучело. Это же в записке.

— Пароль, что ли? — Я еще не терял надежды, что мы выследили шпиона.

— Какой там пароль, — признался он уныло и потащил меня на площадь к памятнику Ленина.

На площади была установлена Доска Почета. На одном из снимков в самом верхнем ряду я узнал нашего «шпиона».

Как он нашел эту Доску, Каримчик не стал рассказывать. И мы, не глядя друг на друга, поплелись домой.

Взбучка нам была, конечно. Оказывается, отец Каримчика приезжал проведать нас и уехал на заставы. Дня на три-четыре. Так он сказал Клавдии Васильевне. Это она выдавала нам взбучку. Ну, подумаешь. Кто она нам? Пусть себе ворчит, сколько влезет.

А Танька, так та прямо сияла от радости, что нам попало.

Мы съели все, что подали на стол. Я теперь уже даже не помню что. Может, и люля-кебаб. Помню только, что все было очень вкусно. Я даже сказал Таньке, что теперь знаю, кем раньше была ее бабушка.

— Ну кем? — спросила она.

— Поваром.

— И совсем не поваром.

— Ну кем? — спросил я.

— Директором школы.

Этого уж я никак не ожидал.

— Но ведь ты сама говорила, что она не учительница.

— Ничего я не говорила.

— Нет говорила!

— Что я говорила?

— Что она твоя бабушка.

— Ну и что? А раньше была учительницей.

— Так ведь я тебе и сказал, что она учительница.

— А я что сказала?

— Что она твоя бабушка.

— Ну, правильно, — сказала Танька.

— Что ты с ней связался? — спросил Каримчик. — Не видишь разве, что у нее весь ум в косичках?

— А у тебя… А у тебя, — запинаясь, сказала Танька, и у нее сами собой потекли слезы.

Мы скорей убежали в свою комнату. Тут Каримчик вспомнил, что чужая записка осталась у него в кармане. Это было нечестно. Записку надо было положить на место.

Каримчик вылез через окно и побежал в парк.

Я, наконец, снял свои проклятые ботинки и забрался под одеяло. Когда он вернулся, я сказал, что мы так ничего не добьемся.

— Правильно, — согласился он. — Что ты предлагаешь?

Я не знал, что предложить.

— О чем же ты тут без меня думал? — недовольно спросил он.

— Ну просто, что надо действовать не так.

— А как? — приставал он.

— Не знаю.

— У тебя что, головы нет?

— Есть, — сказал я.

— Ну, тогда думай.

Я долго ворочался, не мог уснуть.

«Ладно, — решил я наконец. — Утром что-нибудь придумаю».

Сразу мне стало легче, и я заснул.

Но утром я ничего не придумал.

После завтрака Каримчик сказал:

— Давай пойдем на границу.

— А нас пустят?

— Мы пойдем, куда пустят.

Я сразу согласился.

На улице было прохладно. Собирался дождь. Несколько капель упало мне на лицо.

Я люблю разглядывать тучи. Они бывают смешные. Один раз я даже думал, что это заяц из мультфильма «Ну, погоди!».

Сейчас я тоже задрал голову. Капля угодила мне в глаз. Я чихнул.

— Ты чего чихаешь? — спросил Каримчик.

— Да капля попала в глаз.

— А ты что, глазом чихаешь? — удивился он. Я тоже удивился.

— Вообще-то дождь нам сейчас ни к чему, — заметил Каримчик.

— Может, он пройдет стороной? — высказал я предположение.

— А ты еще раз чихни, — сказал он. — Тучи и унесет.

Я чихнул.

— Еще! — сказал он.

Я снова чихнул.

— Хватит, — сказал он.

— Ладно, — ответил я и снова чихнул.

Он рассердился и сказал, что пойдет один. Я испугался и перестал чихать. А может, я потому перестал чихать, что выглянуло солнце.

Нигде не останавливаясь, мы вышли из районного центра на шоссе. Только это было не то шоссе, по которому мы приехали сюда. Мы не знали, куда оно нас выведет. Да и зачем нам это было знать. Все равно мы до конца не дойдем.

Я так думал, а Каримчик все шел и шел. Я испугался, что мы будем идти до вечера.

То и дело нас обгоняли машины. Они пронзительно гудели, и мы жались к обочине дороги.

— Отгадай, — вдруг спросил Каримчик. — Что нас сейчас обгонит: грузовик или легковушка?

Я сказал, что легковушка. Но тут нас обогнал ишак. Самый обыкновенный. На четырех ногах. С хвостом.

— Это легковушка? — спросил Каримчик, показывая на ишака.