Когда Гришка снова явился к художнику-живописцу Мартиросяну позировать, спросил с порога, вежливо поздоровавшись:

Вы знаете, где Весенняя земля?

Знаю, ответил художник.

Почему же вы другим не говорите, как туда попасть?

По той дороге, по которой я шёл, уже никто туда попасть не сможет. Туда каждый свою дорогу ищет.

Найти бы, сказал Гришка и размечтался.

Художник сказал:

Вот так. Хорошо. Теперь ты сам на себя похож. В самый раз писать красками. Он посмотрел на Гришку пристально, набрал на широкую кисть голубой краски, кинул её в то место, где были намечены Гришкины глаза. Глаза, сказал художник Мартиросян. Вот это очи.

Однажды радостная девушка-физкультурница, вернувшаяся в Ленинград с победой, подняла Гришку на вытянутых руках и спросила:

Зачем тебе столько глаз?

Всего два, сказал Гришка.

Девушка вздохнула мечтательно:

Мне бы такие! Они выходят за рамки.

Глаза у Гришки были большие. На лице они помещались, конечно, ещё оставалось место для носа и для веснушек, но удивление перед жизнью светилось в них так ярко, что Гришкины глаза действительно выходили за рамки, как иногда под влиянием атмосферы становятся громадными голубыми лунами простые уличные фонари.

Вчера, сегодня и завтра, пробормотал художник.

А Гришка спросил:

В чём дело?

В том, что искусство это вчера, сегодня и завтра. Художник Мартиросян вытер кисть заляпанной красками тряпкой. Кажется, всё, сказал он. Вернее, всё на сегодня.

Гришка подошёл к портрету и вздрогнул. Смотрел на него с полотна вчерашний Гришка, худенький, и сегодняшний, исцарапанный. Чувствовалась в сегодняшнем крепнущая становая ось. И завтрашний, задумчивый, непонятный для Гришки. Художник пошёл кисти мыть на улицу, чтобы не налить скипидара на пол. А Гришка всё смотрел на портрет.

На заднем плане земля вздымалась горбом, словно в самом начале взрыва. И по этой земле бежали лошади, совсем синие. Синий цвет, чистый и прямодушный, незамутненно разгорался в Гришкиных потемневших глазах.

Слышь, сказал Гришка портрету. Давай поменяемся ненадолго. Ты сюда, а я там побуду.

Залезай, сказал Гришка с портрета.

Синие кони умчались.

Бугор опал, превратившись в ровную светлую землю.

Почему так? спросил настоящий Гришка.

Потому, ответил Гришка, вылезший из портрета. Кроме вчера, сегодня и завтра, существует ещё послезавтра. Но это не все разглядеть могут сквозь туман своих личных желаний.

И этот говорит непонятно, подумал Гришка. И вообще он мало на меня похож. Меланхолик какой-то.

Пошёл Гришка в деревню. А она другая послезавтрашняя. Каменная, с чистыми скверами, плиточными тротуарами. Вместо деревянной столовой просторное кафе с летней верандой. На стеклянном клубе афиша красным по белому: Гастроли знаменитого певца баритона Пестрякова Валерия. А у афиши взрослая Лиза стоит в медицинском халате. Шепчет грустно:

Валерка-то Пестряков Вот обрадуется, меня увидит Может быть, и Гришка придёт. Все соберёмся

В берёзах молодые воробьи галдят. Только и слышится:

Иммануил Кант Шопенгауэр Заратустра

Григорий! Рад вас увидеть! Познакомьтесь моя семья. Умные, чертенята. Мухолов Аполлон спустился на нижнюю ветку. Был он уже плешивым и толстобрюхим. А вы, Григорий, не изменились. Странный феномен

Это я ещё маленький, объяснил Гришка. А вот кем я буду, когда вырасту? Вы не знаете, случаем? задал Гришка такой вопрос и вывалился на пол.

Над ним стоял художник-живописец Мартиросян.

Некоторые думают, что им всё позволено, говорил он сердитым голосом, похожим на дяди Федин. Досадно Художник смочил губку скипидаром, принялся смывать Гришкин портрет. Падали синие капли на скоблёный пол. Гришка на улицу выскочил, чтобы не видеть. Подумал сердито: Что я такого сделал? Ну, хотел узнать, кем я буду в будущем. Все хотят это знать. Зачем же тогда спрашивают у ребят: кем ты будешь, когда вырастешь? Хотел Гришка обидеться на художника изо всей силы до слёз. Но вдруг услышал в животе бряканье. Спохватился гайка! Почти совсем отвинтилась. Взял Гришка себя в руки, затянул гайку как только смог крепко. Просунул голову к художнику в мастерскую и сказал строго:

Зря вы портрет смыли. Нужно было ещё поработать. Может, и получилось бы.

Художник вздохнул, он на диване лежал.

Не смывается твой портрет, только злее становится.

Возле правления колхоза стояла девочка Лиза с блокнотом и авторучкой. Прохожие с ней здоровались в сегодняшней газете опубликовали Лизину фотокарточку с тремя бантами на голове и с подписью: Будущая отличница. Фотоэтюд.

Я на журналистку учусь, заявила Лиза. Раскопаю такие вещи

Гришка возразил:

Перо не лопата.

Но поскольку он уже знал, что девочка Лиза в конце концов двинется по медицинской линии, то внимательно прочитал первую Лизину статью, написанную в блокноте:

Сегодня я посетила лучшую молочную ферму. Выглядела я очень красиво, когда беседовала с лучшей дояркой колхоза тётей Анютой. Тётя Анюта угостила меня вкусным парным молоком от лучшей коровы Зорьки. Я была очень довольна. Но моё хорошее настроение испортил враг моей жизни Пестряков Валерий

А что он сделал? спросил Гришка.

Девочка Лиза кивнула на доску приказов и объявлений. Там висел Лизин портрет с тремя бантами, вырезанный из газеты. Под ним намусоленным чернильным карандашом было написано: Позор хвастунам и эгоистам! Берегись, Лизка! В школе я с тобой за одну парту сяду, буду тебя перевоспитывать в лучшую сторону. Удивительно: хоть ты, Лизка, и красивая, но дура. И подпись: Пестряков Справедливый.

Ещё посмотрим, кто с кем за одну парту сядет, сказала Лиза, забирая у Гришки блокнот. Я про него ещё не так напишу. Я про него в центральную прессу сигнал подам. Собаку мою сманил, колхозную доску приказов и объявлений испортил и в лесной поход пошёл с этим Шариком, изменником. Даже поводок у меня отобрал дяди Федин. Лизины глаза затянулись слезой, она добавила густо в нос: И ты, Гришка, такой же! Записала что-то в блокнот и пошла к своему дому, чтобы в палисаднике, среди цветов, презирать Пестрякова Валерия.

Сколько у Лизы пустых хлопот, сказал Гришка.

Он посмотрел на деревянные избы, на улицы, замусоренные сеном и курицами, и представилась в Гришкином вображении деревня Коржи с просторными окнами, в которых широко отразилось небо.

А как же лошади? подумал Гришка вслух. Им по асфальту неудобно ходить.

Кто-то дохнул ему в ухо теплом. Гришка обернулся. Над ним возвышался конь по имени Трактор.

Если бы только асфальт! Конь подошёл к новенькому мотоциклу, поставленному возле крыльца, и сказал: Нелепость.

Новенький мотоцикл принадлежал колхозному зоотехнику. Зоотехник недавно объезжал на нём все выпасы, да так аккуратно, что даже колёс не заляпал.

Хороший мотоцикл, сказал Гришка. Скажите, пожалуйста, почему у вас имя Трактор?

А хулиганят люди, ответил конь. Моего отца звали Орлик. Он с товарищем Гуляевым работал. Для теперешних мы реликты! Как бы памятники самим себе.

В каком смысле? спросил Гришка.

В прямом. Конь вдруг напрягся, поднял голову и закричал. В этом крике расслышал Гришка топот конного эскадрона, горячий накат атаки, звон сабель и тяжесть плуга. Ну а теперь что? сказал конь и нажал копытом сигнал на мотоцикле. Разве это голос? Разве с таким голосом можно прожить достойно?

Из колхозной конторы выскочил зоотехник. Крикнул:

Эй вы, не хулиганьте!

Мне вас жалко, приятель, ответил ему конь Трактор и, оборотясь к Гришке, пояснил: Именно этот молодой человек назвал меня так неумно.

Трактор, за твою подрывную деятельность я распоряжусь не давать тебе сегодня овса. Посидишь на пустом сене.

Конь Трактор пожевал чёрными губами.

Что касается справедливости, вам она неизвестна. Отвернувшись от зоотехника, он предложил Гришке застенчиво: Хотите, я вас прокачу? Вы куда направляетесь?