Ермолай так порывисто дышал, что сухие снежинки взлетали пухом, попадали в нос, на щёки и тотчас таяли.

Смерив взглядом расстояние до нарушителей, он снова, на этот раз энергичнее, подтолкнул Петекова. «Чего же медлить!..»

— Это лунки! — спокойно прошептал старшина. — Лунки во льду. Их днём сделали рыбаки.

Стало стыдно и досадно. Туда же, один на двоих!.. Ермолай повернулся и... замер: из-за прибрежных кустов на них были наставлены винтовки. Одна, вторая — три.

— Вот они где враги!

Ермолай скинул варежки, схватился за сумку с гранатами и тотчас опустил руку...

— Со многими на первых порах такое бывает, — сказал Петеков, когда они утром шли по дозорной тропе,— то пень за человека примешь, то корягу. Да уж лучше пень принять за нарушителя, чем нарушителя за пень.

Забыв о ночных переживаниях, Ермолай с воодушевлением начал рассказывать о своей любви к природе, к охоте.

— Поговорим дома! — неожиданно оборвал старшина и молча показал рукой на снег. В сугробе у кустов виднелись следы двух пар сапог.

В лесу следы разъединились.

— Иди по левому, — приказал Петеков. Ермолай почувствовал робость сильнее, чем ночью на берегу Уссури. Тогда он ошибся, но по крайней мере, как ему казалось, враг был на виду. Сейчас же перед ним — только отпечатки больших подошв на снегу. Это были следы людей, тайком пробравшихся через советскую границу. И, может быть, именно Петеков с Ермолаем пропустили их? Может быть, по его оплошности нарушители шли сейчас уже где-нибудь далеко?

Серов бежал, проваливаясь в сугробы и путаясь в полах маскировочного халата. Споткнувшись, посмотрел на след и невольно прижал винтовку к груди. След имел два каблука: один от грубого сапога, подбитого крупными гвоздями, другой поменьше. За первым, нога з ногу, шёл второй человек. От неожиданности Ермолай не сразу сообразил, что старшина направился по ложному следу. Вернуться и позвать товарища было уже поздно. Где-то впереди пробирались в наш тыл враги.

По натуре Ермолай был человеком добродушным. Совсем недавно ему чуть не до слёз стало жаль старика-маньчжурца, переплывшего ночью полынью и самолично явившегося на заставу. На пальцах рук у старика не было ни одного ногтя: вместо ногтей кровоточили свежие раны.

Маньчжурец назвался партизаном Син Хо и сказал, что он убежал из японского плена. Японцы пытали его и избили.

На утро лейтенант Яковлев сообщил бойцам, что старик — японский шпион. Его выдали пальцы, потерявшие от наркоза чувствительность. Когда старик спал, Яковлев слегка уколол их, и тот не почувствовал боли.

«Не всякому верь, запирай крепче дверь, — сказал Ивлев пораженному Ермолаю. — Это самураи ему ногти для того срезали, чтобы нас запутать...»

С тех пор Серов видел всего двух задержанных нарушителей границы. Одного из них ему с Ивлевым довелось даже сопровождать с заставы в комендатуру. Связанный по рукам японец вдруг толкнул идущего сзади Ивлева и кинулся в лес. Серов догнал японца и повалил его. Но и прижатый к земле, тот пытался укусить пограничника. Ермолай вспомнил ненавидящий взгляд чёрных глаз.

А изволь, угадай, что это за враги, по следу которых бежал сейчас Серов, и чем они вооружены: ружьями, пистолетами, гранатами?

На сердце стало тревожно, но то была уже совсем иная тревога, вызванная не страхом, а напряжением погони.

Серов позабыл об опасности: он должен догнать нарушителей во что бы то ни стало. «Догоню, проклятых, догоню!» — шептал пересохшими губами Ермолай.

Сбивая винтовкой снег с ветвей, запыхавшись, он выбежал на опушку и увидел впереди двух людей, одетых в короткие ватные тужурки, в заячьи шапки. Один шёл в затылок другому. Незнакомым для себя, тонким голосом Ермолай крикнул: «Стой!»

Люди в ватных тужурках быстро повернулись, присели, и над самым ухом Серова просвистели пули. Ермолай, почти не целясь, нажал курок и упал в снег. «Еще подстрелят, дьяволы!» Падая, больно ударился грудью о скрытый под сугробом пенёк и оцарапал о колючие ветви щеку. Три новых пули просвистели в шиповнике, заставив Ермолая ещё плотнее прижаться к земле...

В это время подоспел Петеков. След, по которому он шел, исчез у одной из берёз, будто растаял, и старшина бросился вдогонку за Серовым. Выбежав из-за кустов, наперерез врагам, Петеков ранил одного из них метким выстрелом, и нарушители подняли руки.

Ермолай стерёг врагов, не в силах сдержать невольную дрожь в коленях, Петеков обыскивал:

— Капитана, — заискивающе пробормотал один из нарушителей, — наша твоя деньги давая, твоя наша пуская.

— Пошли на заставу, — коротко бросил Петеков.

— Зачем застава? Японская полиция закон зная, а мала-мала денег давая, пуская.

— Видал миндал? — кивнул Петеков Ермолаю и ответил: — Ваш закон купецкий, а наш советский!..

На заставе Петеков доложил начальнику, что за время несения службы задержаны два нарушителя границы и закончил:

— Ещё желает рассказать товарищ Серов. Ермолай говорить не собирался. Старшина напомнил ему о жердях.

— Жерди? Вы приняли жерди за винтовки. Так похожи? — переспросил начальник. — Надо их убрать, а пока предупредим всех бойцов. Спасибо, товарищ Серов, хорошо, что сообщили.

За завтраком Ермолай сидел молча и, как бы невзначай, посматривал на Петекова, беседующего с друзьями. Сейчас он расскажет ребятам о жердях, и Ермолая засмеют.

И действительно, Петеков перебил одного из собеседников:

— Вот у нас с Серовым выдался случай. Глядим, винтовки из-за кустов торчат и прямо на нас. Мы приготовили гранаты. Подползли ближе, тьфу ты! Жерди! Обыкновенные жерди, от старого плетня...

Ермолай тихонько встал и незаметно вышел из столовой. «Вот это товарищ!»

Быстро проходили дни и месяцы. Отцвела весна, на ущербе было изменчивое дождливое лето. Боец Серов и лейтенант Яковлев возвращались на лодке с первой августовской охоты.

Когда Яковлеву удавалось выкроить время для охоты, он всегда брал с собой Серова. Ему пришёлся по душе упорный, хотя и несколько медлительный сибирский паренёк.

Лейтенант по опыту знал — такие, как Серов, не быстро усваивают все особенности военной жизни, но уж когда усвоят — горы могут свернуть. Уменье разбираться в людях подсказывало Яковлеву, что из упорного и настойчивого паренька получится хороший пограничник, и лейтенант терпеливо обучал молодого солдата, развивая в нём наблюдательность, осторожность и ловкость. Однажды Яковлев поручил Ермолаю приглядеться, как ведут себя стрижи при появлении человека. Стрижиными гнёздами были изрыты все обрывистые берега реки. (У Яковлева была заведена специальная тетрадь, куда он записывал сведения о повадках зверей и птиц, встречавшихся на участке заставы,)

Серов удивился: «Чем заинтересовали начальника мирные пичуги?» Однако вслух своих мыслей не высказал, а спустя неделю доложил не только о том, что при приближении человека к гнезду стрижи с резким визгом поднимаются над обрывом и носятся, как угорелые, — аж воздух свистит, — но рассказал об этих птицах столько интересных подробностей и с такой обстоятельностью, что Яковлев диву дался.

Стрижи, или, как их зовут в народе, косари, щуры, стриги или боровички (Ермолаю больше нравилось называть их боровичками), обличием и повадками похожи на ласточек. День-денской они гоняются з воздухе за мошкарой, и хвост у стрижей, как у ласточек, но если присмотреться, то боровичков сразу отличишь. Во-первых, они почти сплошь чёрные, словно в саже вымазались, только горлышко белое, а у ласточки и брюшко светлое. Во-вторых, они крупнее и крылья у них будто два серпа — длинные, узенькие. И главное — у боровичка все четыре пальца вперёд выставлены и когти острущие и большие, а у ласточки три пальца вперёд, один назад. Поэтому боровички никогда не садятся на дерево, им за сучок ухватиться несподручно. С земли они взлетать не могут — крылья мешают.

— Как же они взлетают? — поинтересовался присутствовавший при разговоре один из молодых солдат.