— Всё совпадает, — сказала ей Тошико. — Дженнифер Фэллон сегодня рано ушла с работы… — Гвен слышала стук клавиш компьютера Тошико. — Да, данные пропускной системы подтверждают, что они с Уайлдменом ушли одновременно. Её рабочий компьютер был выключен за несколько минут до того, как она вышла из здания вместе с Уайлдменом. Но непосредственно перед этим она отправила несколько электронных писем… — снова щёлканье клавиш. — Вот, последнее из них – сообщение её начальнику о том, что мистер Уайлдмен всё ещё плохо себя чувствует и что она настояла на том, чтобы отвезти его домой.

Гвен печально разглядывала изуродованные останки секретарши. За добрый поступок ей отплатили жестоким, беспощадным насилием. Дикие нападения на бродяг вокруг «Blaidd Drwg» были достаточно отвратительны, но в этом случае Уайлдмен убил человека, которого знал по работе. Может быть, когда-нибудь он даже ухаживал за ней. Гвен вдруг поняла, как она устала. Она не была уверена, вызвано ли это бесконечными погонями или чем-то ещё – например, ошеломляющим ужасом сегодняшних преступлений. Она подавила зевок и подняла голову, глядя на ночное небо и подставив лицо дождю.

Даже когда она закрыла глаза, ей всё равно виделось изувеченное тело Дженнифер Фэллон.

— Что могло привести человека к этому? — спросила Гвен Джека. Джек скорчил гримасу.

— Она сама привела себя сюда, к своей смерти. С Уайлдменом. Невольно, конечно. Откуда мы знаем, что это Уайлдмен? — он пристально смотрел на Гвен, ожидая ответа.

— Плащ, — вспомнила Гвен. — Он взял его, чтобы прикрыть следы крови на своей одежде. Сама секретарша оставила бы плащ на заднем сиденье, вместе с сумкой, потому что, когда они уезжали из «Blaidd Drwg», дождя ещё не было.

Джек мягко захлопнул дверь «Вектры». Труп Дженнифер Фэллон чуть покачнулся вместе с машиной и снова замер.

— О, прекрасно, — Джек с отвращением тряхнул головой. — Я вляпался в собачье дерьмо.

Он согнул колено и повернул ногу, посветив фонариком на нижнюю часть ботинка. В подошве была большая дыра неправильной формы.

— Собачье дерьмо не сделало бы этого, — заметила Гвен. — Здесь как будто что-то разъело подошву.

— Съело, — задумался Джек. — Это мои любимые ботинки. Стандартные для 1940-х годов. Ремешки на лодыжках, кожаные подошвы, хорошие шнурки, супинатор. Где я ещё найду такую пару?

— На распродаже излишков военного имущества? — предположила Гвен.

— Посмотри на это, — он опёрся на крыло автомобиля и снял ботинок, чтобы показать его Гвен. — Что бы это ни было, оно съело подошву и остановилось.

— Кожаные подошвы, — задумчиво проговорила Гвен. — Пожалуй, «съело» — это правильное слово. Из чего сделана стелька? Губчатая резина?

Джек кивнул. В порядке эксперимента понюхал подошву испорченного ботинка. С отвращением кашлянул и поставил ботинок на крышу «Вектры», под усиливающийся дождь.

— Да, ты права, это было съедено и переварено. И всё ещё переваривается. Видишь? — он осторожно ткнул указательным пальцем в ботинок.

— Та штука, на которую ты наступил. Которую Уайлдмен выплюнул возле стройки?

Джек широко улыбнулся.

— Умница.

— Я всё ещё здесь, — послышался голос Тошико из телефона Гвен.

— Хорошо, думаю, мы закончили, — сказала ей Гвен.

— Спасибо, Тош, — Джек повысил голос так, чтобы Тошико на другом конце провода слышала его. — На сегодня ты свободна.

Тошико пожелала Гвен и Джеку спокойной ночи, и Гвен отключила телефон и сунула его в карман.

— Я начинаю волноваться, где ещё я мог наступить на эту штуку, — проворчал Джек. Он поморщился, по рассеянности поставив босую ногу на мокрый тротуар. — Ладно. Сейчас не так холодно. Это время уже можно назвать ночью.

— А что с этим? — Гвен кивнула на труп. Здесь ещё многое требовалось сделать, а она уже чувствовала себя совершенно измотанной. Она подавила очередной зевок.

Джек заглянул в «Вектру».

— Я заберу её в Хаб. Разгони своих полицейских друзей, и можешь идти домой.

Гвен больше не могла сдерживать зевоту.

— Давай, иди, — улыбнулся Джек. — Честное мнение, явно выраженное. Тебе со мной скучно. Иди домой. Уже перевалило за девять часов.

Она посмотрела на часы и встревожилась, поняв, что Джек прав. Когда день успел пройти?

Он всё ещё разглядывал машину, вероятно, размышляя, как забрать тело. А может быть, и весь автомобиль. Очевидная проблема была в том, что несчастливая Дженнифер Фэллон всё ещё сидела за рулём.

— Иди домой, — повторил Джек. Он повернул голову и посмотрел на Гвен. — Рис ждёт. Ты обещала мне, что не будешь отдаляться от своей обычной жизни, помнишь? Может быть, ты даже обещала это ему. Не обманывай его.

— А ты что будешь делать?

Джек выпрямился и расправил плечи, выпуская напряжение.

— Думаю, я пойду плавать. Я уже достаточно мокрый. И пора снова воссоединиться с жизнью после всех этих сегодняшних смертей.

— Звучит весело, — улыбнулась Гвен.

Она направилась обратно к полицейскому кордону, чтобы сообщить им, что они больше не нужны. Полицейский фотограф неохотно зачехлил свою камеру. Бирмингемец пытался возразить, но Гвен отклонила его протесты, более резко, чем ей хотелось.

Позади неё Джек открывал заднюю дверь «Вектры» и влезал на пассажирское сиденье. Гвен видела толстый шерстяной носок на его босой ноге, промокший от пробежки по лужам. Джек продолжал работать, в то время как остальная часть команды, как обычно, разошлась по домам.

Гвен позвонила домой. Извинилась перед Рисом за то, что задержалась на работе. Снова.

Должна была она почувствовать стыд, или облегчение, или благодарность за то, что он отреагировал так спокойно? Снова. Был он спокоен, размышляла она, или ему действительно было всё равно? А может быть, он смотрел фильм «Матрица: Перезагрузка» на DVD. Снова.

Рис сказал, что оставил ей немного чая и обещал не выпивать его, если она застрянет.

«Застрять» — это то, что он говорил водителям в своём офисе, когда они опаздывали. Гвен поблагодарила его. И да, он может съесть клубничный йогурт, если срок его годности подходит к концу – сегодня вечером она не смогла бы впихнуть его в себя.

Она послушала снова, пытаясь найти в его голосе подсказку, в каком настроении он будет, когда она вернётся домой. Усталый? Раздражённый? Она позволяла ему выговориться, пока вдруг не поняла, что он замолчал. Задал ей вопрос и ждал ответа. Она задумалась и не слушала, что он ей говорил.

Она извинилась, сказала, что немного устала и что они смогут нормально поговорить, когда она вернётся. Но, вешая трубку, она понимала, что говорила себе это каждую ночь в течение последних двух месяцев. Вот во что превратились их вечера. Болтовня – обычно Риса, об офисных интригах, или об историях коммивояжёра Банана, или о последнем эмоциональном кризисе секретарши Сони. Часто – телевизор. Еда на подносе, то, что Рис обычно готовил на скорую руку. Возможно, кое-какие небрежные любовные ласки, если они с Рисом не были слишком уставшими перед тем, как лечь спать.

Теперь она собиралась пойти домой. Она бросила последний взгляд на Джека, а потом повернулась и направилась в сторону дома. Моросящий дождь, шедший весь вечер, теперь превратился в сплошной непрекращающийся поток, плещущийся в лужах вокруг неё. Лужи становились всё больше и больше.

И теперь это – её жизнь? Это то, чего ты ожидала, спросила она себя. Сможешь ли ты продолжать скрывать это от Риса, от которого у тебя никогда раньше не было секретов? Или это что-то новое? Другая жизнь, которой ты не ждала, о существовании которой ты не знала. Ты представляешь, как дошла до этого?

Ты понятия не имеешь, как очутился в подсобке парикмахерской под названием «Экстремист». Но именно здесь ты обнаруживаешь себя этим субботним вечером, наблюдая, как солнечный день исчезает в памяти, пока гибкий подросток по имени Пенни Пастер цедит твою пинаколаду в матовый бокал для мартини.