– Кость!

– Заткнись… – устало оборвал жену Воронцов. – Иди, постель лучше разбери!

Варвара вздохнула, выбралась из-за стола и тяжелой, шаркающей походкой направилась к шифоньеру за бельем.

Темнота за окном разливалась плотным тягучим желе, заполнила собой все небо и землю. Резкие, неровные звуки храпящего Константина, спокойное, глубокое дыхание Варвары вскоре слились с общей темнотой, исчезли из мира звуков. Ваня же изо всех сил старался не заснуть, опасаясь, что страшный сон повторится, – сон, в котором мужчина в темном пальто тихо открывает дверь и, пока все спят, пихает его сонного в мешок. За окном гудел ветер, и снег легко постукивал по стеклу, рассеянное сознание рисовало все четче любимого медведя, затем воспитательницу, от которой всегда так вкусно пахнет молоком и свежестью. Вот он уже вместе с остальными ребятками поет в хоре и из всех сил старается петь как можно лучше – чтобы воспитательница улыбнулась, ласково коснулась его макушки и похвалила... На худеньком личике сквозь сон проступила счастливая улыбка. 

Александра Смирнова поднялась на пятый этаж пешком, – лифт который день не работал. Забросила сумку на верхнюю полку гардероба, затем заглянула к сыновьям в детскую комнату. Старший сын лежал, развалившись на кровати, и смотрел фильм – громкость была включена до предела. Младший же возился на полу, сооружая бумажные самолетики и раскрашивая потом акварелью. Трудиться начал он давно, о чем свидетельствовала гора резаной бумаги. Мать спросила:

– Отец дома?

– Еще не приехал, – хамовато ответил старший.

– Убавь звук! И пропылесось! Ждешь, что мать все уберет?! И не стыдно? Два лба!

– Мам! Потом, а? Иди уже!

Александра покачала укоризненно головой, затем прошла на кухню. Хлопнула холодильником, достала из морозилки куриную ногу. Немного поразмыслив, бросила в мойку несколько картофелин и луковицу. Когда раздался звонок в дверь, она крикнула:

– Откройте! Откройте, говорю!

Но из комнаты никто не появился. Ругаясь про себя, женщина быстро подошла к порогу, повернула в замке ключ и увидела припорошенного снегом супруга.

– Ты ключи че не взял?!! Твердишь, твердишь одно и то же…

– Забыл, Сань. Закрутился совсем с работой. Начальница меня в конец заездила. Как ты?

Жена лишь махнула рукой и вернулась к мойке. Муж же переоделся в домашнее, затем подошел к Александре, которую часто ласково называл «Санечкой» и чмокнул в плечо. Пробормотал:

– Я там вам денег привез. На этот раз командировочные хорошие дали…

Услышав про деньги, она одобрительно кивнула. Но тут же завелась:

– По работе ездишь, а в деревню не пропрешь! Когда соберешься? Дом проверить надо! Снег убрать. Наверняка, из-под сугробов не видать...

– Съезжу в следующие выходные. А, может, и в эти. Есть что покушать?

– Не видишь, готовлю? Сама только вошла! Кстати, всю голову уже сломала, – кого приглашать на твой юбилей? Кто к тебе придет то? Или опять своих подруг звать? Фу, как от тебя прет…Иди в душ сначала сходи…

- Сейчас, зайка. Иду...

Смирнов хотел было снова прижаться к жене, но мысль о том, что он грязен, заставила передумать. Он украдкой слазил в хлебницу за куском горбушки. Вскоре в ванной зашумела вода, а вслед за этим раздалось негромкое дребезжащее в унисон с холодильником пение. Александра снисходительно хмыкнула, достала терку. Сделать поджарку или так запустить овощи в бульон? Лук и морковь ловко полетели в кастрюлю. Супруг любит чеснок. Надо бы добавить вместе со специями. Или ну его к лешему? Смирнова краем глаза посмотрела на холодильник, – на нем появилась пачка денег. Виновато вздохнув, женщина потянулась в ящик за чесноком…

Семья ложилась спать по обыкновению поздно. Телевизор долго горел, вещая новости хорошо поставленными голосами ведущих, вставляя кадры аварий и перестрелок. Александра машинально щелкала каналами, – вроде выходной, а смотреть нечего. Хоть бы один приличный фильм найти… Наткнувшись все же на довоенный фильм, она легла в кровать, устроилась поудобнее. Но тут ее планы полетели прахом, – ладонь мужа неуклюже коснулась ее бедра, больно стиснула грудь. Александра нахмурилась; за столько лет брака ничего не изменилось. «Зайка моя… Санечка…» – жарко дыхнуло в ухо. Рука продолжала грубо тискать. Он попытался губами коснуться ее губ, но тут же получил локтем в бок. Как ни в чем ни бывало, муж взгромоздился сверху, спустил штаны, повозился и затих. Александра подумала, что за столько лет точно ничего не изменилось. Когда у них последний раз был секс? Память услужливо выдала, что давно. Опять всплыл образ пачки на холодильнике. Жена ровным голосом скомандовала: «Ложись!» Затем залезла сверху, засунула вялый орган между ног. Через несколько толчков и скоротечной возни муж скрылся в туалете.

Александра же откинулась на подушки и прислушалась к повисшей в воздухе тишине. Свет редких машин отбрасывал на потолок причудливые тени. Они покачивались, скрещивались друг с другом, исчезали. Лицо женщины расслабилось, уголок рта мечтательно пополз вверх, взгляд стал более нежным, отсутствующим.

Под одеяло в одной майке вскоре нырнул супруг. Его ледяные ступни коснулись ее, – она тут же дернулась, как ужаленная. О чем тут же пожалела. В ответ ее мягко похлопали по руке, успокаивая. Несколько мгновений спустя Александра повернула голову и отметила, что муж, как и она сама, с мечтательным видом изучает тени на потолке. Прошло больше получаса, прежде чем женский голос тихо произнес:

– Знаешь, я тебе очень благодарна за все…

– И я, зайка. И я благодарен. За все…

Смирнов, спрятав лицо в воротник фуфайки, обошел ряд присыпанных снегом «шестерок» и «девяток», вошел в здание вокзала. «Мне до Казинки», – беспокойно выдохнул он и взглянул на часы, – времени до отправления было еще сорок минут. Взяв билет, присел на одно из неудобных сидений. Вокруг сновали туда-сюда люди, спешили, торопились. Слышалось хлопанье дверей. До обоняния волнами доносился смрад общественного туалета. Местные попрошайки терлись по углам, прячась от стужи и взоров милиции. Он присмотрелся: в дальнем углу два бомжа уединились, накрылись грязным пальто и… Смирнов резко отвернулся. «Вот бы их вышвырнуть отсюда горяченьких на мороз!», – мелькнула злая мысль. Он поискал взглядом сотрудника милиции, но не нашел. Из дальнего угла вскоре раздался счастливый гортанный смех… Он вскочил на ноги и пулей вылетел на перрон.

Их деревенский дом стоял на окраине. Небольшой, крытый железом, с видневшимися за оградой парой яблонь и груш. Старые, измученные водой и солнцем ставни давно приняли серый цвет и покосились. Как и сам дом, к которому примыкало несколько сараев. Чуть в отдалении блестел белый кирпич кладовой, – единственно, что было новым и свежим.

«Да-а, снега навалило в этом году! Убирать и убирать!», – подумал Смирнов, приближаясь к месту назначения. Чтобы добраться до входной двери, пришлось постараться. Наконец, сугроб надежно разделился надвое, и стало возможным проникнуть внутрь дома. Несколько часов ушло, чтобы покидать с крыши снег. Закончив и то и дело утопая в снегу, хозяин направился к кладовой. Здесь Смирнов глянул на крепкий калач-замок, на толстую невысокую дверь, – вряд ли за такой кто-то что-то услышит… Почему– то перед глазами промелькнула та сцена на вокзале. Неожиданно сладостное чувство запретного наслаждения вперемешку с тревогой опустилось в низ живота и там мощно ударило. Мужской орган шевельнулся. «Мне пора возвращаться, не то опоздаю на электричку», – промелькнуло в сознании. Но воображение, словно горящий вулкан, уже выплескивало наружу картины, от которых все заныло, затрепетало, а жар становился все сильнее. Вот он приводит сюда женщину, запирает изнутри дверь, – она полностью в его власти. Ее глаза горят от страха и возбуждения. Что же он с ней сделает? Она стонет и шепчет «нет», а сама только и ждет, чтобы он подошел. А он… он бы заставил ее быть покорной и просить его самого о… Все самые глубинные фантазии и так долго нереализованные желания требовали выхода, превращая в раба. Ощущение мужского превосходства и силы, ощущение вседозволенности сводило с ума. Мозг настойчиво рисовал, как он как бык-производитель с огромным детородным органом уверенно и со знанием дела покрывает одну самку, вторую, третью врезаясь в такое жаркое и влажное лоно… Мужчина с надеждой опустил глаза на ширинку и понял, что желанием полнился только его мозг. Жгучая боль мгновенно разрезала грудь пополам. «Был ты уродом, есть, им и останешься», – язвительно добило сознание.