Прикрыв глаза, я пытался понять, почему со мной опять произошла такая глупость.

От боли меня тошнило. Казалось, что удар о стену был не таким уж и сильным, тем более что мне удалось отвести жеребца от стены раньше, чем он размозжил мне сустав. Но ощущение было такое, словно удар пришелся по нерву. Боль немного ослабла, но от движения постоянно вспыхивала вновь.

Я как раз подумал, что далеко не уеду, когда из-за спины у меня раздался легкий свист и конь подо мной встал, как вкопанный. Я не ожидал этого и улегся грудью на конскую шею. Прошло, наверное, не более часа с тех пор, как мы покинули Форт. Горы, накрытые белым снежным одеянием, четко прорисовывались впереди. Полностью рассвело.

Северный легко соскочил с коня, сделав знак Карин, чтобы она оставалась в седле. Мастер за моей спиной тоже спешился. Мне не нужно было говорить, чтобы я остался в седле. Я боялся, что если спущусь, то уже больше не залезу обратно, особенно, если Алрен вновь вздумает поупорствовать.

Мастер встал рядом, и рука его уверенно легла мне на колено. Я вздрогнул. Северный подошел к нам и стянул с шеи серый шерстяной шарф.

Я молчал.

— Перелом? — спросил маг дня.

Мастер поднял на меня взгляд и кивнул, давая понять, что если я хочу, могу высказаться. Я не хотел.

— Не перелом, — Мастер взял меня за ногу и бесцеремонно выпрямил ее в колене. От боли я ахнул.

— У гор сделаем привал, там поправим, — согласился Северный с тем, что не сказал, но похоже подумал Мастер. Ловко и аккуратно, Северный затянул мне колено шарфом, от чего боль притихла.

Мастер хлопнул меня по бедру, и направился к коню. Северный снова возглавил наш маленький отряд.

Повязка помогла, хоть и посадка моя в седле стала еще более неуклюжей. Мы двигались вперед к горам по расчищенной дороге, и я все гадал, что будет, когда дорога кончится. Ответ не заставил себя ждать.

Теперь ни слова, — прозвучал у меня в голове грозный голос Мастера. Я вздрогнул, но оглядываться не стал. — Помни, что я говорил тебе.

Северный повел своего коня с дороги, и тот… преспокойно ступил на снежный покров, будто ничего не весил. Следом Карин, потом я, потом Мастер и вьючные лошади. Ни одна из них не проваливалась в снег.

Дорога оказалась еще более тяжелой, чем я мог себе предположить. Да и нельзя, сидя в тепле у камина, представить, каково это — пробираться в горы, когда вокруг лишь снег и камни, холод быстро сковывает конечности, а дыхание сбивается от лошадиного бега.

К середине дня мы подошли к самым подножиям гор. Северный сначала двинулся вдоль скал, но быстро свернул в узкое ущелье. Здесь снега было значительно меньше, неровные, иссеченные трещинами стены скользили вверх справа и слева от нас. Снег глушил малейший звук, оттого вокруг было тихо.

Маг дня остановил нас там, где ущелье делало поворот. Он спешился и разрешил спешиться нам. Стоило Северному и Мастеру слезть с лошадей, как те тут же утонули по скакательный сустав в снегу. Видно было, что лошадям это не по нраву, но маги не обратили на это внимания.

Я слезал так, будто тело мое было из камня. Нога в распрямленном состоянии практически не болела, но пальцы ног и рук так замерзли, что я их почти не чувствовал. Северный подошел к скале, нависающей над землей и скинул припорошенный снегом кусок грубой ткани, под котором оказалась небольшая кучка сухих дров. Маги подготовили проход заранее.

Под прикрытием скалы через несколько минут уже горел слабенький огонь, Мастер бросил у костра одеяло и предложил мне сесть на него. Вновь было разрешено разговаривать. Похоже, слова могли помешать магам сосредоточиться, когда они удерживали лошадей поверх снега.

— Закатай штанину, — велел мне Мастер, но былая суровость из его голоса улетучилась.

На колене открылась большая ссадина, но болела не она и не синяк, который наливался вокруг ободранной кожи. Я для верности ткнул указательным пальцем в кровавую корку на сгибе колена и сморщился.

Карин присела с другой стороны от огня, и я смог получше разглядеть ее. У нее были узкие, прищуренные глаза и тонкий длинный нос, подчеркнутый высокими скулами. Она казалось хрупкой, но на лице девочки постоянно присутствовало хмурое и настороженное выражение, я ни разу не видел, чтобы она улыбалась, а из-за прищура глаз казалось, что она постоянно замышляет что-то недоброе. Теперь она смотрела на меня либо с любопытством, либо с неприкрытой неприязнью.

Северный ушел вперед по ущелью, но быстро вернулся.

— Что там опять? — спросил маг, присаживаясь рядом. — Я смотрю, стало лучше?

Я кивнул. Действительно, если не гнуть ногу, боль отпускала.

— Защемлен нерв, — Мастер взъерошил волосы.

— Глупо, — тихо сказал я.

— Во всяком случае, необычно, — согласился Северный. — Глотни-ка, — он протянул мне флягу. — И не унывай, сейчас все поправим.

Я и не ожидал от него ничего другого. Маг зачерпнул снега и погрел его в ладонях, растапливая, а потом, разведя руки в стороны, своей магией заставил воду вытянуться в тонкую, похожую на иглу, нить и заледенеть.

Торопливо отвинтив крышку фляги, я глотнул крепкой настойки, от которой по телу прокатилось приятное тепло. Кровь прилила к пальцам, отогревая их.

Я вопросительно посмотрел на Мастера, но тот лишь отрицательно покачал головой.

— Если это тебя впечатляет, то не смотри, — немного насмешливо сказал Северный и ледяная игла под его руками ушла в мой коленный сустав. Я почувствовал легкое покалывание и ноющая, отдающая в бедро боль, разгладилась. Капля воды упала на кожу.

Северный непринужденно хлопнул меня по плечу и широким жестом предложил отдыхать. Этот короткий привал пошел нам всем на пользу, а глоток из фляги Северного заставил меня повеселеть. То, что ждало впереди, не казалось уже таким зловещим.

Из еды у нас был подсушенный хлеб, сыр, вяленые мясо и рыба. Завернутое в два слоя ткани в отдельной сумке было сырое мясо, которое на морозе превратилось в спекшийся с кровью кусок льда. На луке седла северного крепился короткий лук, который он натянул в первый же вечер и, пока мы отдыхали, подстрели разжиревшую к зиме дикую индейку. Хорошая сытная, жирная еда помогала нам согреться и восполнить силы, потому что путь и вправду был нелегким. Привалы были коротки, ночь частенько проходила в седле. Утром мы останавливались, чтобы размяться и поесть, и я все чаще замечал отвращение к еде во взгляде Мастера. Еще мы останавливались под вечер, пережидая сумерки, когда сила обоих магов, словно сталкиваясь между собой, ослабевала. Тогда Северный разжигал огонь, а Карин устраивалась спать. Я неплохо приноровился дремать в седле, хотя этот нездоровый сон не давал чувства полного восстановления. Вечерние привалы, как и те, что мы делали под утро, различались по времени и составляли от двух до шести часов.

Ночами наш маленький отряд вел Мастер, днем впереди ехал Северный. Снег не давал темноте быть по-настоящему густой, и все же ночами я не видел ничего, кроме серых, плохо очерченных силуэтов. Мы двигались в основном по ущельям и по пологим склонам, пробираясь все глубже между корнями гор, такие маленькие, словно тараканы, мы бежали по лабиринту между горными хребтами.

На пятый день пути разыгралась снежная буря. Буран окутывал нас мглой, стараясь увести с призрачных троп, и лишь силой магов мы не разбредались в разные стороны, гонясь за серыми тенями, обманутые гулом ветра, за которым не слышишь даже собственных слов.

Мы не останавливались. Лошади шли цепочкой, теряясь в белой снежной мути, и я не видел даже хвоста идущего впереди коня. Животные сами знали, куда идти — маги не давали им сбиться с пути.

Казалось, я немного привык к холоду, но этот снежный омут, наполненный воем и ветром, сильно ударил по моему здоровью. К середине ночи я начал кашлять, чувствуя былую боль в груди. Я боялся, что снова захвораю, но старался об этом не думать.

Спустя некоторое время мы остановились под прикрытием скального выступа, с подветренной его стороны. Буран, бушевавший вокруг, стих, превратившись в занавес из порхающего снега — ветер удивительным образом обтекал эти скалы стороной. Уже через четверть часа я согрелся крепкой настойкой из фляги Северного, а через полчаса уже пил чай и ел мясо. Боль в груди утихла, кашель отступил, и я мог лишь радоваться этому…