А что, если это вовсе и не человек? Разве тогда не бессмысленна любая попытка убежать?

Нет, нельзя так думать, только не сейчас! Нужно сохранять хладнокровие, чтобы принимать правильные решения. Например, в какую сторону бежать. Сорелли уже сожалел, что решил вернуться на дорогу. Ведь здесь его преследователь сможет набрать максимальную скорость. В подлеске было бы легче оторваться от погони.

А может, еще не поздно?

Он резко свернул вправо и стал петлять между деревьями. В душе Сорелли снова зародилась надежда. Если ему хоть немного повезет, – он сможет найти здесь убежище.

И тут что-то, похожее на вырвавшуюся из-под земли руку, схватило его за правую ногу. Это был корень, полукругом возвышающийся над землей, которого Сорелли не заметил из-за сильной спешки и темноты. Он потерял равновесие и упал, сильно ударившись головой о твердую кору огромного дерева. Резкая боль в черепе вызвала тошноту и помутнение сознания. Но Сорелли не сдавался: ему никак нельзя поддаваться слабости. Каждая секунда на счету!

Обхватив руками ствол дерева, Сорелли, кряхтя, поднялся на ноги. Он еще не успел полностью выпрямиться, когда его пронзила еще одна, гораздо более сильная, боль, на этот раз в правой ноге. Как будто в нее впились раскаленные иглы. Вывих или растяжение. Прихрамывая, он снова побежал, и каждый раз, когда он опирался на поврежденную ногу, на лбу у него выступали капли пота.

Но кто его преследует? Сорелли на секунду прервал свой бег, оперся на влажный ствол пинии и огляделся. Его окружали одни деревья и кусты, и слышал он лишь шорох дождя и свое собственное прерывистое тяжелое дыхание. Сердце его колотилось. Неужели он и правда оторвался от погони?

Сорелли стал думать, как ему лучше всего поступить. В его внутреннем кармане лежал мобильник, так, может, стоит позвать на помощь? Но преследователь, вполне вероятно, все еще находится поблизости, ищет его. И если Сорелли воспользуется телефоном, тот, другой, чего доброго, услышит его.

Может, разумнее остаться здесь и подождать, пока он не удостоверится в том, что неизвестный оставил его в покое? Однако если тот все еще сидит у Сорелли на хвосте, то быстро обнаружит его здесь. Вот почему Сорелли решил продолжать путь, но медленно, стараясь не производить ни единого предательского звука и одновременно щадя больную ногу.

На земле лежал длинный сук, расщепленный на конце, который можно было использовать как костыль. Сорелли нагнулся за ним. Он еще не до конца выпрямился, когда кто-то, подобно хищнику, бросился на него из темноты.

Кто-то или что-то, подумал он, снова теряя равновесие и падая навзничь на вязкую землю. Несмотря на грязь, удар от падения оказался таким сильным, что на пару секунд вышиб воздух из его легких. Сорелли почувствовал влагу, проникающую сквозь брюки; вероятно, он измазался с головы до ног. Однако все это было совершенно не важно по сравнению с тем, что произошло: темная фигура уселась на него верхом, не давая ему подняться.

На незнакомце по-прежнему был скрывавший его лицо платок, из-за которого он издали походил на женщину. Но тяжелая высокая фигура явно принадлежала мужчине, в этом Сорелли не сомневался.

– Кто ты? – хрипло спросил он. – Чего ты от меня хочешь?

Незнакомец не отвечал, лишь вытащил что-то из-под широкого пальто – что-то светлое, поблескивающее даже в слабом свете ночи.

Огромный кинжал!

Незнакомец держал его затянутой в перчатку рукой прямо над грудью Сорелли, и острие нацелилось ему в сердце.

Сорелли понял, что умрет, и, как только к нему пришло осознание этого, он неожиданно совершенно успокоился. Смерть его была неотвратима, и он смирился. Правда ли, что за мгновение до смерти перед глазами проходит вся жизнь? Или то обстоятельство, что внутренним взором он увидел Марию, объяснялось лишь необходимостью провести последние секунды своего существования, думая о прекрасном, о чем-то, что в его жизни сыграло незначительную – возможно, слишком незначительную – роль?

Он видел Марию такой, какой знал ее много лет назад, – молодой женщиной, застенчиво улыбающейся ему. И Сорелли улыбнулся ей в ответ, когда кинжал вонзился в его тело.

Пауль Кадрель неожиданно проснулся, когда в крошечное окно над его кроватью не проникал еще ни один лучик света. Ему приснился кошмар, что в последнее время случалось довольно часто, и потому он обрадовался, обнаружив, что это был просто сон. Хотя в комнате было прохладно, курточка пижамы прилипла к его телу, сырая от пота.

Холодного пота.

Он по-прежнему чувствовал себя усталым и совершенно разбитым, но не поддался соблазну снова уснуть. Слишком велик был его страх, что сон может повториться – сон о Ренато Сорелли. В нем испуганный Сорелли бежал по мрачному лесу, и его страх был также страхом Пауля. И теперь еще Пауль чувствовал, как часто стучит его сердце, будто за ним и правда гнались…

Да, кстати, кто же за ним гнался?

Пауль не мог бы с уверенностью сказать, кто – или что – гналось за Сорелли. Во сне он не разглядел ничего, кроме темного призрака, нереального существа с неясными очертаниями. Нечто сверхъестественное, недоступное для восприятия обычными человеческими чувствами. Создание, пришедшее с той стороны, возможно из ада, воплотившийся и, тем не менее, неосязаемый страх.

Или, возможно, Пауль просто уже позабыл, что на самом деле ему приснилось? Возможно, его подсознание скрыло от него нечто ужасное, дабы защитить его рассудок?

Он нервно включил ночник и потянулся к пластмассовому будильнику. Скоро пять. В обычной ситуации он поспал бы еще более получаса. Но не сегодня.

Пауль поставил будильник на место, взял с тумбочки вставленную в рамку фотографию и долго смотрел на снимок, сделанный три десятка лет тому назад. На нем были изображены худой темноволосый мужчина лет тридцати и мальчик лет десяти, с кудрявыми светлыми волосами, зажавший под правой рукой футбольный мяч. Оба смотрели прямо в объектив: мальчик – с выражением легкого сомнения, мужчина – с довольным видом.

Снимок ничем не отличался от тысяч фотографий, на которых изображены отец и сын. Однако эти двое отцом и сыном не были, во всяком случае, между ними не было кровного родства. И тем не менее Ренато Сорелли всегда был Паулю как отец, уже тогда, когда был сделан этот снимок на спортплощадке сиротского приюта. Пауль помнил все так отчетливо, будто это случилось вчера. В игре он забил решающий гол, и его товарищи приветствовали его несмолкающими криками «ура!». Однако для него куда более важным было то, что Сорелли хлопнул его по плечу и что-то одобрительно произнес. Пауль и сегодня ощущал тепло, которое охватило его в тот миг, – чувство защищенности.

Он аккуратно поставил фотографию, сделанную отцом Джакомо Анфузо, директором сиротского приюта, на место и поднялся с кровати. На противоположной стене висели написанная маслом картина и деревянное распятие. На картине был изображен бородатый мужчина, чьи резкие черты напоминали черты лица Сорелли: Игнатий Лойола, основатель ордена иезуитов. Пауль опустился на колени перед распятием и сложил руки в утренней молитве. Это был долгий внутренний диалог с Богом, в котором Пауль просил Всевышнего о защите и помощи для Сорелли.

Позднее он спрашивал себя, действительно ли в этом была необходимость. Он ведь всего лишь видел сон. В последнее время ему чаще всего снился Сорелли, и почти каждый раз его друг и отец находился в опасности. Но еще никогда сон не был таким реальным, как тот, что приснился Паулю этой ночью. Страх, охвативший Сорелли во сне, передался Паулю, ощутившему его как физическую боль. И потом, конец сна: Сорелли лежал на земле, а темное существо сидело на нем и держало над ним продолговатый предмет. Кинжал. Когда Пауль вспомнил об этом, его охватил ужас.