На какое-то время Паулю показалось, будто водитель хочет доставить его прямо в Ватикан. Но Пьяцца Сан-Пьетро, как и всегда, была закрыта для транспорта. Такси дважды свернуло влево и оказалось в Борго Санто-Спирито. На оживленной улице, своего рода демаркационной линии между духовной и мирской территорией, находилась не только парочка учреждений, вынесенных за территорию Ватикана, но также и Генеральная курия Общества Иисуса, штаб-квартира иезуитов, занявшая место напротив громоздкого отеля «Колумб», расположенного в здании палаццо делла Ровере, возраст которого составлял более пяти сотен лет.

Заплатив таксисту, Пауль повернулся к хорошо знакомому входу – воротам, ведущим в резиденцию генерала ордена и главное здание всего ордена в целом. Оно расположилось близко к Ватикану и все же вне его стен и государственных границ. Это размещение было не только географическим – в глазах Пауля оно приобретало более глубокий смысл. С момента своего основания орден вроде бы состоял на службе у Ватикана и клялся в послушании самому Папе, и тем не менее Общество Иисуса всегда отстаивало собственную самостоятельность. Иезуиты не были частью монастырского сообщества, они не носили стандартную одежду членов ордена и не участвовали в общей хоровой молитве. В этих и других вопросах они были свободнее, чем члены иных духовных объединений. Церковь пользовалась этим, давая иезуитам задания, которые не могли выполнить члены других орденов. Не без причины иезуитов называли «пятой колонной».

С другой стороны, орден, к которому принадлежал Пауль, являлся огромной силой внутри Церкви, силой, иногда казавшейся ему средством усиления власти Папы. В пределах видимости Ватикана, на расстоянии считанных минут ходьбы до него, находилось главное здание Общества Иисуса, будто бы для того, чтобы постоянно напоминать Папе о существовании этой силы. Пауль гордился тем, что принадлежит к ордену иезуитов, и одновременно спрашивал себя, является ли эта гордость грехом.

Торопливый прохожий толкнул его, прервав его размышления. Пауль напомнил себе о том, что для его пребывания здесь есть конкретная и печальная причина. И донимающие его вопросы находятся в непосредственной связи с ней. Он отругал себя, забросил на плечо потрепанную дорожную сумку и направился к входу. Здесь он найдет ответы на свои вопросы – надо надеяться!

Паулю не пришлось долго ждать в маленьком помещении, в котором были разложены религиозные журналы и брошюры об Обществе Иисуса: вскоре он снова увидел молодого священника, приведшего его сюда, – худого мужчину с коротко стриженными волосами, скорее поджарого, нежели тощего. Его глаза за очками в простой оправе нервно поблескивали, будто присутствие Пауля было ему неприятно.

– Его преподобие сейчас примет вас, брат, – произнес священник высоким, но звучным голосом, предопределившим его выступление в качестве солиста церковного хора. – Пожалуйста, следуйте за мной!

После недолгих колебаний Пауль оставил сумку возле стола с журналами и брошюрами. Ему показалось, что не подобает встречаться с главой всех иезуитов, держа на плече дорожную сумку.

Да и кто может совершить кражу здесь, в штаб-квартире общества, чьи члены приняли обет бедности?

Пауль шел вслед за молодым священником по коридорам и лестницам на третий этаж и удивлялся тому, что ничего здесь не узнает.

Раньше, когда он жил в Риме, он часто бывал тут и какое-то время даже жил в этом здании. Паулю были знакомы картины на стенах – сценки из Библии и изображения святых и известных иезуитов. Коридоры также были ему знакомы, и он знал, в какие помещения они ведут. Он прекрасно здесь ориентировался, и тем не менее все здесь казалось ему чужим, не таким, как прежде. Может, это чувство возникло из-за того, что здесь не было и никогда больше не будет Ренато Сорелли?

Перед конференц-залом рядом с кабинетом генерала ордена они остановились, и молодой священник благоговейно постучал костяшками пальцев правой руки по старому дереву. Лишь когда глухой голос пригласил их войти, он приоткрыл дверь, ведущую в самое сердце мирового Общества Иисуса, крупнейшего католического ордена на планете.

Несмотря на это, просторное помещение было скромно обставлено и украшено одним эстампом с изображением основателя ордена и еще двумя гравюрами, рассказывающими сюжеты из Ветхого Завета: Ева, протягивающая Адаму яблоко, и Моисей, вместе со своим братом Аароном выступающий перед старейшинами Израиля. Помимо этих изображений, на стене над широким столом висело деревянное распятие, такое же, как то, что украшало комнатку Пауля на Мондзее.

Генерал ордена сидел во главе стола. Его преподобие постарел, подумал Пауль, посмотрев на него. Но это и неудивительно, ведь Жану Кристофу Гавальда скоро исполнится восемьдесят два года. Приблизительно двадцать последних лет этот француз, проведший многие годы в Северной и Центральной Африке, где он начал свою карьеру, став миссионером, возглавлял орден и проявил себя в это время как точка опоры, которая хоть и держит узды правления твердой рукой, но не противится новшествам. Пауль всегда восхищался его внешним видом. Полностью поседевшие за это время волосы Гавальда резко контрастировали с загаром, которым покрылась его кожа за время пребывания под африканским солнцем. Серьезное, но открытое лицо было испещрено бесчисленными морщинами, указывающими на трудовую, самоотверженную жизнь.

Справа от него сидел генеральный секретарь, Дэвид Финчер. Неуклюжая фигура, широкие ладони, которые скорее подошли бы рабочему-строителю, чем человеку Божьему, мясистое лицо и волосы с рыжеватым отливом. Ни у кого не возникало ни малейших сомнений в его ирландском происхождении.

Пауль прекрасно представлял себе, как предки Финчера в девятнадцатом столетии кирками и лопатами помогли проложить рельсовые пути для железной дороги через весь североамериканский континент. Возможно, они также трудились на золотых приисках Калифорнии в надежде на быстрое обогащение или за мизерное жалованье в рядах армии США сражались с индейцами и опасными преступниками. Массивный Финчер, как и они, был человеком дела, ценившим активный физический труд выше, чем филигранную работу духа, и благодаря этой своей особенности прекрасно дополнял Гавальда.

Слева от Гавальда съежился тощий Хуан Фелипе Мартин. Ему, наверное, было столько же лет, сколько и генералу ордена, которого он поддерживал с тех самых пор, как его избрали адмонитором, то есть негласным контролером. У каждого генерала ордена иезуитов был свой адмонитор, гарантировавший, что преподобный генерал, облаченный полнотой власти, – сознательно или невольно – не примет неверных решений, чреватых роковыми последствиями. Генерала побуждали обсуждать с адмонитором все предстоящие важные решения и прислушиваться к его совету. Пауль задумчиво смотрел на совершенно голый череп испанца и спрашивал себя, не срослись ли духовно Гавальда и Мартин за долгие годы своей совместной работы до такой степени, что стали абсолютно одинаково думать и чувствовать. Впрочем, мысль эта была еретической: ведь если так оно и было, то должность адмонитора была лишней.

Остальные пять мужчин за столом, каждый из которых перешагнул пятидесятилетний рубеж, были ассистентами генерала ордена: Винченцо Динале представлял Италию; Пьер Гратон – Францию; Мигель Томео – Испанию и испаноязычные страны; Конрад Мергенбауэр – Германию, Австрию, Бельгию, Нидерланды, Польшу и Венгрию; Стюарт Каннингэм представлял англоязычные страны. Это были доверенные люди генерала. И то, что все они собрались сегодня здесь, подчеркивало важность ситуации.

Финчер коротко, но вежливо поздоровался с Паулем и предложил ему занять место за столом. Затем он повернулся к молодому иезуиту, который привел Пауля и собирался покинуть помещение.

– Задержитесь ненадолго, отец Криспи, и расскажите нашему гостю, что вы узнали сегодня утром. Это заинтересует его, ведь он был очень близок с отцом Сорелли.