«Times» точно так же обращает главное внимание на ташкентские картинки Верещагина и говорит, что они написаны «великолепно» и что хотя содержание их отвратительно, но всякий останавливается у них и долго не может отойти. После того обозреватель отзывается с похвалой об «Оттепели» г. Васильева и «Возвращении с ярмарки» г. Корзухина.

«Athenaeum» отзывается о русских картинах следующим образом: «Г-н Дюкер представил капитальную картину „Русло реки“ — изящный и поразительный ландшафт. „Кавказский вид“ г. Лагорио — ущелье с снежными вершинами сзади и вьющейся дорогой — очень хорош и производит впечатление. „Илья Муромец с Соловьем Разбойником“ г. Верещагина напоминает многие превосходнейшие качества нашего художника Маклайза; но техника более широкая, рисунок и композиция более простые, чем у этого последнего; фигуры, почти в натуральную величину, нарисованы прекрасно, но только немного наклонны к пошловатости. Барон Клодт прислал „Русские крестины“, картину, обличающую силу и оригинальное мастерство, правда, не очень возвышенного свойства, но все-таки примечательные. „Масленица“ г. Маковского — огромная картина, богатая характерами и наблюдательностью: эти качества сильно вызывают внимание зрителя и награждают его тщательный обзор множеством эпизодов и комических деталей. Эта картина написана скорее смело, чем учено. „Взятие Гуниба“ г. Грузинского представляет скорее резню, чем сражение, но очень недурно в своем роде и полно интересных подробностей. „После победы“ г. Верещагина — возмутительное изображение возмутительного сюжета: группа побежденных татар, расстрелянных за возмущение у подножия крепости. Кучу мертвых тел, лежащих тут, как они упали после расстреливания, сторожит часовой, которого белая одежда вся испятнана кровью: он смотрит мясником и закуривает трубочку, ухмыляясь не хуже какого-нибудь караиба. Несмотря на отталкивающее свойство сюжета и его слишком реального воспроизведения, эта картина доказывает редкую силу таланта: к сожалению, талант употреблен здесь во зло и не в состоянии заглушить ужас, производимый таким исполнением низкой темы. Чтобы изгладить наше отвращение к таким сюжетам, необходимо соединение, в одно и то же время, и высшего таланта такого художника, как Жером, и такого стиля исполнения, как стиль г. Верещагина. Жером не всегда был удачен в своих картинах; но хотя он писал иной раз крови и мертвых тел не меньше, чем мы видим здесь на картине, все-таки цивилизация оказывала на него свое влияние и врожденный такт руководил им, так что он никогда не решался изобразить что-нибудь вроде курящего солдата г. Верещагина. Зато этот последний употребляет свое мастерство на менее отвратительную тему в своей картине „Ташкентцы опиумоеды“: это изумительно характерное произведение. Мы бы не хотели иметь в своем владении ни той, ни другой картины г. Верещагина: это чистое варварство писать такие вещи, как первая между ними; но могучий талант художника несомненен, все равно симпатичен он нам или нет. „Оттепель“ г. Васильева — отличный ландшафт».

Высказав общие похвалы всему русскому художественному отделению, «Standard» продолжает: «Одна из русских картин выказывает талант, родственный нашему Фриту. Она представляет народный праздник в Петербурге на площади перед Зимним дворцом (г. Маковского). Вся сцена полна оживления, бесчисленных фигур, и в то же время всюду кишат отдельные эпизоды, из которых каждый рассказывает свою особенную историю. Морозный день и отблеск красноватого солнечного света переданы чрезвычайно эффектно. В общей сложности это превосходная картина, и притом такая, которая знакомит нас с Россией. Потом есть тут великолепный вид Черного моря в Крыму (г. Айвазовского), с русским фрегатом, преследующим пирата. Чудесный цвет воды, с ее нежной прозрачностью, старается убедить нас, что и в самом деле такие очаровательные эффекты возможны на Черном море. Лунная ночь на крымском берегу прекрасно представлена тем же автором. Оттепель в конце русской зимы передана другим живописцем (г. Васильевым) на переднем плане с необыкновенной реальностью, и противовесом ей служит прелестный свет, скользящий вдали по полям. В противоположность этому полузимнему ландшафту есть тут на выставке также и полное солнечного света жниво в средней России. Одни жнут рожь в поле, а другие отдыхают от работы жарким полднем под свежей копной соломы, сквозь которую живописно пробираются солнечные лучи. Эпизод из Варфоломеевской резни дал сюжет прекрасной картине (г. Гуна). „Монахи в столовой“ (г. Риццони) — картина, замечательная по необыкновенно тщательной отделке. Многие другие картины превосходны по выполнению. Художественным курьезом является картина, писанная на шершавом холсте, так что производит впечатление тканого ковра (г. Верещагина). Сюжет взят из русской народной песни и передан остроумно. Между остальными картинами мы отличим: портрет во весь рост князя Горчакова, „Последнюю встречу с Шамилем“, „Бухарских солдат, отрезавших голову русскому солдату“, „Группу опиумоедов“, реалистично-отвратительных, „Сухое русло реки“, тщательно выполненное, и много других картин.

Довольно значительное количество интересных бронзовых скульптур является также в числе художественных произведений, присланных Россией. „Иван Грозный“ изображен почти в натуральную величину; он сидит в царском кресле или на троне, верно скопированном с оригинала, из слоновой кости, со всеми его странными рисунками и резьбой. Голова тирана угрюмо покоится на его руке (?!), и весь вид его замечательно выразителен — глубокая дума явственно перемешана у него с свирепым пароксизмом. У него на коленях книга и четки, и таким образом мы должны вспомнить, что, при всей кровожадности, Иван IV был двигателем просвещения и ввел книгопечатание в своем государстве. ^[2] Подле него представлен остроконечный жезл, которым царь пригвоздил однажды к земле ногу дерзкого боярина. Это драгоценное художественное произведение было сделано в прошлом году г. Антокольским. Между мелкими бронзами находится конная статуя императора Николая, оригинал которой воздвигнут в Петербурге, а также модель другого проекта той же статуи (г. Пименова). Здесь император представлен с непокрытой головой и лошадь стоит на месте. В том проекте, который теперь исполнен, голова императора покрыта каской, а лошадь скачет, поднявшись на задних ногах, хотя и не образует такого смелого угла, как в знаменитой статуе Петра Великого (Фальконета). Тщательно выполненная группа (г. Либериха) представляет смерть графа Ржевуского, вождя польских гусаров, в XVII веке. Сам художник был гусарским полковником, но вышел в отставку для того, чтобы заняться тем делом, где он представил столько превосходных образчиков. Кучка деревьев образует фон настоящей группы, и несколько польских гусаров окружают умирающего Ржевуского. У одного из польских всадников за плечами крылья, как их носили в то время, как бы для изображения „летучей“ кавалерии. Военные костюмы переданы с самой мелочной верностью, и все исполнение необыкновенно деликатно. Другая статуэтка того же художника „Черкес верхом“ выполнена необыкновенно смело. Лошадь несется во весь опор, и все четыре ноги ее на воздухе, держится же она посредством деревца, поставленного тут же рядом. Сверх того, в числе бронзовых статуэток немало медведей, сибирских оленей; последние очень легки и изящны и оставляют на снегу следы своих копыт, мча по льду и снегу крестьянские санки… Сверх того, на выставке есть также коллекция лошадиных статуэток (барона П. К. Клодта), очень хороших; в числе их — тощая, изголодалая кобыла, которая пришлась бы как раз впору Дон Кихоту». Но не одними только собственно художественными произведениями отличилась Россия на нынешней лондонской выставке. Английские критики с величайшей похвалой отзываются также и о некоторых ремесленных наших производствах. «Daily-Telegraph» очень хвалит «Отче наш» на 356 языках, выставленный типографией Академии наук, образцы шрифтов г. Лемана и изданные в заведении г. Ильина рисунки замечательных предметов царскосельского арсенала. «По какой части не отличалась Россия, — восклицает „Daily-Telegraph“, — в сотрудничестве с целями Кенсингтонского музея? Нельзя не завидовать тому чувству патриотической гордости, с которым русские комиссары выставки, гг. Тимирязев и Брюллов, спокойно устраивали все предметы своих отделов, когда день за днем разрасталась все более и более их выставка… Русские галантерейные изделия, прибывшие уже после открытия выставки, представили целый ряд самых художественных и оригинальных уборов из бриллиантов и других драгоценных камней, какие только можно себе представить. Иные ветки, составленные из листьев и цветов, подражают природе с такой необыкновенной деликатностью и гармонией, что приходится предположить, что петербургские бриллиантщики — настоящие живописцы и ботаники и смело могут соперничать в мастерстве с лучшими парижскими бриллиантщиками. Одна райская птичка, которой тельце составлено из радужной восточной жемчужины, а крылья из алмазиков дрожат, и хвостик, тоже из бриллиантов, сияет среди перышек из золотой проволоки, — истинное торжество ювелирного искусства». «Standard», в свою очередь, говорит, что хотя Россия почему-то не прислала нынче на выставку своих изделий с чернью, которые со времени лондонской выставки 1862 года производят фурор в Европе и обратились в предмет очень доходной торговли, но зато она прислала несколько отличных образцов своей серебряной и бронзовой работы.