Как правило, движение «возврата к древности», одушевляемое пафосом культурного преемства, указывало на литературный подъем, на известную зрелость традиций. И хотя за таким подъемом мог следовать временный упадок, он оказывался недолговечным — литература Средневековья действительно вступает в полосу зрелости. Можно сказать, что литература средневекового типа как целостная система сложилась именно на втором этапе Средних веков.

Каковы же черты этой литературы?

Литература Средневековья — это литература феодальной эпохи. Она широко и многообразно отразила процессы становления и развития этой формации, ее идеологию, ее верования, пристрастия и предрассудки. Но та пестрая и живая картина жизни средневекового общества, что встает со страниц книг того времени, была очень далека от адекватного изображения действительности. Средневековой литературе, как и всему средневековому искусству, были свойственны своя специфическая точка зрения и свой масштаб. Так, на древнерусских иконах и фресках фигуры князей или библейских персонажей выглядят непомерно большими на фоне маленьких фигурок, переданных обобщенно-условно и изображающих отряд воинов или толпу народа. Так и литература эпохи — от Испании до Японии — изобразила по преимуществу представителей господствующих сословий, их интересы, их тревоги и радости.

Это не значит, однако, что господствующее мировоззрение, отразившееся в литературе и бывшее по преимуществу мировоззрением господствующих классов, непременно и повсеместно противостояло миросозерцанию народа. «Высокая» литература Средневековья в своих наивысших достижениях создавала порой общенародные, общечеловеческие ценности. Это объяснялось, конечно, гениальностью средневековых поэтов, широтой их кругозора, глубиной и сложностью их взгляда на мир. Но также и той особой ролью фольклора в культуре эпохи, в чем была одна из отличительных черт Средних веков. Так, известная легенда о Тристане и Изольде, родившаяся на Западе, но имеющая в литературах Востока ряд знаменательных параллелей, уходит своими корнями в кельтский фольклор, и эта ее народная основа не была уничтожена позднейшими куртуазными обработками. Поэтому французские, немецкие, английские пересказы этой легенды в форме рыцарского романа, созданные в рамках господствующей феодальной литературы, не могут рассматриваться лишь в этих узких сословных границах, хотя сословность и является определяющим началом для многих других, менее выдающихся произведений средневековой литературы, в значительно меньшей степени несущих в себе общечеловеческие стремления и идеалы.

В целом же принцип сословности пронизывает средневековую литературу сверху донизу. Это ее основа, ее метаструктура. Жанры этой литературы выстраиваются в определенной последовательности, опять-таки в соответствии с этим принципом. Религиозно-сословные критерии определили в конечном счете и состав средневековой литературы. Те жанры, которые обслуживали господствующие классы, отражали их идеологию, причем отражали ее позитивно, т. е. способствовали ее утверждению, а не оспаривали другую идеологию, ей чуждую, занимали в системе такой литературы господствующее положение. Так, религиозная проповедь, хроника царствующей династии, придворный панегирик ценились больше, чем веселые рассказы о проделках бездомных школяров или басни о животных. Таким образом, функциональные жанры занимали в системе средневековой литературы не просто большое место, но место наиболее почетное. Это были высокие жанры.

Сословная принадлежность легла и в основу формирования литературных направлений.

Применительно к Средневековью понятие литературного направления имеет иной смысл, чем в литературах Нового времени. Здесь можно было бы говорить об определенных разновидностях литературы, носящих в данной эпохе универсальный характер. Менее удачным было бы называть эти явления той или иной «литературой» (как говорят, например, о «буддистской литературе», «нравоучительной литературе» и т. п.), так как направление в нашем смысле шире этих литератур. Под направлением в средневековой литературе мы понимаем такой художественный феномен, типологически общий для большинства литератур и регионов эпохи, который конституируется, исходя не из творческого метода, не из единства духовно-содержательных и эстетических принципов, а исходя прежде всего из его, этого литературного явления, общественных функций. В условиях Средних веков социология литературных направлений и жанров имеет безусловное право на существование. Дело в том, что в эпоху Средневековья то или иное направление, тот или иной жанр, то или иное произведение могли возникнуть лишь во вполне определенной общественной среде, в которой в основном выбирались и типичные для нее протагонисты и свойственные ей сюжетные положения, и строго детерминированная система этических и эстетических ценностей. Такое произведение или жанр бывали призваны обслуживать прежде всего породившую их общественную среду, вне зависимости от того, какую именно узкую функцию они выполняли — сугубо идеологическую, деловую, развлекательную или какую-либо иную. Тем самым определенные жанры и формы оказывались связанными со «своим» направлением; характер последнего определял набор жанров и их иерархию.

В эпоху Средних веков в разных литературах мира одним из внушительнейших и влиятельнейших направлений было клерикальное, т. е. связанное с той или иной религией (христианством, исламом, буддизмом, в известной мере — конфуцианством и т. д.). Между литературными памятниками этого направления, принадлежащими к разным религиям, не много сходства. Можно назвать лишь самые общие закономерности, сближающие, скажем, христианскую клерикальную литературу с буддийской. В центре такой литературы обычно стоят священные книги: Библия, Коран, Талмуд, Типитака и т. д. Как правило, эти книги восходят к древнему периоду и широко вобрали в себя всевозможные народные легенды, мифы и т. п. К клерикальной литературе относятся также сочинения «отцов церкви» — чаще всего толкования и комментарии священных книг. Большой слой клерикальной литературы представляют собой жития религиозных борцов и подвижников. Впрочем, агиография получила широкое развитие не везде; так, ее памятников было сравнительно немного в Индии. Широко представлена в клерикальной литературе культовая поэзия: гимны, молитвы, лирические исповеди; в ней подчас с большой глубиной и силой бывали переданы переживания человека эпохи, его сомнения и надежды, напряженные поиски правды жизни, просветленная вера в чудо. Тем самым в ряде случаев религиозная лирика выходила из узких рамок церковной тематики (как, например, у армянского поэта X в. Григора Нарекаци) и приобретала общенародное звучание.

Религиозная литература создавалась прежде всего на «мертвых» языках — латыни, церковнославянском, санскрите, пали. Религиозное учение было адресовано не только достойным, умудренным, избранным (собственно, им предназначались многочисленные теологические трактаты, которыми Средневековье также было весьма богато), но и широким массам верующих. Поэтому история эволюции средневековой клерикальной литературы — это история борьбы за доступность учения, борьбы за перевод священных книг на языки живого общения. Разные религии и разные церкви относились к таким переводам по-разному. В одних случаях на создание религиозных текстов на таком языке бывал наложен строжайший запрет (например, в исламе), в других это разрешалось, но не во всех жанрах и т. д. Адресовались широким народным массам главным образом всевозможные проповеди и моральные примеры. В силу своего характера они широко включали как фольклорный материал, так и драгоценные для нас зарисовки живой действительности (из таких моральных примеров на исходе Средневековья родились некоторые разновидности новеллы).

Уже здесь видно, что клерикальная литература соприкасалась с некоторыми другими видами словесности. Прежде всего с их функциональными жанрами — историографией, научной или ораторской прозой и т. д. Эти жанры не только перекликаются с клерикальными, но как бы из них вырастают. Так, типичные для Средневековья «всемирные хроники» начинались обычно от «сотворения мира» и пересказывали соответствующие места священных книг. Функциональные жанры также создавались первоначально на мертвых или на архаизированных языках и также порой не без сопротивления перешли затем на живые языки.