Мы с Тимом встали в конец очереди и принялись изучать выставленный ассортимент. Железный бак, из которого пахло щами. Железный бак, из которого пахло мясом. Железный бак, из которого пахло кашей. М-да… У домовенка даже глаз задергался. Пришлось незаметно ущипнуть его за задницу, чтобы очухался, а то еще немного, и полез бы порядок на кухне наводить.

И вообще, не до порядка тут, учитывая, что мы уже не знаю даже, сколько времени голодные мечемся. Ориентироваться приходится только на внутренние часы, потому как в нашем мире был день, и мы как раз успели пообедать грибной жарехой, а потом нас перекинуло в вечер этого мира. По городу мы бродили уже в сумерках, при свете ламп из окон и уличных фонарей, а в Надзихаре вновь оказались задолго до заката, у них вон занятия не так давно закончились. Ничего удивительного, конечно — время в наших мирах не обязано совпадать, и через портал мы на неизвестно какое расстояние перенеслись. Может, на другое полушарие, вообще.

Тут я нервно хихикнула и на Тимкин недоуменный взгляд шепотом пояснила — Прикинь, вдруг у них планета не круглая, как у нас, а на трех черепахах?

Тимоха посмотрел на меня, как на душевнобольную, и ничего не ответил. А у меня воображение разыгралось, пошло в разгул, книги прочитанные вспомнились. Так, главное, чтобы у меня истерика теперь уже нервным смехом не выплеснулась.

К счастью подошла наша очередь. Нам на подносы каждому поставили по две тарелки — одну с супом, а вторую с кашей и мясом, выдали по четыре ломтя хлеба и по стакану с бурдой, хотя и вкусно пахнущей. Плюхнувшись на скамейку, напротив Робби и его компании, мы принялись усердно работать ложками и челюстями.

— Такие голодные? — улыбнулась нам девушка, Агата, сверкнув золотым значком на груди.

Уютно устроившись в объятиях Робби, она очень напоминала домашнюю кошечку, только что не мурлыкала от удовольствия. Все остальные парни поглядывали на эту парочку с усмешками, добрыми и снисходительными. И лишь один старался не смотреть в их сторону. Диагноз ему просто напрашивался, непонятно лишь, зачем так себя мучить, вместо того чтобы поискать другую компанию или побыть какое-то время одному, пока не полегчает.

Сама я, по натуре, была очень влюбчивая, но… поверхностно, что ли. Весь этот гормонально-романтичный ажиотаж плавно пролетал мимо меня в розовых облаках с радужной подсветкой. Когда читала в книгах о подвигах во имя своих любимых, даже не завидовала девицам, ради которых мужчины эти подвиги совершали. И на их месте оказаться не хотела ни разу. А вот на месте мужчин — часто. Ух, я бы и с драконом с удовольствием сразилась, и армии демонов надавала бы. Вот, где настоящее веселье! А все эти вздохи и завывания под луной — скукотища.

Нет, я целовалась, обнималась и даже получала удовольствие от происходящего. Просто… Любоваться мужчинами издали мне нравилось больше. Самой сексуальной частью у них был мозг, а самой притягательной — чувство юмора. Или вот такая вот дружелюбная внутренняя светлость, как у Робби. А наличие у объекта девушки или парня меня совершенно не волновало. Для меня «влюбленность» — это когда тянет постоянно находиться рядом, а не обладать единолично. За Робби я даже искреннее порадовалась про себя — хорошая они пара, гармоничная. Поэтому его знакомого, которого буквально передергивало, глядя на них, не понимала, но и не осуждала — каждый сам себе злобный Буратино, и раз кому-то нравится страдать, глядя на счастливые лица — пусть развлекается.

На вопрос Агаты я лишь кивнула, а Тимоха даже попытался промычать что-то утвердительное.

Пока мы были заняты поглощением пищи, нас не отвлекали, разговаривая между собой и обсуждая предстоящие командные сборы у первокурсников. Первые в этом учебном году. Два парня постарше и Роберто, с ехидными ухмылками, подтрунивая друг над другом, делились своими воспоминаниями, а остальные, среди которых были Агата и недовольный парень — Адам, внимательно слушали и задавали уточняющие вопросы.

Еще одним активно любопытствующим было тощее взлохмаченное нечто, на котором, даже при удивительных свойствах их «примерочных», штаны и рубаха все равно болтались, причем край рубахи с одного боку торчал наружу, хотя большая ее часть была заправлена. Жилетка была застегнута со сдвигом на одну пуговицу, манжеты на рукавах тоже перекручены. Значков было почему-то два — синий и белый. А о прическе я, вообще, лучше промолчу… Но глаза за круглыми стеклами очков с поломанной оправой смотрели на мир рассеянно по-доброму. Уточняющие вопросы, насчет наличия очков, я пока задавать не стала, да и с набитым ртом это было бы сложно сделать. Просто моя небольшая близорукость полностью исчезла. Правда, это могло быть утешительным подарком от тех засранцев, что перенесли меня в этот мир.

Парнишку в очках звали Борхэль. А рядом с ним сидел и тоже прислушивался не очень понравившийся мне паренек. Сашка с Артуром таких называли «хабалочка». Томно-кокетливое поведение, речь с растягиванием гласных звуков, какие-то «милочки», «душечки», «лапочки»… Меня подобное и среди девиц-то выносило, но когда слышала такое от парней — просто выворачивало наизнанку. При этом, сами по себе, «хабалочки» при более близком знакомстве могли оказаться вполне милыми, добрыми, очень надежными друзьями, просто у них имидж такой был. Причем далеко не всегда указывающий на нижнюю позицию среди людей определенной ориентации. Иногда так развлекались и активы, а порой вообще никакого отношения к геям не имеющие ребята.

Так что внутренне я старалась себя притормаживать и ярлыки не вешать — может, этот Эззелин, на самом деле, отличный человек. Опять же, огненный маг, как и я, значит, будет с кем посоветоваться. Но интуиция стукнула кулаком в глаз толерантности и объявила, что с этим мы в одном поле срать не сядем, не к столу будет сказано! Отторжение у нас, явно, оказалось взаимным, потому что когда я, чуть ли не вылизав тарелки, наконец-то, рискнула влезть в разговор и задать уточняющий вопрос, Эззелин презрительно фыркнул:

— Тебя и твоего брата ни на какие сборы не возьмут, как и Борхэля. Вы еще в куличики из сырца играть не научились, подкидыши пришлые.

Роберто, в этот момент обнимающий Агату и что-то шепчущий ей на ухо, закашлялся и недобро зыркнул на этого хама. И тут же получил свою личную порцию яда:

— Нечего меня пытаться взглядом убить, это тебя тянет вокруг себя убогих собирать и нянчиться с ними. Девку — я еще понимаю, а эти-то три шута тебе зачем?

— Знаешь, Эззи, я иногда задумываюсь, что Фредо в тебе нашел? — задумчиво протянул Робби. — Ты ж на всю голову обиженный.

— Тебя не спросил, — томно огрызнулся парень. Плавно встал, одернул жилетку, презрительно посмотрел сначала на ничего не понимающего Борхэля, затем одарил меня и Тима. Я ответила ему таким же многообещающим взглядом, и он, искривив красивые губы в ехидной усмешке, произнес, разглядывая мой значок: — Интересно, как декан тебе позволил разгуливать без блокиратора? Надо сообщить лэру Тестаччо, а то спалишь всю академию, кукушонок!

После чего покинул наше общество, демонстративно фыркнув напоследок.

— Чего это он? — отмер Борхэль, растерянно оглядывая всех.

— А его тоже к сборам не допустили, вот и бесится, — пояснил один из старших парней. Даже напрягшись, у меня не получилось припомнить, как его представил Робби. Это был чистый огневик, как и Эззелин.

— Причем оглашали список допущенных при всем факультете, так Эззи полез выяснять, почему его не назвали. Начал права качать, что в списке ошибка, и все такое. Ну, и завкаф громко и с чувством выдал, что список составлен правильно, а те, кого не назвали — еще не заслужили такой чести, — добавил еще один старшекурсник.

Блондин, даже крупнее Тимки, с грубоватыми чертами лица. Вот как его зовут, я запомнила — Фонзи. Маг огня и смерти. Значок у него был красный, но перечеркнутый черной молнией.

— А, ну тогда понятно, принцессу оскорбили, — фыркнул Робби и, повернувшись к нам, извиняюще улыбнулся: — Не обращайте внимания, Эззелин у нас немного… странный.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: