Если были варианты. Ночлег в Уайтчепле был дорогим.

Она протянула деликатные нити осознания, чтобы узнать форму клубка. Он пульсировал, нарыв под поверхностью зримого, жуткий корень, вонзенный в глубину настоящего и почти настоящего. Эмма рискнула коснуться еще раз, словно женщина проверяющая, правильно ли лежат складки платья. Интуиция нашла узел, обнаружила его форму и направления, куда он мог сдвинуться.

Она могла терпеливо развязать его, Было бы лучше сразу отказаться, чем спешить теперь, но, чем скорее она поймет, что это за беспокойство, тем скорее оставит все эти неприятности позади.

Решение было простым: бросить невод и смотреть, что поднимется с ним на поверхность. Учение сдавило ее тело, Эмма выдохнула, шагнула вперед в маленький пруд сосредоточенной нелогичности.

Джин, ложный друг, затмевал ее голову вуалью приятного тепла. Вонючая отрыжка, запах ее одежды был знакомым, как это тело с широкими бедрами, обмякшее от отчаяния. Спотыкаясь, прислоняясь к стене, она повернулась к нему, его шляпа была надвинута низко, и в тени было слабо видно подбородок.

Но не его черты интересовали ее, а деньги, горящие в ее ладони. Мужчина заплатил сразу, это было лучше всего, даже для старой Марты. Он не возражал.

— Приступим, — невнятно сказала она, и тут во мраке мелькнула вспышка света.

Она не увидела первый удар. Тепло предупредило ее, но ее горло было полно тьмы, которая покрывала ее лицо. Она ползла, словно хотела занять ее желудок, и нож попал по ней снова.

Он упал на нее, она сжала кулак, но лишь из-за денег в нем, а потом пустота оказалась ниже ее желудка, где раньше были органы, и больше она ничего не знала.

Эмма пошатнулась, ее колени ударились об пол с болью, которую немного смягчили юбки. Ее спина напряглась, выгнулась, и она не осознавала, что ее голос звенел в высоком крике, что пробил идеальную круглую дыру в выцветшей стене. Ее украшения вспыхнули, алмазы на горле кричали, серьги разбились, и осколки разлетелись, словно горящий порох. Позже окажется, что серебро исказилось от жара, и больше украшения не могли вмещать эфирную силу.

Но они не дали эфиру заполонить ее.

Напряжение лопнуло, ее отбросило, и она сбила что-то почти мягкое, а через миг ее охватила боль. Даже учение не подвело ее, но вело себя беспощадно, отбросило силу, пока здание и улица снаружи дрожали. Ее крики гремели, пыль падала с потолка, и проклятие Микала затерялось за стеной шума. Он опустил ее, его пальцы впились, чтобы она не билась.

Он оставил Клэра проследить за ней, а она и не поняла.

Одной из функций Щита было забирать у нее излишек магии, но в этот раз было слишком. Высокий звон, хлюпанье, и мир встал на место со стуком. Эмма обмякла, дрожа, жаркая боль пульсировала между висков.

Тишина заполнила темную лестницу. Вскоре будут крики и топот. Даже в Уайтчепле такое событие не осталось бы незамеченным.

— Прима? — Микал, пылко. — Эмма?

Боль еще трепетала в ней, призрачный нож прознал плоть груди. Она сжалась от удара, слепая, и Микал удерживал ее. Это прошло, и волны нахлынули на нее.

— Видела, — выдавила она. — Я это видела! — тут была магия, и эфир вступил с ней в резонанс, вызвал взрыв.

Камешек упал на пол. Звучало падение неверно, и все место было окутано холодом, что менялся плавно в стекло. Можно было заглянуть в дыру в стене, у которой были очертания ножа. Повалил неприятный запах, за стеной во тьме оказался туалет.

Ее голову сдавила боль, и тело еще страдало от призрачных ран. Теперь она была в этом деле, не могла уйти.

— Я… — она закашлялась, ее тошнило, желудок сжимался. — Больно.

— Тише, Прима. Я здесь, — Микал тоже дрожал, или это она?

— Страшно, — выдавила она слабым голоском. — Домой. Щит… домой.

— Да.

Она отпустила сознание, ушла в глубины пострадавшего разума, чтобы обдумать произошедшее.

Две мысли шли за ней, обе пугали.

Первая была: «У него нет лица».

Вторая: «У него есть нож».

Возвращение в Мэйефейр было долгим и напряженным, улицы были полны громких карет. И было тесно, Микал держал на руках хрупкую волшебницу, игнорируя Клэра, разглядывая ее лицо, словно в нем была тайна, проверяя через промежутки пульс на ее горле и запястье.

Клэр не хотел продолжать сегодня, хотя мисс Бэннон была не в состоянии для ужина и не заметила бы его отсутствие. Ему нужно было посетить другой Ярд, и он догадывался, какой, но не мог уйти, пока бледная волшебница была без сознания. Микал отнес ее наверх, и мадам Нойон зашумела, чтобы служанки помогли госпоже.

Клэр пошел в гостиную к шкафу. Его рука дрожала, он налил себе хорошенько бренди, удивительно быстро выпил это. Жгло, и он подавил урчание обожженного горла.

Столько нелогичного могло расстроить даже здоровый разум, ведь это было сложно принять. Он мог попросить Финча сходить в аптеку за кокой, но то жжение не помогало.

Нет, бренди лучше. Он посмотрел на шкаф. В доме мисс Бэннон припасам не было конца. Он не ощутил бы нехватки разных жидкостей в склянках, даже витэ. Он никогда не напивался — это притупило бы способности ментата — но в этот момент его привлекала эта мысль.

«Жуткий день», — ужасные вопли мисс Бэннон были полны жуткой нелогичной силы. Конечно, было заметно, что из нее вырывалась магия.

Жутко. Снова земля ударила о крышку гроба, гремя в его голове, капнула кровь. Даже он знал, что проливать такую ценную жидкость в том месте для волшебницы было опасно.

«Э, менталь. Напиваешься до смерти?».

Клэр развернулся. Комната была пустой, темная мебель и потолок с сатирами и нимфами — насмешка мисс Бэннон над идеями мужчин — были прежними. Бильярдный стол, где часто стучали по шарам, пока он обсуждал дело, а мисс Бэннон потягивала ром, был таким же, укрытым тканью, потому что он какое-то время не играл.

Его чувствительные ноздри раздувались. Запах грязи, затушенной свечи. И сильный запах мужчины, жившего жестокостью, остроумного и с худым лицом.

«Невозможно, — серебряные огни не трепетали. Его веки очень быстро двигались, способности пытались понять, настоящие ощущения или фантазия. — Просто невозможно».

Неаполитанец не стоял у двери, где замирал перед тем, как достать длинную тонкую сигарету с цветочным привкусом, странно смотрящуюся в его грязных пальцах.

— Просто напряжение, — буркнул Клэр, слова падали в мертвый воздух. Он не замечал, как тесно было в этой комнате без веселых вопросов женщины, без ворчливых ответов мужчины, когда он забывал о маске. Без стука бильярдных шаров, отдельной музыки, без дыма в воздухе, который с треском чар улетал к дымоходу. — Жуткий день. И неделя. Еще бренди и отдых. Для моих нервов.

Будто у ментата могли быть растрепаны нервы. Было глупо даже предполагать это. Но все же…

Он вытер рот тыльной стороной ладони, повернулся к шкафу и налил еще. Нет, не отдых. Отдых ему не поможет. Только работа прогонит тревогу, ведь земля могла перестать слушаться законов и начать вести себя нелогично, как магия.

— Эксперименты, — он посмотрел на ладонь с рюмкой бренди, янтарная жидкость дрожала. Рука была знакомой, как его дыхание, и возможности кружились в его голове.

Он не понимал, пока выпивал бренди и наливал еще, что оставил смятые бумаги о ранах Марты Тебрем и показания свидетелей в карете мисс Бэннон, где Хартхелл найдет их и без слов передаст Финчу, а потом бумаги окажутся на столе в кабинете мисс Бэннон. Это было поражающим признаком рассеянности для него.

Клэр вряд ли мог забыть о бумагах, и он думал, что его состояние было тревожным. Но он просто наливал и выпивал, пока бутылка не опустела, а потом он поспешил покинуть комнату.

Он даже не ощущал себя пьяным.

Просыпаться после такого неудобного события было неприятно. Особенно когда пробуждение было от грохота в глубинах дома, и Микал выругался, распахнул дверь ее спальни.