Но он выбрал не лучший способ выразить тревогу, сделав из нее приказ.

— Рано или поздно вам придется встретить мир.

Если бы она была веселой, она поняла бы, что это не приказ, а скорее констатация факта. Ее юбки зашуршали — утреннее платье было почти без корсета, было почти удобным.

— Знаю, — рассеянно ответила она. — Но не пока она правит. И я занята делами под своей крышей.

Микал притих, но ненадолго.

— Вы несчастны.

«Какая разница?» — она распутала эфирный узел, сосредоточенность на задании почти успокоила ее раздражение.

— Я в порядке, но Щит продолжает мешать мне во время эксперимента. Тебя учили вести себя лучше, Микал.

Она ощутила вспышку жара от него, отметила его раздражение и напряжение. Он хотел ударить ее?

Это было новым. Это точно спасет их от скуки.

«Пусть желает. Главное, чтобы он это не сделал».

Скука тоже могла заставить Главного действовать нелогично. Она еще не начала считать предосторожности тратой времени, но уже была близко.

— Что у нас тут? — прошептала она цветку. Растение все еще было со следами желтого и черного на стебле и листьях. Зеленая магия могла придержать это, но не остановить. Даже ослабление невидимых узлов не поможет.

«Черт, — эфирный узел стал хуже, выдавливал жизнь из цветка. — Почему же так? Хм…».

Нити магии было видно от прикосновений и при терпении. Проблемой был резонанс. Она кусала губу.

«Лицо леди таким быть не должно», — сказала бы Прима Гринод, и Эмма взяла себя в руки, вспомнив учительницу с осиной талией и в черном шелке. Она напевала, ожидая ответную дрожь.

«Ах, вот», — она притихла. Нить силы отделилась, и кольцо на ее левом указательном пальце — марказит и хризопраз — тускло засияло. Желтые пятна пропали, и цветок поднял листья, стебли выпрямились, и правильность магии запела, отозвавшись дрожью в Эмме, начав с ног в старых, но удобных сапогах.

— Отлично, — она вытерла пальцы о юбку, смахнув потрескивающую силу. Сфера климата закрылась сама, запела приглушенно. Растение выживет. Оно будет расти дальше, а у Эммы появились новые данные для экспериментов.

«Клэр одобрит», — символы вспыхивали в сфере, называя ее функции, окон кабинета коснулся дождь.

Микал, высокий и в привычном оливковом пиджаке, с ножами на бедрах и недавно подстриженными волосами, стоял у двери. Может, он сдерживал раздражение, вокруг него мелькали лимонные вспышки.

— Вы месяцами не покидали дом, Прима.

Так и было. Он хоть не спрашивал причину.

— Не видела смысла. Если хочешь в зоопарк или прогуляться по парку, иди, — она сжала ладони, склонила голову и ощутила успокаивающий вес серег из лазурита.

— Дворец присылает приглашения.

Она знала, что этот знакомый тон у него не просто так.

— И я возвращаю их закрытыми, Щит.

«Империя без меня не рухнет. И я не знаю, радоваться или злиться»

— И, — продолжила она, — ты точно рад, что я больше не рискую собой, не выхожу наружу. Спокойная жизнь Щита с таким подопечным.

— Я… переживаю, — он нахмурился, и это почти ее обрадовало.

— Ах, от тревоги есть лекарство, — ее тон был сладким. — Оставь тревоги мне, Микал. Они не для твоей головы.

— Ваш характер, Прима, резкий, как ваш язык.

Она взяла себя в руки.

— Тебе слово не давали.

— Эмма, — он чуть развел руки, и ей не нравился его… подавленный вид. Она могла лишь возражать.

Его влечение было другим делом. Замок добротой крушить долго, но возможно.

Она не ответила, ощутив резкую дрожь внутри.

Волшебница замерла, сосредоточилась, и молчание Щита успокаивало.

«Что это было?».

Она давно не ощущала эту вспышку, она нашла среди нитей магии ту, что пела скрипкой. На ней играли длинные пальцы… у него были выразительные ладони, как для приверженца логики, хотя Эмма ему не говорила об этом.

«Клэр. В опасности. Но он…» — нить дрогнула, цепляясь крюком за ее внутренности. Эмма чуть не охнула, тело почти ослушалось ее.

Она пришла в себя, стены дома дрожали без звука. Ее слуги привыкли к этому, так что не перестали делать свои дела.

Микал склонился, готовый двигаться в любой миг.

— Прима? — он тихо спросил, ведь ее было лучше не трогать, когда она колдовала.

Она была рада, что он перестал допрашивать, когда возникла срочная ситуация.

— Это Клэр, — сказала она. — Двух лошадей. Живо.

Стоны и крики, едкий запах, засохшая и свежа кровь, обгорелый камень. Вентиляции не было, давка толпы ухудшилась.

— Назад! — Клэр кашлял, он сплюнул в сторону, но легче не стало. — Он не может дышать, разойдитесь! — на груди тела был лед, рубашка и пиджак — в лохмотьях. Его голые колени задевали дымящееся дерево, где-то кричала высоко женщина, и это пронзал череп Клэра. — И откройте двери!

— Черт, — пробормотало тело в его руках. — Холодно.

— Все будет хорошо, — соврал Клэр — Людо…

Звучал пронзительный свист. Помощь прибыла, но крики среди толпы у двери мешали его голове работать.

Людовико… Попытки думать жалили глаза, или это был дым? Жаркая кровь была на его руках, воняло полем боя. Он знал, что это значит, он должен был бесстрастно смотреть на истерзанное тело в его хватке.

Такое тяжелое.

Мертвый груз.

«Не думай о таком».

— Все будет хорошо, — повторял он. — Помощь в пути.

Половина лица неаполитанца была обожжена. Он не был красавцем и в лучшие дни.

Почему он бросился на бомбу?

«Решил выполнить долг. Как всегда. Поразительная честь, как для убийцы».

Тело в его руках застыло. Глаза Людо тускнели, кровь бурлила в уголках его губ. Сажа и капли росы был на его щеках.

«Дурак. Тут нет росы», — его глаза пылали, все расплывалось. Это точно дым.

Толпа закричала и бросилась к дверям. Губы Людо двигались, но Клэр не слышал в шуме. Зал стал существом в панике. Давление на двери мешало помочь тем, кто прибыл к ним.

А Клэр был неподвижен. Он смотрел на лицо, которое так хорошо знал, которое теперь было ужасно истерзанным. Пол поежился — или тело в его руках? Или он сам дрожал, сдерживая эмоции?

Кулон сиял под изорванной рубашкой Клэра. Людо посмотрел на эту искру, его губы снова задвигались. Кулон вспыхнул, и нервы Клэра вспыхнули.

Он был целым. Он удивительно выжил, пострадали лишь вещи.

— Людо…

— Стрига… — неаполитанец вздохнул, Клэр склонился, всхлипывая без логики.

«Нет. Нет, нет, нет…».

Возражения не помогали, как и дедукция. Ментат закрыл глаза.

Он не хотел видеть.

Раздался звук. Низкий, как лезвие во влажном воздухе. Шум толпы пропал, словно опустили невидимую штору. Кулон издал высокие ноты, и сладкий запах возник среди вони.

Клэр не смотрел. Он склонился над телом, что было еще тяжелее. Тишина давила тьмой меж звезд, и когда его нашли, он уже не плакал.

Это было жутко и кроваво.

Когда Эмма слезла с коня, ее утреннее платье испортилось. Микал поймал ее. Узкая улица была с толпой, каретами и дымом, а еще полицейские дули в свистки, не делая ничего полезного.

Помочь тут могла только волшебница, и Эмма Бэннон пошла вперед. Кулон звал ее волнами, и она не знала, почему он привел ее сюда. Значит, Клэр был где-то в этом хаосе и нуждался в ее помощи. Она не видела его пару недель, но это было нормально, ведь он был на задании.

Туман днем был не так плох, бледно-желтый и просто неприятный, а не удушающий. Но чаша Лондиния кипела, словно она отсутствовала годы. Или она просто отвыкла от людных улиц с криками.

Немного тишины. С ее губ сорвались чары с эфирной силой, украшения на ней вспыхнули, она использовала накопленную силу. Крики людей и техники резко пропали. Она могла пройти к дверям Клеркволда, но они были только приоткрыты, и поток людей убегал оттуда от какой-то катастрофы.