Мисс Бэннон повернулась к ментату, она улыбалась. Напряженно улыбалась, большие глаза сияли, ее щеки пылали.

Он допил бренди одним глотком и скривился. Это было лекарством, но с желчью в горле напоминало, что он был сам не свой.

«Это глупо. А кем ты можешь быть?».

— Эмма, — он облизнул губы и сглотнул. — Мне жаль. Мне стоило поблагодарить тебя за старания и извиниться за свое поведение.

Волшебница покачала головой, ее пальчики развязали вуаль.

— Ничего страшного, Клэр. Я ожидала твой гнев. Но ты жив, злишься, и я этого и хотела.

— А Людо?

— Думаешь, он поблагодарил бы меня за такой подарок? — она покачала головой и закрепила вуаль. Ее лицо скрылось за ней, но Клэр заметил ее дрожь. Лишь на миг, рябь была опасной, как камни перед лавиной. — Нет. Смерть была единственной любовью Людовико, Клэр. Он не был бы рад, лишившись ее.

«Он произнес ваше имя, когда она пришла, мисс Бэннон».

Не было смысла говорить ей это. Если волшебница хранила тайны, так делал и ментат. Если бы он был ниже, он бы ощутил удовольствие от этого.

— Вы были потрясены, мисс Бэннон.

— Мое спокойствие прогнали. Поможете мне? Нужно осмотреть тело.

Его грудь вдруг стала свободнее? Он решил не думать об этом.

— Конечно. Я могу переодеться? Нужно привести себя в порядок.

— Да, — она сделала паузу. — И мне нужна другая перчатка.

— Я поспешу, — и Клэр трусливо сбежал, пока мог.

Шпили морга Чансел пронзали угасающий свет дня, рыжий туман собирался у стен. Когда-то давно тут была церковь папистов, одна из многих, захваченных во время Убийцы жен, измененных для службы. Говорили, в стенах в то время происходили разные ужасы, но Сестры Чансела не признавались. У них было убежище, где дети и девушки с жалким состоянием искупали грехи — обычно за борьбу с недовольными старшими. Или если вопрос стоял о наследстве, и их дыхание было помехой.

Говорили, под одеянием Сестры носили кольчуги. И у них были особые символы. Из всех орденов папистов только они и темплисы принимали детей магии. О, некоторые дали понять, что не прогонят волшебника и выше, если у них есть деньги и связи. Они были удивительно гостеприимными, когда дело касалось влияния. Но для остальных работники чудес и их защитники были недопустимыми.

Их боялись, уважали, позволяли выживать во многих странах…

Морг был с четырьмя шпилями, сзади стояли амбары, напоминая турнюр на платье, выглядя глупо. Один отметил бы табличку с корчащимся трупом, из камня над дверями, а еще следы, где еретики воспользовались правлением Убийцы жен, чтобы украсть кусочки витража.

Эмму ждали — может, Виктрис пыталась заставить ее действовать, или она думала, что Эмма дрогнет от личного визита? Виктрис считала свои навыки убеждения высокими? Или понимала гордость волшебницы?

«Какое мне дело? Что бы она ни думала, я не соглашусь на отговорки. Не знаю, заметила ли она».

Щурящийся гробомаг и горбящийся гробовщик быстро провели их в амбар с нужным телом и с пятью другими.

Она прошла туда, дождавшись кивка Микала. Клэр шел следом, прижимая платок к длинному чувствительному носу. Эмма без проблем поняла, где Николь.

Гробомаг, бледный юноша с жирными темными волосами и длинными пальцами, с красной полоской на штанах и в шляпе кивнул, когда она остановилась. Ее глаза расширились.

— Да, — сказал он, гнусавя. — Сразу тошнить начинает, да? Доктор не ощущает этого, но он слеп. А потом я увидел, и все стало понятно.

— Да уж, — Эмма прошла мимо Микала, который разглядывал тело торговца фруктами на традиционном мраморе, ладони и ноги пронзило железо, раны были обожжены чарами, чтобы не беспокоить покой трупа. Рот крупного мужчины был приоткрыт, чтобы насыпать соль или налить вина. Рот не был закрыт, чтобы не пустить духа, так что гробомаг посудил, что он умер не насильственно. — Отчет?

— Ах, да, принесу. Вы же не упадете в обморок?

— Не планирую. Но у меня есть помощники.

— Да, — он замер, посмотрел на Клэра, мрачно взглянул на Микала. — Вы же не станете злой?

— Я не буду звать ее дух отвечать на вопросы, не бойтесь, — она старалась не звучать изумленно. — И я не стала бы так делать тут. Я не безответственная.

— Справедливо, — он кивнул и коснулся шляпы. — Я за отчетом. Она не приличная.

— Трупы редко бывают такими, сэр. Спасибо.

Он ушел с гробовщиком, чей взгляд не был радостным. Конечно, платили им мало, и только нищие согласились бы проводить дни с мертвыми. А за это у них была комната, хоть они и делили дом с трупами, и через пару лет работы у них возникала слепота. Может, к тому времени слепота была благословением.

Странно, что гробомаги не боялись, хоть их Дисциплина была почти такой же Черной, как у Эммы. Но работа с гробовщиками была как работа с трубочистами.

— Я к этому никогда не привыкну, — мрачно пробормотал Клэр.

— К чему, сэр? — она сама не хотела ко многому в этой ситуации привыкать.

— Так спокойно говорить о вызове тени для ответа на вопросы.

— Я никогда не делала этого при тебе без причины, Клэр.

— И я ценю твою сдержанность, — он поежился, поправил рукава пиджака. Черная повязка на булавке была немым упреком.

Будто ей нужно было нечто тяжелее ее траурного платья. Она была не полностью в черном, может, ей стоило в следующий раз увидеться с королевой в траурном. Хотя Виктрис вряд ли замечала, что носила Эмма.

— Ты в порядке, Клэр? — проявлять неудобство было не в его стиле.

— Вполне. Я… — он покачал головой, поправил шляпу. Микал, осматривающий тело торговца, игнорировал их. — Было непросто… да, неделя была не из легких.

Она хотела ответить, но отвлеклась на тело, которое пришла осмотреть.

«Как любопытно».

Эфир трепетал вокруг него, но не дрожью живых, не энергией души. Она стояла, склонив голову, вбирала все, что ощущала.

Микал подошел к ее плечу, сжал ее руку. Он заметил ее неподвижность, был готов служить якорем или защитой.

Труп был женщиной средних лет, тяжелой и неподвижной на бесцветном мраморе. Ее рот был открытым, было видно гнилые зубы, ожог от солей, что притупляли боль.

Клэр шагнул к ней, знакомо склонил голову. Он получил все, что мог, разглядывая лицо трупа, потянулся к ткани на женщине и посмотрел на Эмму.

Она быстро кивнула, его пронзительный взгляд заметил. Они осматривали другие тела, но это не стало привычным. Ритуал, хотя они не думали о церемониях, когда в деле участвовали тела.

Она отогнала эти мысли. Ей требовалось внимание.

«Что это? Там и там, и двигается. И там. Интересно. Может…» — она протянула нити нефизических ощущений, но быстро отпрянула, когда эфир над телом задрожал.

Микал молчал, но напрягся.

Клэр спустил покрывало до бедер женщины. Следы жестокой жизни было ясно видно, а еще зашитые порезы от вскрытия — и рана, что ее убила. Он бережно сложил покрывало и убрал другую часть, оставив ткань у ее ног. Ее колени были разведены в стороны, из бреши между ног текла черная жидкость трупа.

— Вот так зрелище, — пробормотал он. — И она была уважаемой, ее хотя бы хорошо кормили. Хм.

Хоть кожа обвисла, было видно следы насилия и жестокой жизни, но не было признаков насилия в детстве или беспризорности.

Она пала, Эмма видела это по деревянному ящику с органами умершей. Одежда была аккуратно починенной, и даже за вонью Эмма ощущала слабый запах джина. Круглое лицо женщины расплылось от пьяной жизни, по спине Эммы пробежала дрожь.

Жуткая рана на горле. Кто-то бил ее тело ножом много раз, но открытые раны у ее личного места были страшнее всего.

«Там была сосредоточена атака, оттуда беспокойство. Ее утроба».

Тело Эммы похолодело.

Новости были ужасными.

— Мариан Николь, прозвище Полли, хотя ее личность еще подтвердят, — Клэр моргнул, как сова, глядя на кривую надпись на тонкой бумаге, карета тряслась. — Найдена извозчиком на Баксроу, у больницы. Перерезанное горло. Раны живота… Матка… острый предмет… необычно.