Теперь пришла пора выяснить, чьё преимущество сильнее.

Алему, правда, ещё досаждала рана, зато Далибек был рассержен неудавшейся внезапной атакой, и гнев не придавал остроты его глазу и точности его руке. Они бились несколько минут в полном молчании на залитом кровью песке, в пяти шагах от конвульсивно вздрагивающей лошади Алема. Потом Алем стал уставать, плечо понемногу немело, и он перебросил ятаган в левую руку, вызвав злорадную ухмылку на лице Далибека.

- Сдавайся, подстилка, - прорычал он, наступая, - сдавайся и умрёшь быстро.

Алем не стал тратить дыхание на ответ. Он отступал, шаг за шагом, поскользнулся в луже конской крови - или его собственной? - отступил ещё... и когда Далибек, победно закричав, взметнул ятаган для решающего удара, Алем не стал отражать удар, не стал закрываться и отступать дальше. Он упал навзничь - просто взял и шлёпнулся прямо на задницу, и Далибек, в тщетной попытке догнать его, не прерывая начатого движения, покачнулся, наклоняясь вперёд. Тогда Алем, опершись на немеющую правую руку, рубанул левой снизу вверх - и отсёк Далибеку кисть, держащую ятаган.

Вой Далибека перекрыл хрип умирающей Песчаной Бури и шум ветра. Алем вонзил окровавленный ятаган в песок, опёрся на рукоять и встал, глядя на катающегося по земле врага. Ненависть, бурлившая в нём минуту назад, остыла. Рука Далибека, валяющаяся в песке, всё ещё сжимала ятаган, словно воля хозяина не до конца покинула её.

- Я говорил, - сказал Алем устало. - Говорил, что заберу твою руку рано или поздно. Но не думал, что так рано.

- Сука! - выл Далибек. - Тварь! Тварь! Тварь!

- И кто это тебе приказал? - продолжал Алем. - А? Кто тебя надоумил, брат, подкараулить меня за воротами и ударит в спину? Скажи, ради Аваррат, какая сила может сподвигнуть ибхала на такое бесчестие?

Далибек вдруг замолк, налившимися кровью глазами взглянул в лицо Алему. И прохрипел:

- Это ты говоришь о бесчестии? Ты? Позор имени ибхалов... Но кровь скоро смоет позор.

Алем не с разу понял, о чём он. Вряд ли Далибек был так глуп, что ещё мечтал поквитаться с ним. Но о чьей крови он тогда говорит? Неужели...

Алем упал на колено рядом с Далибеком, схватил его за плечо левой рукой, стискивая изо всех сил.

- Ты говоришь о Тагире? Отвечай. Перед лицом Аваррат отвечай, немедля: ты про Тагира сейчас?

- Сдох уже твой Тагир, - выплюнул Далибек.

- Брат, прошу тебя...

- Брат, покрывший семью позором - не брат, - прохрипел Далибек и плюнул ему в лицо.

Алем медленно поднял голову, глядя на горизонт, где клубилась высокая пыль. Утёр лицо. Всё оказалось сложнее, чем он думал. Куда сложнее... до чего же тугую сеть сплела эта проклятая женщина.

- Руваль тоже отправился в Таркишан. Да?

- Хватит трепаться. Добей меня, сука. Ничего я больше тебе не скажу.

Алем глубоко вздохнул. Поискал глазами коня Далибека - тот отбежал, испуганный шумом битвы и агонией своего сородича, но далеко не ушёл и беспокойно топтался в ста шагах поодаль. Можно было привязать Далибека к седлу и отправить назад в Маладжику - они отъехали недалеко, стены ещё не скрылись из виду, конь найдёт дорогу домой. Но тогда Алему придётся нагонять отряд пешком. И он не успеет. Он, быть может, уже и так опоздал.

- Прости, брат. Не стоило тебе слушать эту жестокую женщину, - сказал Алем и вогнал ятаган в грудь шим-ибхала Далибека. Тот засипел, подался вперёд и обмяк. Алем протяну руку, закрыл его выпученные глаза и прошептал: - Пусть примет тебя Аваррат в свой светлый чертог.

Он поднялся, пошатываясь. Если он всё понял верно, то расчет Субхи-ханум стал наконекц ясен: она уговорила Руваля пойти в поход вместе с Тагиром, чтобы тот убил младшего брата во время битвы с кочевниками, а вину свалил на врага. Алем же, неосторожно выдавший своё неравнодушие, стал помехой для плана - он дал понять, что не спустит с Тагира глаз ни во время сна, ни во время битвы. Он стал потенциальным свидетелем, которого стоило заранее устранить. И проще всего это сделать, когда он окажется за стенами города, один - сбежал без спросу и сгинул в пустыне, с кем не бывает. Исполнителя для этой задачи искать долго не пришлось - неприязнь Далибека к Алему была всем известна. Интересно, чем Субхи расплатилась с Далибеком за братоубийство... открыла ли ему хотя бы своё лицо?

Братоубийство. Как легко на него идут люди в ненависти и гневе. Но разве же можно так? Тагир считал, что нельзя, и Алем - тоже. И это их, пожалуй, роднило.

Он оглянулся на Песчаную Бурю, подумав, что следует облегчить её муки - но та уже перестала биться в агонии и испустила дух. Следовало похоронить и её, и Далибека, но не было времени собрать курган. Алем тяжело вздохнул и позвал коня, топчущегося поодаль. Тот опасливо подбежал, похрапывая и раздувая ноздри от запаха крови. Разглядывать свою рану Алем не стал - за годы обучения в тренировочных лагерях ему случалось сражаться и преодолевать многие фарсахи пути с куда более тяжкими ранениями, сгорая от лихорадки. Он наскоро перетянул плечо кушаком Далибека, вскочил в седло. И продолжил свой путь, не оглядываясь назад.

Отряд он нагнал вскоре после полуночи. Полная луна ровным светом заливала пустошь, озаряла лагерь, окруженный цепочкой сигнальных костров. Часовой крикнул: "Кто идёт?", и Алем вскинул руки в приветственном жесте ибхалов. Его узнали, ему обрадовались. Мало кто ненавидел его, как Далибек, и мало кто, похоже, считал его позором ибхалов. Увидев, что он ранен, ему принесли воды напиться и смыть кровь, дали чистую тряпку для перевязки, усадили к костру. Алем сидел, держа чашу с горячим вином холодными руками, и смотрел на огонь, пытаясь преодолеть муть в голове. Он не стал задавать вопросов: всё спокойно, ибхалы веселы, значит, ничего непоправимого ещё не случилось. Он прищурился, выглядывая шатёр Тагира - ага, вон тот, золотой, с длинным шпилем и развевающемся на нём знаменем Маладжики.

- А где Гийяз-бей? - спросил Алем. - Хочу доложиться ему.

- Это уж завтра, - отозвался один из ибхалов. - Сейчас он пьянствует с принцами, до утра не выберется.

С принцами. Значит, это правда, Руваль тоже поехал. Должно быть, вызвался в последний момент, иначе слухи об этом разнеслись бы заранее. Сейчас он Тагира убивать не станет - не ночью в шатре, и не на глазах у шимрана Гийяза.

- А битва когда?

- Стоянку рурджихаев видели в семи фарсахах южнее, на границе таркишанских земель. Завтра, стало быть, и нагоним.

Завтра. Это хорошо, подумал Алем, и закрыл глаза. Кто-то сунул ему под бок свёрнутую овчину, Алем привалился к ней и уснул, выпустив их рук пустую чашу.

Разбудил его звук рога. Ибхалы повскакивали с мест, хватаясь за ятаганы: сигнал был к бою, а не обычной побудкой. Алем тоже схватился за оружие и вскочил, ощутил тупую боль в плече и досадливо поморщился, выбираясь из тёплой овчины. Ибхалы меньше чем за минуту выстроились в боевой порядок - шиб-ибхалы, все пятьдесят человек, стали стройной пятиконечной звездой, младшие ибхалы выстроились в линию за их спинами, прикрывая тыл. Шимран Гийяз скакал верхом перед строем, выкрикивая команды. Алем понял, что кочевники обнаружили их лагерь и выступили на опережение: впереди уже клубилась пыль, поднятая копытами их коней.

Интересно, а где Тагир?

- Строй держать! Резать коней! Пленных не брать! - орал Гийяз-бей, и ибхалы отвечали ему слаженным рёвом, выдававшим жаркое предвкушение битвы, которое Алем никак, ну никак не мог разделить. Кочевники приближались, земля гудела и вздрагивала под копытами их жеребцов. Где же чёртов Тагир? Неужели опять гашиша обкурился и собственную смерть собрался проспать?!

А, нет, вот он. Вышел наконец из шатра, хмурый, помятый, но в полном боевом облачении - в нагруднике, наколенниках, с обнажённым мечом. За ним вывалил Руваль, ещё более громадный, чем обычно, в своих доспехах. Им подвели коней, и они присоединились к авангарду. Алем прищурился, мысленно прокладывая дорогу туда, где вскоре окажется Тагир. Ибхалы бились строем, который хаотичный налёт диких рурджихаев сломать не сможет; значит, надо обходить с фланга и прорубаться к нему через кочевников. Алем порадовался, что так и не получил шлем шим-ибхала- тогда у него было бы собственное место в строю, и покинуть его - значило бы разорвать строй и подставить под удар весь отряд. А так, замыкая в арьергарде. он мог легко ускользнуть, не подставляя своих братьев под удар.