И вот теперь Далибек едет верхом по кожаному плацу, и львиный хвост с вычерненной, смазанной маслом кисточкой горделиво колышется у его плеча. Теперь он шим-ибхал, старший. И Алему придётся его слушаться. Далибек тоже об этом думал, потому и скалился, поймав его взгляд, пока Алем стоял поодаль среди таких же, как он, неудачников. Они недостаточно жалки, чтобы заслужить смерть, но и великими воинами не станут. Отныне их удел - готовить снедь, прислуживать старшим, ходить за лошадьми, дубить шкуры, убирать трупы новых ибхалов, которых продолжают привозить из набегов год за годом. В набеги ходят только шим-ибхалы. Только лучшим дозволено нести на конце копья славу Аваррат.
Алем никогда никому не признался бы в этом, но он был счастлив. Не хотел он нести на копье славу Аваррат, и убивать никого не хотел. И радовался, что теперь ему это почти не приходилось делать. Он стал конюшим, и за лошадьми ходил куда как лучше, чем убивал. Поэтому ещё через восемь месяцев его взяли в большой поход. Большой поход во славу Шардун-паши, владыки Ильбиана.
Ибхалы были рабами. Их рабство отличалось от того, что распространено по Фарии: они были рабами без господ, сами выбирающими себе хозяина. Воля Аваррат имеет множество форм, в которые облекает себя на земле. По всей Фарии Аваррат рассадила наместников, дабы они вершили её волю. Когда Аваррат нуждалась в своём воинстве, один из её князей призывал ибхалов. Их предводитель, Великий Сын, имени которого никто не знал, являлся к паше и заключал с ним договор. По этому договору часть воинства ибхалов переходила в полное и безраздельное владение паши. Они выбирали его хозяином и служили ему до тех пор, пока будут нужны, или пока не умрут все до единого. Это обычно случалось скоро - редко кто из ибхалов, особенно шим-ибхалов, переживал свою двадцатую весну. Смерть освобождала их от обета и возносила к чертогам Аваррат, где они пили с ней вино и вкушали мёд с её уст. А потом новый паша взывал к сынам войны, и вновь они приходили и складывали головы врагов к его ногам. Ибхалы не брали плату, не просили хлеба. Слава Аваррат была их хлебом - а вина и мяса и так вдоволь в погребах тех домов, которые они разоряли и жгли.
Летом, в самый разгар Большого торгового хода, когда потоки купцов со всего материка и из-за моря стекались в блистательный Ильбиан, Шардун-паша призван сынов Аваррат. Ему требовалось пятьдесят человек - то есть пятьдесят шим-ибхалов, к которым прилагался шимран и дюжина простых ибхалов-прислужников. Таким образом Шардун-паша получал шестьдесят три отменно обученных воина - ибо даже простой ибхал, тот, кто не носит на острие своего шлема львиный хвост, в бою стоит десятерых обычных солдат. Стоил их и Алем, и знал это, и люди, высыпавшие на улицы Ильбина поглазеть на диковинное шествие, тоже знали.
Алем никогда не бывал в большом городе, но подозревал, что люди там самоуверенны и наглы, изнежены, избалованы чувством мнимой безопасности, которую дарят им высокие стены и крепкие запоры. Шестьдесят три ибхала могли за полдня разорить и разграбить этот город, самый большой в Фарии, и вырезать десять тысяч человек, которые его населяли. Могли бы, и сделали бы, если бы им приказал Шардун-паша. Но люди не понимали, и в рослых воинах в кожаной броне, с развевающимися за спинами львиными хвостами, они видели лишь страшноватых, но приручённых варваров, подобных дикому зверю в клетке. Кто-то из толпы даже бросил им под ноги цветы. Алем видел, как конь Далибека смял цветок копытом, растирая в пыль нежные розовые лепестки.
Алем ехал в хвосте отряда. Для зевак он был точно таким же ибхалом, как остальные, и он видел, как на него пялятся, ловил жаркие взгляды женщин в прорезях покрывал. Услышал, как фыркает Далибек, говоря кому-то, кто ехал с ним рядом, что этот город только и ждёт, чтоб раздвинуть ноги перед сынами Аваррат. Алем слегка улыбнулся: как и любой ибхал, Далибек никогда не знал женщины. Они жгли, убивали, угоняли в рабство, но насилие над женщиной было абсолютным табу, и за его нарушение казнили на месте. Есть лишь одна женщина для них - Аваррат, война. Ей, только ей надлежало отдавать всё буйство своей молодой полнокровной плоти.
Алем ловил себя на мысли, что ждёт грядущей битвы с волнением. Он не знал, против какого врага пошлёт их Шардун-паша - но вряд ли это будет жалкое кочевое племя или маленькое бедное княжество из тех, на которых ибхалы оттачивали своё мастерство. Теперь их ждал большой бой. Многие не вернутся оттуда.
И поэтому не было предела его разочарованию, когда выяснилось - не сразу, потому что им, простым ибхалам, обо всём сообщали в самую последнюю очередь - что никакого боя не будет, по крайней мере, в обозримом будущем. Шардун-паша призвал их, чтобы преподнести в дар. У него гостил какой-то заезжий принц из дальнего княжества, называемого Маладжика. Там не поклонялись Аваррат, поэтому тамошний паша не мог призвать к себе на службу ибхалов - но, будучи подаренными ему наместником богини, ибхалы становились его рабами и обязались служить ему так, как служили бы самому Шардуну-паше. Это было дерзко, это было просто-таки унизительно для воинов великой богини. Алем подумал, что Шардун-паша ещё не знает об этом, но Великий Сын заставит его заплатить. Позже, когда срок договора истечёт, когда умрёт последний ибхал, отданный во власть владыки Ильибана. Быть может, через много лет, но этот день настанет.
А пока Алему пришлось принять и разделить участь остальных. И Далибеку тоже. Далибек был просто в ярости. И это немного скрашивало Алему горечь разочарования.
Они провели в Ильбиане несколько дней, и в один из них получили увольнение в город. Алем брёл по шумным, просторным, немыслимо людным улицам, глазел на толстых ремесленников - он никогда раньше не видел толстых людей, - на их закутанных в покрывала жён, - он никогда раньше не видел богато одетых женщин, - и на детей, чистых, розовощёких, капризных, прыгавших вокруг родителей и дёргавших их за полы халатов. Это поразило Алема сильнее всего - он не подозревал, что дети бывают такими. Впрочем, он и детей почти не встречал. Он знал только ибхалов.
Город вскоре утомил его - и шумом, и толчеей, но больше всего бессмысленностью всей этой суеты. Денег у него не было, ибхалам не полагалось денег, так что Алем прошёл мимо гостиных дворов, у которых надрывались зазывалы, и мимо борделей, из окон которых свешивались голые до пояса, визжащие женщины с ярко раскрашенными лицами. Если ему что и понравилось в Ильбиане, так это корабли - такие величавые и спокойные, покачивающиеся на неподвижных водах бухты. Такими должны быть люди, вот с кого следует брать пример. Стоило Алему подумать об этом, как кто-то пнул его локтем в бок, наступил на ногу да напоследок ещё и обругал. Алем не носил львиный хвост на шлеме, и здесь, за пределами полка, люди не видели в нём ибхала.
Он вернулся в казармы, с аппетитом поел похлебки из отрубей со свиным жиром и, завернувшись в овчину, уснул, смутно слыша сквозь сон возбуждённые голоса своих братьев, обсуждавших прошедший день и большой город. Судя по всему, Ильбиан впечатлил всех, кроме Алема.
Наутро они выступили. И хотя встали с рассветом, ждать у ворот пришлось до полудня - караван принца Тагира не спешил покидать стены гостеприимного Ильбиана. Солнце уже миновало зенит, когда в воротах наконец показались его верблюды. Они двигались не спеша, степенно, волоча на горбах дары Шардуна-паши: сорок бочек с вином, сорок - с розовым маслом, тридцать тюков шелка, тридцать рулонов шерсти, ящики с кухонной утварью из чистого серебра, и Аваррат ведает что ещё - много, много даров. Шардун-паша явно стремился задобрить своего друга Сулейна-пашу, владыку далёкой Маладжики. Алем накануне слышал сквозь сон, как его братья говорили что-то об этом княжестве, но он не вслушивался, а сейчас ему стало любопытно. Шардун-паша, похоже, побаивается Селима-пашу, или хочет заставить того так думать. А возможно, Шардуну-паше что-то от Селима надо? Впрочем, какое до этого дела простому рабу-ибхалу.