Алем с облегчением закрыл глаза и сказал:

- Далибек...

- Чего ещё?

- Твоя рука принадлежит мне. Помни об этом. Придёт время, и я её заберу.

Далибек резко нагнулся, зачерпнул горсть песка и швырнул ему в лицо. Алем не видел его движений, зато он их слышал. Он увернулся, твёрдо уперевшись ногами в землю, чтобы не упасть - он знал, Далибек не откажет себе в удовольствии пнуть его, лежачего, по рёбрам. Ещё несколько мгновений Алем слышал рядом его тяжёлое дыхание. Потом Далибек ушёл.

А Алем остался стоять на посту. Прошёл ещё час, прежде чем его сменили и он смог пойти и промыть свои глаза.

Путешествие было долгим. Верблюды - наиболее сильные и выносливые животные, созданные Аваррат, но всему есть мера, и чаши весов должны быть уравновешены, оттого Аваррат сделала их также и самыми медлительными из всех тварей. Мулы были немногим лучше; кони ибхалов сердились, но, изнурённые жарой и кнутом, терпели, как терпели и их хозяева. Каждый вечер караван вставал, каждый вечер раскидывали шатры, и каждый вечер пьяные крики, перемешанные с богохульствами, заставляли ибхалов хмуро переглядываться между собой. Некоторые даже роптали - такие, как Далибек и его друзья, лишь вчера принявшие львиный хвост. Алем молчал и думал, что терпение - одна из неотъемлемых добродетелей истинного ибхала, и это странно и в чём-то несправедливо, что львиный хвост носят те, кому её так недостаёт.

Однако справедливости он от жизни не ждал, никогда, и это многое упрощало. Он ухаживал за своими охринцами, выгуливал их, по очереди пуская в галоп - таким коням нельзя позволять застаиваться. Они не давали себя седлать, но тут Алему и пригодились давние навыки, почти забытые, но впитанные с молоком матери и не изгладившиеся из памяти до конца. Алем носился по степи, объезжая упрямых коней, и видел, что его начальникам не нравится это - особенно шимрану Гийязу, который выделял Далибека промеж других и, кивая, выслушивал его жалобы и нытьё. Алем боялся, что ему запретят выводить коней за пределы лагеря, но кто-то - быть может, сам принц - велел Гийязу не вмешиваться. В самом деле, охринцы хоть и дивно хороши, но лучше всё же доставить Сулейну-паше объезженных лошадей, а не диких.

Так что Алем не тяготился дорогой, он отдыхал душой, впервые за долгие годы ему не приходилось каждодневно сражаться и убивать. Так продолжалось четыре дня. На пятый, в ночи, когда пир в главном шатре кончился - на сей раз на удивление рано, - а Алем как раз собирался сдать пост другому ибхалу и пару часов поспать, его плечо сгребла железная рука шимрана Гийяза.

- Ты, - выплюнул он сквозь зубы, окидывая Алема взглядом с макушки до пят. Для этого ему пришлось запрокинуть голову, потому что Алем из рослого мальчика превратился в долговязого юношу, и на голову превосходил в росте самого высокого из своих братьев. Это, впрочем, не помешало бы кряжистому Гийязу переломить ему хребет одним пальцем.

- Ты, - повторил Гийяз. - Когда ты в последний раз мылся?

Алема не удивил вопрос. Он давно разучился удивляться, к тому же, если шимран спрашивает - значит, в вопросе есть смысл, даже если постичь его простому ибхалу не по силам.

- В Ильбиане мы ходили в общественные бани, - вспомнил Алем. - Все вместе...

- О Аваррат, - простонал Гийяз. - И с тех пор ни разу? Свинья!

Алем мог бы сказать ему, что трудно отыскать воду для мытья, когда ограничены даже запасы питьевой воды. Три дня назад ему пришлось использовать половину своей дневной порции, чтобы вымыть перец из глаз. Но он ничего не сказал, лишь склонил голову, выражая раскаяние и печаль: я виноват, шимран-бей, я плохой ибхал.

Гийяз подтолкнул его в загривок.

- Ладно, демон с тобой. Иди так. Он всё равно пьян, может, и не заметит.

- Куда идти, шимран-бей?

- А я разве не сказал? К принцу, ослиная ты башка. Принц Тагир требует тебя в свой шатёр.

Алем сделал шаг - машинально, выполняя приказ, так, как всегда выполнял приказы. Но тут же остановился, решив, что ослышался. или - что более вероятно - Гийяз сговорился с Далибеком и решил зло над ним подшутить.

- Шимран-бей... мне показалось...

- Что тебе показалось, что небо упало наземь?! Закрой рот и не пялься на меня, как дурак! Тагир-бей - сын Сулейна-паши, сын нашего господина, и его воля - воля Аваррат. Иди к нему и сделай всё, что он велит! Ну давай, давай, - он опять подтолкнул Алема. который в нерешительности переступал с ноги на ногу, почувствовав неожиданное смущение.

Вопрос о мытье вдруг стал простым и ужасным. Он, простой ибхал, сейчас явится пред очи своего господина, наместника Аваррат... ну, не совсем наместника, раз уж в княжестве Маладжика в Аваррат не верят, но всё равно. Простые ибхалы никогда не удостаивались такой чести. Если у принца есть для Алема приказ, его вполне можно было передать через шимрана. Да и что это может быть за приказ, когда...

- О Аваррат, ты ещё здесь? Мне пятки поджечь тебе, чтоб побежал? - прикрикнул Гийяз, и Алем, спохватившись, зашагал в центр лагеря, к шелковому шатру, на ходу оправляя ятаган и отбрасывая волосы от лица. Хорошо хоть воды утром не пожалел и умылся. Хотя воняет от него и впрямь знатно. Конюшней. А чем ещё может пахнуть от конюха?

У шатра стояли двое воинов-маладжикийцев. Алем их не знал. Они не взглянули на него, без слов пропустили. Помешкав, Алем тронул шелковую ткань тыльной стороной ладони. К основанию большого пальца прилип кусочек сухого навоза. О Аваррат... Алем торопливо стряхнул его и шагнул внутрь.

В шатре оказалось неожиданно просторно и светло, будто днём. Горели масляные светильники, расставленные полукружьем вдоль основная шатра. Пол завален подушками самых разнообразных размеров и форм - круглых, квадратных, были и длинные валики, украшенные золотыми шнурами и затейливой вышивкой. Между подушек стояли подносы с фруктами и сластями, кое-где валялись обглоданные птичьи кости. И всем этим неряшливым великолепием наслаждался всего один человек. Принц Тагир отослал всех - свиту, охрану, - и лежал, откинувшись затылком на толстый валик, поднося к губам мундштук кальяна и пуская кольца ароматного дыма в потолочную отдушину шатра. Алема он, кажется, не заметил.

Какое-то время Алем стоял у порога. Невозможно было ступить по шелковому настилу грязными, измазанными в навозе сапогами, не говоря уж о том, чтобы присесть на шитые золотом подушки. В воздухе висел сладковатый, дурманящий запах гашиша, и Алем почувствовал, как у него понемногу начинает кружиться голова и неметь ноги. Наконец принц убрал мундштук от губ, скосил на Алема взгляд и лениво сказал:

- А-а, вот где ты. Подойди сюда.

И голос его, хоть и искажённый наркотиком, Алем узнал сразу. В ту ночь он был менее пьян, чем сейчас, но, дивное дело - и сейчас, как тогда, в нём звучала та же спокойная властность, которая так отличалась и от суетливости богатых людей из большого города, и от жестокой напористости ибхалов. Ведомый этой непонятой силой, Алем подошёл. Принц Тагир, лёжа на золочёных подушках, смотрел на него снизу вверх. Алем не мог понять, какое у него лицо и что оно выражает, заметил только, что он не носит бороду, и что большие чёрные глаза его широко расставлены и чуть приподняты к вискам.

- Ты не только слепой, но и глухой? - раздельно проговорил принц Тагир, и Алем. очнувшись, ошарашенно заморгал.

- А? Что?

- Я спросил, где тебя так долго носило.

- Я пришел, как только Гийяз-бнй сообщил мне, что ты желаешь видеть меня... о сиятельный принц, - добавил Алем с сомнением - он не знал, как следует обращаться к принцам, но, кажется, слышал в Ильбиане похожее обращение.

Принц, казалось, удовлетворился ответом. С минуту его широко расставленные глаза смотрели на Алема, не мигая. Зрачок залил почти всю радужку - может, от того они и казались такими чёрными. Потом принц сел. Его движения были всё так же несуетливы, даже замедленны. Алему подумалось - вполне возможно, что всё это не он, а всего лишь гашиш.

- Значит, это ты так хорошо сторожишь моих лошадей, - проговорил принц Тагир.