Но надо было отвечать на вопросы следователя. Арсентьев своими немигающими глазами смотрел на Лукьянчика:

— Нас тревожит, что в ЖСК все время пролезают какие-то подозрительные люди, формальных прав на то не имеющие. Нельзя ли это остановить?

— Факт — пролезают. — согласился Лукьянчик, но затем объяснил: — Кооперативное строительство часто ведется без твердо запланированных фондов, и тогда кооперативы вынуждены выклянчивать помощь у каких-то организаций, а те за услугу просят принять в кооператив их человечка, и не просто просят, а официально рекомендуют. А потом оказывается, что человечек-то жулик.

Следователь с ним согласился и высказал мысль, что надо бы упорядочить всю организацию этого вида строительства и обеспечивать его всем, как другие стройки.

— По идее это так и есть, а в практике не выходит. И мне изменить сие неподвластно, — сказал Лукьянчик. — Проблему фондов надо решать в республиканском масштабе.

Следователь согласился и с этим. Тогда Лукьянчик добавил:

— И с кадрами в кооперативах неладно. Надо взять опытного бухгалтера или инженера, а те ставят условие — принять их в кооператив, а это еще одна лазейка…

— Что обращает на себя внимание… — задумчиво сказал следователь. — Как попадется нам какой-нибудь жулик из торговли, он непременно член ЖСК.

— Денежный народ, что ж тут удивительного, — ответил Лукьянчик, испытывая легкую тревогу.

— Так, может, их берут за взятки, а не по чьей-то просьбе? — быстро и жестко спросил следователь.

— Все может быть, — не сразу произнес Лукьянчик, ему понадобились секунды взять себя в руки.

— Вам знакома такая фамилия. — Гитальников? — спросил следователь.

Еще бы! Это был как раз тот тип, который давал взаймы деньги Глинкину на лодку, а он, Лукьянчик, этими деньгами оплачивал счет в ресторане, спасая честь Южного во время совещания.

— Как вы сказали? Метальников?

— Ги… Гитальников. — подчеркнул первый слог следователь.

— Нет, не знаю. А кто это такой?

— Он с вашей легкой руки, Михаил Борисович, стал членом жилищного кооператива научных работников, а несколько дней назад арестован за спекуляцию.

Лукьянчик все это уже знал от Глинкина, и они договорились, как реагировать.

— Только спекулянтов мне и не хватало, — вздохнул он. — Ну что ж, тут явно оплошал мой заместитель Глинкин, комплектование кооперативов наблюдает он, и на него будет наложено строгое взыскание. Но, с другой стороны, как он мог знать, жулик этот человек или честный, если само правление кооператива этого не знало?

— А вы не допускаете, что тут могло быть не чисто? — спросил следователь.

— Ну, знаете… — Лукьянчик возмутился, и так искренне, что лицо у него пошло красными пятнами. — Вы что же, хотите сказать, что я держу у себя замом нечистого человека? А может быть, мы с ним махлюем вместе? Нет, я такой разговор не понимаю, не принимаю и буду просить прокурора…

— Я сказал чисто предположительно… Извините, — смутился следователь…

От этого посещения прокуратуры все-таки надолго осталось безотчетно тяжкое впечатление.

— Да не придавайте вы значения чепухе, — успокаивал его Глинкин. — Ну, распутают они эту историю с Гитальниковым, объявите мне выговор, а то и поставьте вопрос об освобождении. Я честно говорю — зла иметь на вас не буду, важно, чтобы и тень тени не пала на вас.

Тогда все рассосалось, и дело ограничилось только тем, что на президиуме исполкома он сделал замечание Глинкину за невнимательный контроль над кооперативным жилищным строительством…

Теперь Глинкин в тюрьме, и следователи небось впились в него, как клещи. Но Лукьянчик спокоен — во-первых, то клятвенное с ним условие и, наконец, сам он ни у кого копейки не взял. Брал только Глинкин, а то, что Глинкин делился с ним, это уж их личное дело. Сколько им получено от Глинкина, теперь уж и не сосчитать, но это его чистый личный долг.

…Три года все шло как по маслу. И сейчас Лукьянчик еще не верит, что для Глинкина все кончено, он всегда говорил — доказательств нет и не может быть! Те, кто давал ему сотни и даже тысячи, во-первых, сами могут оказаться в суде на той же скамейке, давать — тоже преступление. Во-вторых, кому из них, получив хорошую квартиру, захочется омрачать праздник доносами, беготней по повесткам и так далее?

Однако надо было работать.

Лукьянчик раздернул две последних гардины и сел за стол. Рука привычно нащупала упруго пружинную кнопку, приглушенно слышался звонок у секретаря, и тотчас в дверях возникла его верная Лизавета Петровна, Лизочка, а иногда и Лизок. С первого дня она с Лукьянчиком — старая секретарша, когда умер председатель, ушла на пенсию, а Елизавету Петровну он спас — взял из райфинотдела, где она была намечена под сокращение штатов.

— Соедини меня с народным контролем.

— Вас ждет Русланов.

— Ладно, давай его сюда, а потом соединишь с контролем.

Начальник ремстройтреста Русланов был почти ежедневным визитером у Лукьянчика; слывя в районе безудержным оптимистом и весельчаком, он был еще и порядочным хитрецом. Вот и его частые визиты в исполком тоже от хитрости. Интересно, что у него за предлог на этот раз?

Будто вломившись в кабинет, Русланов, еще идя к столу, начал говорить о каком-то подкинутом ему объекте, ремонтом которого должны заниматься железнодорожники, а не он.

— Вы скажите мне, разве у нас своего недостаточно? — энергично говорил он; пожимая руку Лукьянчику и садясь. — Так вот же — взваливают на нас, на нас все валят, кому не лень.

— Что за объект? — спросил Лукьянчик и вдруг подумал, что ему хотелось бы быть сейчас на месте Русланова, заниматься своими, черт бы их побрал, даже не своими объектами и иметь все выговоры, вклеенные в его личное дело.

— Помните мост у кирпичного завода? Так завод на том берегу, а на этом я строю торговый павильон. По мосту проложена заводская железнодорожная ветка для вывозки кирпича. Кому мост нужен? Конечно же железнодорожникам и кирпичникам, а поскольку и те и другие относятся к железнодорожному райисполкому, пусть в том исполкоме и чешутся. А они кладут тот мост на нашу спину. Какого черта?

— Кто кладет? — Лукьянчик с трудом улавливал логику разговора и хотел одного — поскорей его закончить.

— Я же сказал — железнодорожный исполком.

— Чем они это мотивируют?

— Что мой торговый павильон будет больше всех нуждаться в хорошем мосте. И будто секретарь горкома товарищ Лосев их в этом поддерживает.

Лукьянчик резко повернулся к столику с телефонами и замер — сейчас он услышит, как всегда, ровный голос Лосева, который уже, конечно, знает об аресте Глинкина. С чего же сейчас начать — с Глинкина или с этого дурацкого моста? Нет, нет, надо начинать с дела, как будто ничего не случилось — жизнь продолжается, и надо работать.

— Добрый день, товарищ Лосев. Извините, вас беспокоит Лукьянчик. Я к вам с жалобой на железнодорожный район — они перебрасывают на нас ремонт моста у кирпичного завода, когда это целиком их объект, а у Русланова и без того план трещит. Но они уверяют, будто вы это санкционировали.

— Здравствуйте, во-первых, — прорвался наконец секретарь горкома. — Во-вторых, я ничего похожего не санкционировал, и вообще это не мое дело, разберитесь, товарищ Лукьянчик, в этом сами, — с оттенком раздражения сказал Лосев и без паузы спросил: — Что же это Глинкин ваш? А?

— Что именно, я еще не знаю, но, надеюсь, теперь зря не арестовывают, — мгновенно окостеневшим голосом ответил Лукьянчик и услышал:

— Как ни противно, придется разбираться в этом на горкоме.

Лосев положил трубку.

— Кого посадили? — жадно заинтересовался Русланов.

— Он говорит, что никаких санкций железнодорожникам не давал, и рекомендует разобраться в этом нам самим.

— Ну вот видите, какие они гады… Так кого же посадили?

— Кого-кого? — Лукьянчик отвел глаза в сторону, но решил, что уклоняться от ответа, пожалуй, неумно. — Глинкина, зама моего, посадили!