ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЭД

   -- А как он учился в школе?

   -- Да его дважды чуть не вышвырнули!

Джеймс Д. Хоран

"Нужный образ"          Дети навсегда уходили из семьи, дети появлялись в семье... Поклонники клана Кеннеди часто восхищаются, что Джозеф и Роуз воспитали девятерых детей, как правило забывая, что на самом деле их было двенадцать. В 1941 году Джо-старший и Роуз приняли в свою семью троих детей родной сестры Роуз, Мэри Агнес Гарган, умершей в 1937 году. К этому времени Кеннеди, наконец-то, перестали кочевать по стране и, зная, как занят военными поставками старший Гарган, взяли племянников к себе. Отец детей полагал, что это лишь временное решение, но в 1946 году он неожиданное скончался от сердечного приступа, и его дети -- Мэри Джо, Энн и Джозеф Гарган -- навсегда остались в семье Кеннеди, а Джо стал одним из ближайших друзей Эдварда и в дальнейшем сыграл важную роль в знаменитой автомобильной катастрофе на острове Чаппакуидикк.    Как и остальные дети клана Гарганы участвовали в спортивных состязаниях, играли в шарады, в увлекательные игры в вопрос-ответ. Надо сказать, последняя игра была весьма полезна как для будущих политиков, так и для юристов (Джо Гарган так же как и его двоюродные братья получил юридическое образование), поскольку не только расширяла кругозор, но и учила задавать правильные вопросы. Сама по себе игра была очень проста. Водящий загадывал какое-то понятие или же имя, а остальные должны были их отгадать. При этом они могли задавать вопросы, на которые водящий должен был ответить "да" или "нет". Например, "Это американец?" или "Это политик?" Вопросов могло быть всего десять, так что задавать их надо было с умом, чтобы наилучшим образом вычленить главное. В общем, это была замечательная умственная тренировка.    Но кроме спорта и занятий Роуз Кеннеди немала времени уделяла манерам своих воспитанников, их внешнему виду. Мэри Джо Гарган впоследствии интересно описывала ее уроки танцев: "Я очень смешно ставила пятки, и она показывала мне, как я выгляжу и как можно исправить мой недостаток. А мальчики дергали руки своих партнерш, и вот она показывала им, как танцевать плавно. Бобби тогда танцевал ужасно. Он не только дергался, он еще и подпрыгивал. А мой брат Джо, пожалуй, был еще хуже. Он танцевал, как грузчик. Тетя Роуз очень старалась научить его, но потом сдалась и стала водить его в танц-класс. Тедди был хорошим танцором. У него было замечательное чувство ритма, как и у дедушки Фитца, который великолепно танцевал. Однажды вечером в яхт-клубе в нескольких милях от дома были танцы, и мы все отправились туда. Тетя Роуз танцевала с Бобби, с Тедди и с моим братом Джо, чтобы посмотреть, как они держатся".    Одни уроки сменялись другими и вскоре вся семья с азартам ринулась в политику, получив свой первый важный урок в проведении избирательных кампаний. В 1946 году Джон Кеннеди выставил свою кандидатуру в Палату Представителей США от одиннадцатого избирательного округа штата Массачусетс. Когда-то именно этот округ представлял в Конгрессе Хани Фитц, но его внук выступал на выборах как настоящий "саквояжник". Этот броский термин имеет долгую историю и появился в США после Гражданской войны, когда большое количество республиканцев с Севера отправлялись на Юг, где и выставляли свои кандидатуры на выборные должности. Тогда негодующие южане презрительно нарекли пришельцев "саквояжниками", но позднее так стали называть любого политика, избирающегося в округе, где он постоянно не проживает. Хотя в сознании многих и многих людей Джон Кеннеди был неразрывно связан со штатом Массачусетс, на самом деле он, в отличие от младших братьев, с одиннадцати лет не жил в этом штате, переселившись в Бостон лишь накануне выборов.    Однако, "саквояжник" или нет, но Джон рассчитывал использовать старые связи своего деда, рассказы о своих военных подвигах и, конечно, очень щедрые ассигнования отца на избирательную кампанию.    Выборы дались Джону нелегко. Он никак не мог привыкнуть к изворотливости местных политиков, к необходимости встречаться с толпами людей, к многочисленным рукопожатиям и хлопкам по спине. Человек, открыто восхищавшийся образом жизни английской аристократии и пытавшийся подражать ей в сдержанности, холодности и элегантности, с трудом мог примириться с фамильярными манерами американских избирателей.    Стараясь как-то пересилить столь неприятные ему нравы бостонцев и напомнить им, что Бостон все-таки считается Афинами Америки, Джон обильно сдабривал свои речи стихами и вдохновлял своих помощников на борьбу бессмертными строками У. Шекспира:          ... сохранится память и о нас --    О нас, о горсточке счастливцев, братьев.    Тот, кто сегодня кровь со мной прольет,    Мне станет братом: как бы ни был низок,    Его облагородит этот день,    И проклянут свою судьбу дворяне,    Что в этот день не с нами, а в кровати:    Язык прикусят, лишь заговорит    Соратник наш в бою в Криспинов день*.                * У. Шекспир "Генрих V". Перевод Е. Бируковой          История умалчивает, какое впечатление стихи производили на избирателей, но сотрудники Кеннеди были очарованы. Не случайно, одна из книг мемуаров о президенте Кеннеди так и была названа "Горсточка счастливцев, братьев".    Избирательная кампания Джона стала первой настоящей кампанией, в которой участвовал Эдвард. Ему было четырнадцать лет, и он старательно выполнял возложенные на него мелкие поручения: разносил сотрудникам Джона бутерброды и кофе, клеил марки на конверты, отправлял открытки, разносил послания кандидата.    Джон часто брал Эдварда вместе с собой на встречи с избирателями, рассчитывая с его помощью предстать перед собравшимися эдаким свойским парнем. Указывая на лохматую голову младшего брата, но громогласно заявлял: "Вы все знаете, что так необходимо Теду, но сегодня он уже причесывался". Юмор, знаете ли... Правда, подобные шутки могут показаться несколько бледноватыми, но американцам они нравились, нравились до такой степени, что в дальнейшем братья Кеннеди неоднократно использовали их, меняя лишь имя того, кому следовало причесаться, подстричься или еще как-нибудь привести в порядок свою буйную шевелюру. Ну а если ни одного родственника под рукой не оказывалось, можно было пошутить и над самим собой, как делал, например, Роберт, неизменно уверявший, что причесывался на "прошлой неделе"!    Щедрая трата денег на кампанию, мальчишеская улыбка кандидата и многочисленные чаепития для избирательниц, которые устраивала Роуз Кеннеди, принесли плоды: Джон стал конгрессменом США от штата Массачусетс. Узнав радостную весть, Милашка Фитц принялся отплясывать джигу. Когда он закончил плясать, к нему подошел с поздравлениями один из его политических друзей:    -- Мои поздравления, Джон, -- произнес он. -- Когда-нибудь -- кто знает? -- молодой Джек может стать губернатором Содружества*.                      * По Конституции штата Массачусетс он официально называется Содружеством Массачусетс, точно так же как по калифорнийской Конституции штат Калифорния именуется Республикой Калифорнией.                      -- Губернатором? -- гордо улыбнулся Хани Фитц. -- Когда-нибудь этот молодой человек станет президентом Соединенных Штатов!    Хорошо все-таки иметь деда, который так уверен в будущем своего внука.    После окончания избирательной кампании Эдвард смог наконец-то заняться учебой. Он поступил в последнюю, одиннадцатую по счету школу, в которой -- небывалое для него дело! -- проучился целых четыре года.    Частная школа-интернат, называемая Академией Мильтона, оставила у Теда теплые воспоминания. В школе царила атмосфера доброжелательности, учителя были внимательными и понимающими, а добродушие и незлобивость Эдварда завоевали ему множество друзей. "Улыбающийся Эд", так называли его учителя. Учась в Академии, Тед проявлял активность в самых разных сферах жизни: он был избран секретарем класса, пел в хоре, участвовал в драматических постановках, играл в футбольной команде, занимался в теннисном клубе школы.    Беда заключалась лишь в том, что среди активности Эдварда не числилась учеба. Нельзя сказать, чтобы он вовсе не занимался, но, как правило, его старания направлялись лишь на те предметы, которые ему нравились, например на историю или дебаты. Альберт Норрис, преподаватель Теда по дебатам, отмечал, что он всегда знал, о чем говорил, и при этом рассуждал об общественных проблемах с удивительной увлеченностью и пониманием. В последнем классе школе он возглавлял команду школьников Академии Мильтона в их сражении с первокурсниками Гарвардского университета, и в ходе напряженных дебатов школьники одержали над студентами верх!    В остальном же успехи Эдварда были гораздо скромнее. Его обычными оценками были тройки, точнее, их американский эквивалент -- отметка "С". Сказывались постоянные переходы из школы в школу. В Академии Мильтона с Тедом регулярно занимались дополнительно, как с одним из отстающих учеников, но даже и после этого он закончил школу далеко не блестяще -- всего тридцать шестым из пятидесяти шести выпускников. Впрочем, не смотря на все это учителя его любили. В свое время Роберт проучился в Академии Мильтона три года и даже считался хорошим учеником, но так и не смог заслужить симпатии окружающих -- слишком уж он казался нервным и напряженным.    Какими бы средними ни были успехи Теда, окончание Академии Мильтона автоматически открывало перед ним двери Гарвардского университета. Прошли те времена, когда учеба Джозефа-старшего в Гарварде расценивалась как нечто из ряда вон выходящее. Как писали американские авторы, Эдвард был запрограммирован на Гарвард чуть ли не с рождения. Все его братья учились в этом университете, и он не видел причин, почему должен нарушить традицию.    В 1950 году Тед поступил в колледж Уинтроп-Хауз Гарвардского университета. Как правило, когда мы говорим "колледж", то представляем себе учебное заведение или один из факультетов университета. На практике же колледж это общежитие, где живут студенты. В Уинтроп-Хаузе жили университетские спортсмены, крепкие парни под 190 см. ростом и весом в 90 кг. Отношение к атлетам в Гарварде было смешанным. С одной стороны, университет гордился их успехами в спорте, а с другой -- интеллектуальная студенческая элита относилась к спортсменам пренебрежительно. Но обитатели Уинтроп-Хауза не обращали на это ни малейшего внимания. Жили они дружно: вместе занимались, вместе тренировались и, конечно, во всю развлекались.    Самой большой страстью Эдварда в университете стал американский футбол. Все его братья играли в футбол, хотя Джон и Роберт не добились особых успехов. Эдвард же поставил себе целью как можно лучше проявить себя в этой игре и тем самым порадовать отца.    Конечно, любой может сказать, что главной целью поступления в университет должна быть учеба, а уж никак не спорт, но Эдвард, как и многие его друзья по Уинтроп-Хаузу, вспоминал об этом крайне редко. Профессор Голкомб, который некогда преподавал и Джозефу-старшему, и всем его четверым сыновьям, писал:    "Его [Эдварда] работа всегда была удовлетворительна, и я не сомневался, что он мог бы закончить университет с отличием, если бы захотел больше внимания уделить учебе.    Его способность к обучению превосходила средний уровень, но я не знаю насколько, потому что он все время думал о спортивной и светской активности. Полагаю, академическая активность стояла у него на третьем месте.    Он делал лишь то, что требовалось, чтобы быть на хорошем счету."    Подобное положение сохранялось до последнего курса обучения и, особенно, в первый год Эдварда в Гарварде, когда случилась знаменитая история с экзаменом по испанскому языку.    Любому гарвардскому студенту, желавшему по окончании университета получить степень бакалавра, было необходимо продемонстрировать владение иностранным языком. У Эдварда это желание тоже имелось, и он записался на курс испанского. В первом семестре все шло замечательно -- не зря же в Академии Мильтона с ним ежедневно занимались дополнительно! -- но во втором семестре Эдвард столкнулся с трудностями.    Казалось бы, чего проще? Надо лишь больше заниматься! Но не тут то было. В принципе, Эдвард не сомневался, что так или иначе сдаст экзамен, но недостаточно высокая отметка означала, что осенью ему не разрешат играть в футбол. Представить же себе подобное несчастье ни он, ни его друзья были не в силах, и потому во всю принялись обсуждать, как бы помочь беде. Они судили и рядили, говорили, что кому-нибудь надо сдать этот проклятый испанский, ведь есть же среди них люди, которые неплохо знают иностранные языки?    Такие люди были. Один из студентов, сам игрок в футбол, но, тем не менее, хорошо знавший испанский, в шутку предложил свои услуги. Так все и началось, с шутки.    В решающее утро, не рассчитывая ни на какие посулы, Кеннеди повторил упражнения, взял синюю экзаменационную тетрадь и собрался идти. Он так бы и ушел сдавать иностранный язык, если бы ни его друзья, которые, продолжая шутку, побежали будить студента, утверждавшего, будто он готов сдать за Эдварда экзамен.    -- Эй, просыпайся, -- растолкали они знатока испанского языка, -- разве ты не клялся, что сдашь сегодня за Теда экзамен?    Это все еще была шутка, но специалист по испанскому проснулся в том настроении, в которое нередко впадают в восемнадцать лет -- ему море было по колено.    -- А что?! -- воскликнул он. -- И сдам!    Быстренько одевшись, он забрал у Кеннеди тетрадку и ушел. Взволнованные и слегка испуганные студенты вернулись в свою комнату.    Надо сказать, в те времена было очень легко осуществить подобное жульничество. В большой аудитории, где находилось от двухсот до пятисот человек, экзаменационные работы одновременно выполняли несколько групп студентов. Преподаватели редко находились в аудитории в течении всего времени экзаменов, предоставляя возможность наблюдать за студентами кому-нибудь из сотрудников факультета.    И, однако же, весь план провалился. В силу случайности экзаменационную работу у футболиста-знатока принял человек, хорошо его знавший. Он даже поздоровался со студентом. Каково же было его удивление, когда, опустив голову и мельком бросив взгляд на тетрадь, он обнаружил, что на ней стоит имя Эдварда Кеннеди. Заметив удивленный взгляд ассистента, студент вернулся в Уинтроп-Хауз в смятенном состоянии духа. Друзья сразу же засыпали его вопросами, и он сообщил, что экзамен был легкий, он справился с ним, но ему кажется, они попались.    Он оказался прав. Не прошло и двух часов, как обоих студентов вызвали в деканат, где им было предложено покинуть университет. При этом было сказано, что им будет разрешено вернуться в Гарвард, когда они проявят себя ответственными молодыми гражданами.    Для обоих нарушителей исключение из Гарварда было тяжелым ударом. Для студента, сдавшего за Теда экзамен, тяжесть ситуации усугублялась распространившимися в 1960-х годах слухами, будто Кеннеди заплатил ему за услугу. Единственным утешением для знатока испанского языка служил тот факт, что его имя никогда не упоминалось в прессе (американские авторы лишь сообщали, что он стал удачливым бизнесменом), однако и через двадцать лет в беседе с писателем Лестером Девидом этот человек счел необходимым отметить, что ни единого цента предложено ему не было.    Эдварду же предстояла трудная задача поведать обо всем отцу. Как позднее утверждал сенатор, первая реакция его отца была очень спокойной. Он хотел знать все в подробностях, чтобы постараться разобраться в ситуации и понять, как она может повлиять на жизнь сына. Но где-то через сутки, когда до старшего Кеннеди дошел весь смысл случившегося, он взорвался неистовым гневом. В течении пяти часов на голову Эдварда сыпались все громы и молнии, которые только можно вообразить. Впоследствии президент Кеннеди утверждал, что вся история пошла на пользу его младшему брату: "Если бы ни это, Тедди мог бы стать обычным веселым повесой. Но отец приструнил его в этот важный период жизни, что привило Тедди дисциплину и серьезность, которые сделают его важной политической фигурой".    На Эдварда гнев отца произвел огромное впечатление. Он всеми силами старался исправить допущенную оплошность и выполнить требование гарвардской администрации -- стать ответственным гражданином. В это время Америка как раз воевала в Корее, следуя курсу президента Трумэна по "сдерживанию коммунизма". Не долго думая, Эдвард отправился на ближайший призывной пункт и завербовался в армию. Он полагал, что участие в войне будет достойным шагом для любого гражданина США, однако, когда Джозеф узнал о решение сына, то пришел в ярость вторично:    -- Мальчишка! -- орал он. -- Да ты хоть смотришь, что подписываешь?!    Джозеф вообще крайне неодобрительно взирал на корейскую войну. Он по прежнему оставался сторонником изоляционизма и полагал, что американцам нечего делать ни в Азии, ни в Европе, и неоднократно заявлял об этом в печати. Заявления бывшего посла были перепечатаны газетой "Правдой", что наделало много шума, после чего Джону долго пришлось оправдываться в Конгрессе, уверяя, что его собственные взгляды расходятся со взглядами отца. Но самое главное Кеннеди больше не желал рисковать сыновьями. Используя все свои связи в Вашингтоне, Джозеф добился того, чтобы четыре года, на которые завербовался Эдвард, сократились до двух лет, а вместо Кореи он был послан в Европу.    Военная служба не вызвала особого восторга Эдварда. Он признавал, что армия была полезным испытание в его жизни, но не желал повторять подобный опыт. Когда ему было предложено поступить в офицерскую школу, он без всяких сожалений отказался от этого предложения.    Тем временам, пока рядовой первого класса Тедди Кеннеди служил в военной полиции в Париже, его старший брат Джон был избран сенатором США от штата Массачусетс. Первым деянием новоиспеченного сенатора стала телеграмма, которую он отправил брату. А летом 1953 года Эдвард демобилизовался и вернулся в Гарвардский университет, в колледж Уинтроп-Хауз.