— Ох, надоел ты мне своими подозрениями! Уезжай, Иван, не то мы всерьез поругаемся. Я больше не хочу об этом говорить.

— Нет, почему же! Мы еще поговорим. Но сперва я найду Романа и все у него выясню. В лепешку расшибусь, а найду!

— Ну и пожалуйста! — крикнула Катя и бросилась во двор.

Егоров, в коричневом халате на голом теле, сидел за столом в своей комнате. Ладони, закрывающие лицо, подрагивали, и все его тело сотрясал озноб.

Хозяйка, сухонькая старушка в длинной черной юбке и зеленой кофте, вежливо постучавшись, вошла в комнату.

— Володя, ты ужинать будешь или нет? А то я спать собираюсь ложиться. Может, перекусишь, пока я здесь, в кухне?

— Спасибо, Елизавета Петровна, — пробормотал Егоров, не отнимая ладоней от лица. — Что-то не хочется. Неважно себя чувствую, голова раскалывается и знобит.

— Небось, простуду подхватил, — со знанием дела сказала Елизавета Петровна. — Время нонче опасное, вроде как тепло, а уже осень, если не беречься, можно и заболеть. Принести тебе цитрамончику? У меня есть.

— Нет-нет, я таблетки стараюсь не принимать. Ничего, сейчас лягу в постель, к утру, надеюсь, все будет нормально.

— Сам дрожишь, а окно открыл. Закрыть окно, Володя?

— Я сам…

— Ну, как знаешь. Смотри, ежели есть захочешь, на керогазе кастрюлька с вареной картошкой, на столе под полотенцем салат из помидоров с лучком, а в холодильнике колбаска есть. Ты сам тут управляйся, не стесняйся. Я пошла спать, закроюсь на всякий случай, так что до утра — меня нету.

— Спокойной ночи, Елизавета Петровна, — сказал Егоров.

— А ты выздоравливай, — пожелала старушка и удалилась.

Егоров долго сидел без движения, чувствуя, как холодный пот каплями ползет по лбу, пальцам, щекам. Глаза его были закрыты, но в памяти светилось наглое лицо долговязого парня, презрительная ухмылка на губах. Егорову уже не слышался мерзкий голос, весь вечер звучавший в его ушах, но теперь он чувствовал запах, запах пота и дешевого одеколона, исходивший от наглеца.

Не озноб, а злоба весь вечер сотрясала тело Егорова. Вначале это была ярость человека, незаслуженно, несправедливо оскорбленного тупым, отвратительным существом, которое и на равных-то не имело права с ним разговаривать. Человек жаждал мести, но в то же время помнил о законах, царящих в этом человеческом мире, напряженно искал возможность отплатить за обиду и самому остаться вне подозрений.

Потом накатилась ярость Зверя, который и знать не знал ни о каких человеческих законах. Он был неподвластен им, самый главный закон — это он. И оскорбившего его ждет смерть. Зверь обретет свою плоть и свершит свой суд. А пролитая кровь вернет его в человеческую плоть — лучшей защиты для Зверя нет.

Время близилось к полуночи. Егоров поднялся, запер дверь на крючок, выключил свет и повалился на пол. Страшные конвульсии сотрясали его тело, и с каждой судорогой оно меняло привычные очертания. Нижняя часть лица с хрустом вытягивалась вперед, сплющивался нос, заострялись уши. Черные волосы зазмеились по лицу, и вскоре все оно покрылось густой черной шерстью. И уже не сдавленный стон, а хриплое рычание вырывалось из полуоткрытой пасти. Пальцы на руках стали короче, и острые как лезвия когти вырвались из них. Ноги тоже стали короче, длинный, голый хвост пополз из крестца, одновременно покрываясь черными волосами.

Прошло несколько минут, и, отшвырнув могучей лапой полы халата, встал посередине комнаты жуткий Зверь с ненавидящими красными глазами. Во дворе жалобно заскулил пес Трезор, пугливо забился в глубину своей будки.

Егоров прыгнул в окно, обогнул кухню, легко преодолел ветхий забор, отделяющий огород бабы Лизы от заброшенного карьера, и могучими прыжками помчался по краю обрыва — словно черная молния летела над землей.

Обычному человеку не дано было понять дьявольского упоения этим бегом, ходящий на двух ногах не мог насладиться слаженной работой четырех могучих лап. Тот, кто пользуется зубами лишь для того, чтобы прожевать сваренное мясо, не в силах ощутить сладости разрывания живой, трепещущей плоти.

И что может сравниться с первородным инстинктом Зверя, который в ярости предается только ярости, не считаясь ни с какими правилами и законами?!

Егоров мчался к дальнему заброшенному карьеру, откуда ветер доносил запах пота и дешевого одеколона.

Иван уже несколько раз подъезжал к танцплощадке у клуба, внимательно обследовал пустырь — Романа нигде не было. На танцплощадке никто ничего о нем не знал. Или не хотел говорить. Молодежь была занята своими проблемами: танцами и, главное, «зажимансами», без которых сие мероприятие быстро потеряло бы свою привлекательность.

Катя могла и соврать, говоря, что Роман сидит дома, раз уж решила защищать этого Володю. Но чутье подсказывало Ивану: она сказала правду. Роман ушел. Но где же он может быть? У кого-то из приятелей. Сидят, курят, пьют, девчонки с ними, те, что пару лет назад пугливо стояли на танцплощадке, а теперь захотели испытать более острые ощущения… А еще у дальнего озера у них что-то вроде большого шалаша среди кустов вербы на песчаном берегу. Иван, как и положено участковому, знал об этом тайном убежище молодежи, возомнившей себя элитой поселка Карьер. Несколько раз бывал там, но днем, когда хозяева отсутствовали — без особой надобности он не стремился пугать их, полагая, что в случае ЧП там от него никто не скроется. Пусть думают, что он ничего об их убежище не знает.

Но сейчас он должен поехать туда. Во что бы то ни стало разыскать Романа, поговорить с ним. Выяснить, угрожал ли он на самом деле начальнику электроцеха, и Катя, чтобы загладить недоразумение, согласилась погулять с начальником, или это выдумка Кати, и тогда…

Только Роман мог ответить на этот вопрос.

Иван посмотрел на часы: время близилось к полуночи. Он развернул мотоцикл и погнал его к старому карьеру, к дальнему озеру.

Иван хорошо знал дорогу и последние метров двести проехал с выключенным двигателем и погасшей фарой. Когда до большого шалаша оставалось метров сто, Иван оставил мотоцикл в кустах и осторожно двинулся вперед, на всякий случай расстегнув кобуру пистолета. Кто знает, как они отреагируют на его появление, не исключено, что у пацанов имеется оружие.

На берегу озера горел небольшой костер, и вокруг него сидели люди. Иван насчитал семь парней и трех девчонок. Роман сидел в обнимку с Таней Соколовой. Иван с облегчением вздохнул. Теперь он никуда не денется. И выскочил к костру.

— Сидеть! — приказал он, доставая пистолет. — И не дергаться. Предупреждаю, я не шучу. Сидеть!!

Все обернулись в его сторону: глаза круглые от изумления, рты раскрыты. Они и не думали убегать или сопротивляться. Спустя мгновение изумление сменилось испугом. Надо же — участковый накрыл их в таком потаенном месте! Таня Соколова, конечно же, не хотела, чтобы родители узнали об этом ее походе к дальнему озеру в компании парней. Да и парни понимали, что неспроста участковый приехал сюда. Роман медленно поднялся, затравленно озираясь.

— Ну да, ты мне и нужен, — сказал Иван. — И не вздумай убегать. Ноги у тебя длинные, но бегаю я лучше. Достану. Иди сюда.

— Зачем?

— Поговорим. Кое-что выясним.

— А что он такого сделал? — подал голос Алик Сапунов. — Мы тут отдыхаем, никого не трогаем. Что ли, нельзя приходить сюда?

— Приходить можно, — сказал Иван. — А вот выдумывать гадости про людей — нельзя. Вот мы сейчас и разберемся, когда это я избил Клейн, да еще про немцев что-то неприличное говорил. Если среди вас есть свидетели моего мерзкого поступка, готов их выслушать. Ну?

Ответом было молчание. Оно и понятно. Можно подыграть Роману, болтая всюду о том, что участковый избил его, но сказать это самому участковому кто же отважится? Тем более что все они участвовали в драке на пустыре и знали, кто навешал Роману синяков.

— Иди ко мне, Роман. Поедем к твоему отцу, расскажешь, что же случилось в среду на пустыре.