— В то утро я немного проспал, — рассказывал старшина. — Мать не разбудила. В райотдел-то мне к восьми. Вот и мчался чуть ли не бегом. А когда проходил мимо газетной витрины, меня остановила женщина и говорит: «Товарищ милиционер, посмотрите, к витрине прилепили нехорошую бумажку». Посмотрел я — действительно, что-то наклеено. Народ возмущается. Я прочел и тут же сорвал.

Старшина умолк. Затем вопросительно посмотрел на Тимофеева, виновато улыбнулся и продолжал:

— Спохватился, а женщины уж нет. Кто-то сказал: «Это наверное тетка наклеила. Вон бежит».

Смотрю, женщина действительно спешит к трамваю. Я за ней. Кричу: «Гражданочка, подождите!» А она, такая маленькая, юркая, бежит от меня и кричит: «Некогда мне, на работу опаздываю…» и — прямо в трамвай. Я за свисток… Остановил трамвай, ссадил женщину и говорю: «Что это вы, гражданочка, от меня убегаете?» А она в слезы: «Чего, мол, пристал, на работу опаздываю».

Старшина вздохнул.

— В общем, рассказала она вот что. Около газетной витрины вертелся один дядька, лет под пятьдесят, в телогрейке, шапке-ушанке и очках. Она его знает — это спекулянт, живет на улице Зайни Султанова в одноэтажном деревянном доме. У его отца женщины краску покупают. Когда проходила мимо газетной витрины, дядька уже ушел. Предполагает, что бумажку он наклеил.

— Эту женщину вы раньше встречали?

— Нет, — ответил старшина.

— А почему не спросили фамилию, где живет?

Старшина смутился.

— Виноват, не предполагал, что понадобится… Учту, товарищ следователь. Я ведь в милиции недавно, в армии служил.

Тимофеев для пущей важности пожурил старшину за недогадливость, но видя, как переживает Гайнуллин свою ошибку, мягко сказал:

— Выше голову, старшина. Спасибо, что хоть с женщиной догадался поговорить.

Потом он поручил Минину выехать в райотдел милиции, связаться там с участковым уполномоченным и другими работниками и установить дом, о котором говорила женщина.

Оставшись один, Тимофеев вновь задумался. Допустим, дядька в очках отыщется. Но ведь это еще не все. Женщина ни словом не обмолвилась о том, что видела, как именно этот человек наклеивал листок. А может быть, виновен кто-то другой?

Между тем поиски злополучного дядьки затянулись. На улице Зайни Султанова деревянных домов было около десятка. В них проживало немало народу — рабочие, служащие. Конечно, многие из них имели телогрейки и ушанки.

Участковый уполномоченный бойко рассказал Минину о всех жильцах этих домов. Чувствовалось, что младший лейтенант милиции хорошо знает людей. Сообщил он и об одном доме, в котором живет дряхлый старик с женой и сыном-инвалидом.

Минин выслушал уполномоченного и сказал:

— Ты говоришь так, будто у всех в гостях побывал.

— Взять хотя бы этого старика, — продолжал младший лейтенант. — Говорят, он из бывших торговцев. Увидит на улице железку, гвоздь, щепку — все подбирает. Домой несет, как Плюшкин. Живет бедно, ходит чуть не в лохмотьях. А дома — шаром покати. Одни тряпки. Сын его — инвалид труда, пенсию получает.

— А кто из живущих в этих домах краску продает? — задал вопрос Минин. — И еще. Кто ходит в очках, телогрейке и шапке-ушанке?

— О продаже краски впервые слышу, — ответил участковый уполномоченный. — В очках что-то никого не примечал. А в телогрейках и шапках многие тут ходят…

Минин не придал значения этому разговору, сообщать о нем Тимофееву не стал.

Доводы Минина о невозможности проверить показания Гайнуллина выглядели убедительно. И в самом деле: около десятка домов, много людей. Кто из них негодяй, кляузник? На вид все люди как люди, ничего особенного.

— Александр Николаевич, — обратился Минин к Тимофееву. — Мне кажется, нужно усилить розыск аналогичных бланков реестра в организациях. Уверяю вас, что поиск в этих домах ничего не даст.

— А все-таки?

— Что «все-таки»? — рассердился Минин. — Даже если мы и отыщем этого человека, чем мы его уличим? Следов он не оставил, дома вряд ли улики держит. К тому же по одному лишь подозрению обыск мы делать не имеем права, не разрешит нам этого прокурор.

Минин был прав. Но бланки реестра стали прямо-таки неразрешимой проблемой. Через Госбанк выяснили, что такие бланки уже не употребляются несколько лет. А в свое время они были отпечатаны в типографии большим тиражом. Должны же быть где-то такие бланки. Но где?

«Да, анонимщик не из простачков, — размышлял Тимофеев. — Его голыми руками не возьмешь…»

Графическая экспертиза дала заключение, что все три письма написаны одним лицом. Но это научное доказательство было пока беспомощным. Не был известен человек — автор этих писем.

В один из дней Минин рано утром поехал на квартиру к участковому уполномоченному и, подняв того с постели, заставил еще раз рассказать о жильцах домов, особенно о старике. Он дополнительно узнал, что старик Ахмеджанов Фазыл проживает с женой и старшим сыном Ахметзяновым Тауфиком, жена которого, Разия, работает на кондитерской фабрике «Заря» счетоводом. Семья живет скрытно, в дом старик никого не впускает, мало общителен.

У Минина созрел план: проверить, нет ли таких бланков реестра на кондитерской фабрике.

И там Минину, как говорят, повезло… Он зашел к главному бухгалтеру и вдруг увидел на столе бланки реестра, исписанные карандашом. Минин изъял бланк, тот самый, который искали несколько следователей по всему городу. «Какая удача!» — подумал он, обнаружив на столе еще стопку таких бланков.

— Что-нибудь у нас случилось, товарищ следователь? — спросил главбух.

Взяв из стопки один бланк, Минин, как бы между прочим, спросил:

— Это документ строгой отчетности?

— Да нет, — пояснил главный бухгалтер. — Это старые бланки. Мы используем их для черновиков… Бумагу экономим.

— Меня интересует, кем и как работает Ахметзянова Разия? — задал вопрос Минин.

Главный бухгалтер недоуменно пожал плечами:

— Работает в бухгалтерии таксировщицей. Исполнительна. Материально обеспечена неважно. Живет с родителями мужа-инвалида. — И, подумав, продолжал: — Но мы ей помогаем. Вот недавно местком выделил ей триста рублей[1].

Он взялся за трубку телефона:

— Сейчас принесут документы.

— Звонить не нужно, — остановил его Минин. — Если вас не затруднит, принесите сами.

Минин медленно листал бумаги и думал: «Все это не то. Бланки есть. А доказательств пока никаких». Перевернув очередной листок, вздрогнул. Он смотрел на заявление, написанное уже знакомым ему почерком. Ахметзянова просила фабком оказать ей содействие в приобретении туристической путевки для поездки по Южному берегу Крыма. Заявление подписано Ахметзяновой, а почерк явно не ее! «Нашел, — мысленно произнес Минин, — но кто написал это заявление? Конечно, не Разия».

Подавляя волнение, Минин осторожно спросил:

— Кто писал это заявление?

Главный бухгалтер усмехнулся.

— Ее муж! Он для нее и царь, и бог… Все за жену решает.

В кабинет Тимофеева Минин вошел сияющий. Он выложил на стол личное дело Ахметзяновой, снял шапку, вытер потный лоб носовым платком и хлопнул тыльной стороной ладони по столу.

— Анонимщика нашел!

Мгновенно сличив бланк реестра и заявление, Тимофеев понял, что автор анонимных писем действительно установлен. Затем, выслушав Минина и еще раз сопоставив почерки, сказал:

— Главного бухгалтера допроси сегодня же. А письмо направь на графическую экспертизу. Теперь дело за экспертом. Подтвердит он тождество почерков — тогда все в порядке.

…Отличался дом № 11 от других подобных домов высоким забором, калиткой с множеством запоров и наглухо закрытыми ставнями. Все здесь было скрыто от людей.

В этом доме следователю Минину предстояло произвести обыск.

На стук участкового уполномоченного долгое время никто не отзывался. Наконец послышались крадущиеся шаги и чей-то шепот. Кто-то торопливо стал отодвигать засовы. Калитка отворилась. Перед Мининым возник человек лет пятидесяти в очках и накинутой на плечи телогрейке. «Он», — подумал следователь и, оттеснив незнакомца, вместе с участковым уполномоченным и понятыми направился в дом. Вид комнат и самих хозяев поразил его. Две кровати, покрытые тряпьем, старый шкаф, два стола и несколько стульев — все убранство огромных пустующих комнат. Затхлый запах затруднял дыхание, к горлу подступала тошнота. Хотелось тотчас же покинуть этот дом и глотнуть чистого воздуха. В одной из комнат находились высокий худой старик с седой бороденкой и воспаленными глазами, одетый в грязный залатанный зипун, и старуха в белом платке с выбившимся из-под него клоком седых волос. Только небольшая комната, где проживал со своей женой сын хозяина дома, тоже убого убранная, имела относительно жилой вид.