(запустим кино-глаз в духе Дос Пассоса, — А. Серба, “Независимая газета”, Содружество №4, апрель 1999:

“Так же абсурдны притязания Грузии на Абхазию, вошедшую в 1810 г. в состав Российской империи, что было закреплено на международном уровне в 1812 году Бухарестским миром. Так откуда у какой-то крохи Грузии, которую ее уроженец Сталин назвал “маленькой территорией России, именуемой себя Грузией”, которая в 1810 г. была на грани уничтожения и слезно молила Россию о защите и о которой при заключении Бухарестского мира не было и речи, — откуда у нее притязания на Абхазию, включенную помимо ее воли в состав Грузии в 1931 г.? Когда и на основании каких нормативных актов у Грузии появились права на Абхазию, которая, согласно нормам международного права, вошла в состав России, с оружием в руках вышвырнула из своих пределов насильственно навязанного ей коммунистическим режимом “старшего брата-грузина” и, подтверждая незыблемость своего исторического выбора в 1810 г., желает вновь быть с Россией?”)

… в этом деле мы мало петрим (а кто кумекает? кто Спиноза?), а раз мы мало петрим, легко надсадиться, не то или лишнее сморозить, лучше помолчим, плесканем чашу с молчанием, подольем молчания уклонимся от ответа, от случайных, безответственных, опрометчивых высказываний. Помянем Лейбница, может, прав Лейбниц, все к лучшему в этом лучшим из возможных миров; поспешно вернемся к пассажу Кузьмы, есть позыв, как следует одернуть Кузьму, перебить, окрикнуть, свиснуть, гаркнуть: “— О т себя не уедешь!” вот это-то стало до боли ясно все той же Анне Карениной, и она стремглав сиганула под поезд; кажется, помнится, что-то подобное и близкое говаривал мудрый Сократ в Афинском суде, раскрывая, почему он не идет на изгнание из Афин, предпочитает казнь, смерть)

… Тот, кто не охотник — тот не любит природы. А Хемингуэй — это какой-то северный вариант испанца. Коррида, видишь ли, ему, гуманисту, понадобилась!…

“А он говорит: в Марселе

такие кабаки,

такие там ликеры, такие коньяки”

6. Почему “зубная боль”?

Кузьма не больно религиозен, эпоха такая стояла на дворе, какой-то галопирующий восторг перед 20-и годами, они вламывались в жуткую моду, опять же Маяковский, Цветаева, с ее экстатической, утомительной, романтической игрой, опять же левацкий революционный авангард, Малевич, за ним конструктивизм, пытаемся связать нить, разорванную Сталиным, завещание Ленина, театр Современник, повальное увлечение, уберите Ленина с денег! — довольно смело, прогрессивно, культурно, просвещенно, восстановление ленинских норм, ленинщины, новый левацкий смелый поход против официозного, казенного, фундаменталистского, реакционного православия, массовое закрытие Хрущевым церквей, вычеркнем и проклянем сталинскую эпоху, 37-ой год, договор с Гитлером, дело врачей, до Сталина все было хорошо, левацки славно, левацки здорово, Сталин пришел и все опошлил; это мироощущение живуче, отражено в книге Рыбакова “Дети Арбата”. Книга имела бешеный успех, общий тираж фантастичен, около 6-и мл., сопоставим с Библией, а какой гонорар! если поверить на слово Парамонову, что “истина есть гонорар” (Пушкин: “Что слава? — Яркая заплата на ветхом рубище певца, / Нам нужно злато, злато, злато; / Копите злато до конца!”), от Рыбакова нельзя просто отмахнуться: явление.

Сказать, что Кузьма был не религиозен, ничего не сказать: он был придирчиво, обидчиво, воинственно, до страсти антиправославен. Из эссе — “ Другу Прохорову” (М. Ремизова, она дотошная, все знает, считает, что в “оригинале” стоит — Федорову): “ От пасхального елея(не очень ясно, что все же имеется ввиду, возможно, праздничный стол на Пасху) пахнет карелинским(намек, читай — предательским: Феликс Карелин посадил кузьмовскую компанию, агентурные материалы, которыми огорчал нас следователь во время ночных допросов и сокрушил, все Карелина; этот был не просто банальным стукачом, а провокатором; сложность ситуации в том, что он запутался и сам проходил по нашему делу) ладаном — он первый формализовал(крестился; Кузьма полагает, что Карелин крестился первым, пусть так, а что из этого?) религиозные бредни 48-го года(бредни? что сие значит? Рамакришна, индийская философия, философские искания, бдения молодежи, комната Кузьмы, Кирова 20, это у метро Красные ворота?! твое каждое слово дышит ядом! перегибаешь палку, Кузьма, что на тебя нашло?), первый сохранил верность убеждениям(и Александров сохранил, да и ты, Кузьма, сохранил! любишь стихию революции, еще как! великие Будельцы, там кавалер ордена Красного знамени гулял, заваливал в овраге девок, рубал всё и вся модной, авангардистской, романтической шашкой, нам хоть паралич, но прогрессивный, левизна, левизна всяческая, Маяковский, альтер эго, ощущаешь себя, переселение душ, эдаким непобедимым, вечным, не памятником на площади, а живым, во плоти Маяковским), первый увидел звезду(у Феликса, его версия, были какие-то мистические видения, недоступные уму, никто из нас, кроме Феликса, звезду не видел: Феликс первый и последний) в ночь на 1 апреля, правда, насколько помню, по новому стилю …Я забыл древнерусскую пословицу: Не то “Иван Кузьме не товарищ”, не то… Ну, ка*(может — как: вообще-то смысл один и тот же) , Андрей, ешь чечевичную похлебку?”

Юпитер, ты сердишься!

Ты пишешь (6 января 1964):

“ Я не хотел встречать Новый год по теме идейных соображений, но поддался ортодоксу наклонностей.

К числу соображений относительно бешеная, как зубная боль, неудовлетворенность, как я уже говорил, конструктивными друзьями”

Неужели главное и демоническое зло мира, не дающее тебе жить и дышать, “конструктивные друзья”? Шмаин, Федоров? Крайне подозрительно, что ты так раздраженно, неугомонно, сердито пишешь, срываешь голос, петуха даешь, сплошные обгоняющие, опережающие неувязки. Почему ты попал в капкан мутных, темных чувств? почему “зубная боль”?

Непростой вопрос, и мы не будем его до конца прояснять, в каждом из нас много темных глубин, и не они определяют человека.

IV. Лепин первым стал писать о Кузьме, но он прямой антипод Кузьмы: шибзик, сухарь, чужд, чужероден

Первым о Кузьме взялся писать Лепин; он лепит образ Кузьмы, используя термины — “ русский странник”, к каликам перехожим Кузьма причислен. Лепин пишет:“Было мужествомостаться с открытым вопросом о Боге… не менять (в тексте “не менее”, видимо опечатка) его ни на какой богословский, догматический, человеческий ответ”… “православное возрождение повернулось к Кузьме Карелиным…”

Для полноты картины и к месту вспомнить одно замечание Кузьмы, слова в некотором смысле пророческие: “ Я своим долгом, своей обязанностью почитал написать воспоминания об Р. Г., чтобы не написал дурак или чужеродные” (“Другу Прохорову”). Можно сказать и со всей несомненной однозначной определенностью, что Лепин для исключительно художественной, исключительно гениальной натуры Кузьмы и был таким “чужеродным”: пустобрехом, человеком скудных чувств, пресной эмоциональной жизни, одни фокусы и пустые выкрутасы чистого разума, раздражающие, профанирующие истину, скучно-заумный “ геттингенский” (простите — любимое словечко Кузьмы) подступ, мертвящий, высушивающий, убивающий все живое. Могу свидетельствовать (могла бы и Гедда Шор, вообще-то очевидцев более чем достаточно), Кузьма был во всем полярен, во всем антипод Лепину и плохо переносил его, видел в нем засохшее древо жизни, удавленное механической рассудочностью, неаккуратной легкомысленной приблизительностью, образчик коротких замыканий, абстрактной пустой заумности, несуразности, белого шума, ветра, близорукости, деревянных, дубовых, пустопорожних псевдоглубокомысленных разглагольствований, да в этом весь Лепин (позже Солженицын лихо, по-конармейски, слету и на веки веков, как он это умеет, наградил, обозвал нашего Гришу “образованцем”); Кузьма гадливо морщился при одном упоминании имени Лепина — вступала в права и силу неаппетитная физиология и прочие напасти, словно взял в рот омерзительную живую французскую устрицу, издающую пронзительные писки, когда ее травят лимоном, чересчур уж разные группы крови (Кузьму в данном случае принял бы Розанов, вспомните отношение Розанова к Венгерову).