«А.А. Васильев получил приз.
— За перелет.
Кто-нибудь получит орден или крест.
— За устройство перелета.
Этот «кто-нибудь» рисковал…
— Головой Васильева и головами всех участников.
Несчастный Шиманский не знал, что для «поправления дел» вовсе не нужно лететь и брать призы. Для этого надо просто… устраивать перелеты. Извлекать из «сфер» нужные знакомства, связи. Для некоторых — лишние заказы.
На перелете делают карьеру. И все это мило, непринужденно, весело. Устроили великосветский пикник. С забавными номерами: полеты разных авиаторов. Носились на автомобилях по шоссе, катали дам, пили шампанское. Словом, недурно провели время.
Теперь грянул гром: убит пассажир, перекалечены авиаторы, перебиты аппараты. И мы начали креститься: кто виноват? Весь президиум комитета: барон Каульбарс, П.Н. Неклюдов, фон Мекк, А.И. Гучков. Да ведь это крест на могилу русских авиаторов, а не комитет».
«Мы не можем допустить и мысли, что дело перелета Петербург — Москва кануло в вечность без расследования и наказания виновных. Расследование необходимо, самое строгое и подробное. Нельзя шутить с человеческими жизнями, нельзя вовлекать людей в предприятие. Которое заведомо обрекает их на смерть».
Никакого расследования не было.
«От приза остается очень мало. Васильев заявил, что большая его часть пойдет за прокат аппарата. Итак, он рисковал только из-за славы? Усилия носили характер платонический?»
«Когда, побив все препятствия, Васильев прилетел в Москву, вместе с победными кликами вся пресса ахнула и возмутилась организацией перелета. Искали виновных, возмущение рвалось наружу, начали было подписку в пользу Васильева для покупки ему аппарата, да так ничего и не сделали. Грандиозный шум и громкие слова отзвучали, оставшись лишь шумом и словами. Кто-то острил над устроителями, над аэроклубом, а герой перелета получил… 10 рублей за версту».
«На аэроплан г. Уточкину собрано от разных лиц 37 рублей 20 копеек».
Нашему герою разобиженный оргкомитет не дал и обещанного банкета. Следует все же предположить, что банкет был (средства-то отпущены), только его не позвали.
После панихиды по г. Шиманскому г. Васильев заявил, что, добившись все же от товарищества «Гамаюн» вовремя не поставленной машины, он отбывает на полеты в Вятку».
Во время второй московской Авианедели, приглашения участвовать в которой Васильева не удостоили, и он появился в качестве простого зрителя, с ним беседовал репортер «Руля». Он подтвердил свою заветную мечту сделаться москвичом, обзавестись если не авиационной школой, то хотя бы домиком «где-нибудь на патриархальном Арбате или Девичьем поле».
Хотел ли и впрямь тишины, откипели в нем порывы?
Нет, нет! Глядя, как летают другие, воскликнул:
— Не терпится, хочется, подмывает летать!
Братья Ефимовы предлагают ему вызов — по окончании Недели: на все трюки. Если проиграет младший, вступит старший. Но руководство московского воздухоплавания против его выступления.
За трибунами бегают мальчишки-газетчики:
— Последние телеграммы! Война Турции с Италией из-за Триполи! Русские суда в Средиземном море! Новости с театра военных действий!
— Что там ваш «матч»? — обращается Габер-Влынский к братьям и Васильеву. — Много ли на нем наживете? Давайте все предложим наши услуги туркам! Как слабейшим!
Ефимовы молчат.
— Италии вы, господа, не нужны, а Турции не поможете, — резюмирует знаток политики и деятель во всех областях спорта г-н Фулда.
Ничего не остается Александру Алексеевичу, кроме как поступить на должность пилота-сдатчика в ПТА к Лебедеву — уже не коллеге, а хозяину.
В конце сентября в Петербурге конкурс русских военных аэропланов. Велосипедный промышленник и авиационный меценат Меллер представляет первый построенный в его мастерских аппарат — нечто среднее между «Блерио» и «Мораном». Но у Меллера нет пилота с именем. Не решаясь обратиться к Ефимову-старшему, который к тому же занят в Севастопольской школе, он подступает к младшему, сулит круглую сумму.
Является старший. Похаживает вокруг машины, пощипывает усы: что-то ему явно не нравится.
— Что, что? — допытывается Меллер. Военные его торопят. Но — ветер, четвертый день ветер.
— Пожалуй, Тимофей не полетит, — говорит Михаил Никифорович. — Пожалуй, откажемся, не взыщите.
Меллер в отчаянии. Меллер разыскивает Васильева. Что ж, Васильев готов: не привыкать стать.
Короткий разбег, крутой взлет. Ветер несет аппарат к Лиговке. Заметно, с каким трудом дается разворот.
…Он лежал рядом о аэропланом. Сознание отсутствовало, но сердце билось. Лицо в крови.
— Если бы успел выключить мотор… — говорит младший Ефимов старшему.
— Если бы да кабы. Стабилизатор скошен. Александр — опытный пилот, просто в юности чем латынь зубрить, в механику вникать бы надо. Наше дело, брат, не для белоручек.
В лечебнице Александр Алексеевич Васильев написал книгу, ставшую одной из основ нашего скромного повествования.
Эпилог
«Граждане! Старые хозяева ушли, после них осталось огромное наследство. Теперь оно принадлежит всему народу. Берегите это наследство… не трогайте ни единого камня, охраняйте памятники, здания, старые вещи, документы. Все это ваша история, ваша гордость.
Исполнительный Комитет Совета Рабочих и Солдатских Депутатов». Петроград, 1917 г.
Увы, мы многого не сохранили. Многие документы канули в Лету.
Странна судьба главного героя. Все-то она словно двоится. Две жизни: до первого взлета и после. Два номера пилотского удостоверения. И завершения вроде бы два.
Подобно большинству участников перелета, записался он в 1914 году добровольцем в военно-воздушный флот России. В августе писал сестре: «Я принят в качестве летчика в действующую армию Юго-Западного фронта, завтра утром иду в первую воздушную разведку». И назавтра, вылетев с командиром корпуса генерал-лейтенантом Мартыновым, попал под обстрел австрийцев. Осколком разбило кожух мотора. Спланировал. Сел в районе между Буском и Тернополем. Попал в плен. Пытался бежать. Заключен в штрафной лагерь…
Что далее? Согласно Советской Военной Энциклопедии: «…после Великой Октябрьской социалистической революции командовал одним из красных авиационных отрядов. Произвел несколько боевых вылетов против белогвардейских войск». Так ли? Достоверней сведения биографа: в лагере Васильев пробыл до 1918 года и, не доживя совсем немного до обмена пленными, которым занималась комиссия командования Красной Армии, скончался от болезни спинного мозга, дистрофии и неврастении на 37-м году жизни. Этот же факт подтвержден и в жизнеописании М.Н. Ефимова.
Автор пытался выяснить продолжение судеб других, взлетевших в 1911 году с Комендантского. Это было непросто: в ЦГВИА хранятся служебные дела кадровых офицеров. Прапорщиками, да еще «военного времени» (а более высокого чина удостоился один Янковский) пренебрегали, что ли, штабные писаря?..
Известно, правда, что воевали они — волонтерами — еще против турок в Балканской кампании. Александр Агафонов был шеф-пилотом сербского главнокомандующего генерала Путника. В войсках Болгарии — фон Лерхе, Колчин, Костин. Николай Костин был сбит и погиб.
Михаил Сципио дель Кампо до 1914-го служил в Варшаве инструктором школы «Авиата». Затем уехал в Швецию, работал инженером-теплотехником, с 1932-го осел в Польше и, как упомянуто выше, дожил в уважении и почете до преклонного возраста.